Ролло вдруг остановился как вкопанный.

– Тише!

Эмма покорно застыла, почувствовав лишь, что железная хватка ослабела. Затем Ролло совсем оставил ее и припал к земле ухом. Девушка удивленно глядела на него, не понимая, что могло его насторожить. Эврар Меченый вел себя точно так же, когда чувствовал опасность. Но что могло случиться?

– Идем, – почти беззвучно приказал он, увлекая Эмму в сторону леса. Его напряжение передалось и ей. Лес казался глубоко спящим. Однако вскоре к его сырым запахам примешался еще и горьковатый запах дыма. Ничего удивительного, если учесть, что Сомюр уже близок, но теперь Эмма различала сквозь обычные звуки ночи какой-то невнятный гул, крики, лязг железа, визг. Это было знакомо ей, и она, невольно позабыв, кто стоит рядом, вскрикнула:

– Норманны!

– Нет, – твердо сказал Ролло. – Викинги никогда не нападают ночью. Их час – рассвет. Хотя в этих землях, где дети севера забыли заветы предков, все может статься.

Он торопливо зашагал, увлекая Эмму за собой. Вскоре начался подъем. Теперь Эмма уже отчетливо слышала шум, пронзительные выкрики, ржание лошадей. В лесу стало светлее от отдаленного зарева. Ролло по-прежнему тащил ее вверх. Подъем становился все круче, норманн двигался столь стремительно, что девушка едва поспевала за ним. Еще не отдохнувшие от борьбы с трясиной мышцы нестерпимо болели, сердце тяжело стучало. Наконец они оказались на какой-то возвышенности, и Эмма поняла, что они находятся среди руин крепости, высящейся на скале над Сомюром. Под ногами хрустел гравий. Эмма больно ударилась коленом о какой-то выступ. Ролло, не сбавляя скорости, выхватил меч.

Они миновали какую-то глубокую арку и очутились у самого края скалы среди камней рухнувшей стены. Здесь Ролло остановился и, прежде чем девушка опомнилась, толкнул ее на груду камней, опустившись рядом, и стал напряженно глядеть вниз. Отдышавшись, Эмма тоже приподнялась на локтях.

Первое, что она увидела, – пылающий драккар у пристани на реке. Горели и деревянные постройки города. Воздух был полон удушливым запахом горелого мяса. Тлели даже кучи навоза, и едкий дым, поднимавшийся наверх, нес с собой нестерпимое зловоние. Наконец сквозь завитки дыма она разглядела картину боя. Кто-то еще отбивался, кто-то уже бежал. Словно демоны носились среди панически мечущихся викингов Ролло огромные всадники в островерхих или яйцеобразных стальных шишаках, кольчугах и развевающихся в огненных отблесках плащах. Их мечи поднимались и опускались, отражая огни. Кони с храпом взвивались на дыбы, неистово ржали. Внезапно Эмма, едва не задохнувшись от радости, узнала одного из этих всадников. Он выделялся в толпе своим ярко-синим плащом, на который падали длинные рыжие косы.

Эмма едва не подпрыгнула.

– Фульк Рыжий! О небо! Да это же франки!

Она почти кричала, но Ролло зажал ей ладонью рот и прижал голову Эммы к своей груди, не обращая внимания на ее отчаянные попытки освободиться. Однако от мысли, что здесь франки, силы Эммы удваивались. Впрочем, с таким же успехом она могла пытаться опрокинуть голыми руками утес, на котором они сейчас находились. Постепенно силы ее истощились, и она затихла. Глаза же, продолжавшие глядеть вниз, расширились – она была поражена тем, что видела.

Люди Фулька Рыжего, напавшего на Сомюр, не щадили никого. Эмма видела, как с тупой жестокостью они разили и оборонявшихся норманнов, и метавшихся и вопивших в панике пленных. Их тяжелые, ошалевшие от бойни кони врезались в толпу, топча всех, кто оказывался на пути. Вооруженные, закованные в доспехи вавассоры клинками и горящими факелами наносили удары направо и налево, губя вместе с язычниками женщин, монахов и детей. Бешеный набег не оставлял времени для раздумий, и франки графа Анжуйского стремились истребить как можно больше обитателей лагеря, пользуясь паникой и всеобщей неразберихой. Эмма видела, как темная сгорбленная фигурка брата Тилпина выдвинулась вперед, разведя руки крестом, но взбесившийся конь какого-то вавассора взвился над нею, и огромное копыто опустилось на хрупкое темя старого монаха. Воин какое-то мгновение сдерживал коня, кружа над поверженным телом, и Эмма с изумлением и ужасом признала в нем Эврара Меченого. В следующий миг он уже несся вперед, настигая убегающего норманна. Взметнулся меч – и язычник ткнулся лицом в грязь.

У полуразрушенного Сомюрского собора норманнам все же удалось оказать сопротивление нападавшим. Тесно прижавшись, составив щит к щиту, группа викингов раз за разом отбивала атаки нападающих. Многие из них падали, но ряды молниеносно смыкались, и франки вновь упирались в несокрушимую стену щитов. Норманны отбивали их наскоки, рубили ноги лошадей и тут же добивали упавших всадников. Однако не прошло и нескольких минут, как с тыла на них напали пленники, добывшие в этом аду оружие, и в их высоком чернобородом предводителе Эмма узнала виконта Тибо. Предсмертный хрип и вопли ярости сливались с лязгом железа и гулом огня. Норманны все еще отбивались, но ряды их редели. На телах павших продолжалась кровавая сеча – франки Тибо в бешенстве бросались на неукротимых воинов графа Фулька.

Эмма не заметила, когда хватка Ролло ослабла. Нахмурившись, он молча глядел, как истребляют его людей. Теперь, когда их строй был смят, они бились каждый по отдельности, но атакуемые с обеих сторон викинги то и дело падали, обливаясь кровью и громко взывая к Одину. Тем временем рядом франк сшибался с франком. Поистине это была настоящая бойня, где каждый убивал того, кого мог задеть своим оружием. Среди озверевших воинов в панике метались женщины и дети.

Эмма не могла вымолвить ни слова. Она уже не помышляла о побеге, ибо утратила ощущение собственного «я». Она больше не видела ни лица Ролло, ни его бессильно лежащих на ее плечах ладоней. Она видела, как Фульк Рыжий, соскочив с коня, медленно двинулся навстречу Тибо, и они стали биться с такой яростью, словно никогда и не помышляли больше ни о чем. Фульк был в доспехах, но Тибо моложе, подвижнее и искушеннее во владении мечом. Отбив очередной выпад Фулька, виконт с такой молниеносной быстротой обрушил на голову графа меч, что тот, хоть и был защищен шлемом, выронил оружие и зашатался. Тибо занес оружие для смертельного удара, но тут же отскочил – на него на полном скаку несся Эврар Меченый. Тибо увернулся, Эврар пронесся мимо и рванул повод, разворачивая храпящего, грызущего удила коня. Тибо, поняв, что против конного ему не устоять, со всех ног кинулся прочь, а вавассор, потеряв его в суматохе из виду, спешился и принялся поднимать на ноги графа Фулька.

Норманны были почти все перебиты, но бой не шел на убыль, схватки не прекращались. Люди виконта, оказавшиеся в меньшинстве, теперь более помышляли о бегстве, чем о сражении. Отбиваясь, они отступали. Некоторые вавассоры Фулька, не видя больше противника, принялись грабить добычу викингов. Ловили мечущихся лошадей, гнали пленных, истошно ревел осел, которого один из вавассоров тянул за голову, а другой – за хвост. У башни, откуда воины Фулька вытаскивали награбленное норманнами, образовалась настоящая свалка. Истошно кричали женщины. Эмма вдруг увидела Тетсинду, которая стояла молча, прижимая к груди безжизненное тельце Юдика. Но ее тут же схватили двое франков, опрокинули навзничь и стали насиловать прямо на трупе сына. Воины ничего не замечали вокруг. Горячка боя перешла у многих из них в горячку плоти, в болезненную похоть.

В полумраке близ развалин стен в отблеске пожара Эмма видела убегавших людей Тибо. За ними с громкими криками и рыданиями бежала жена виконта в разорванном платье. Сам Тибо вдруг остановился и, едва она его догнала, ударом свалил ее на землю и дважды вонзил в грудь женщины меч. Не оборачиваясь, он пустился догонять своих.

Эмма, застонав, закрыла глаза и опустилась на камни. Тяжелая рука викинга легла ей на плечо.

– Кончено. Идем. Здесь больше нечего делать.

Увлекаемая ярлом, она двигалась как сомнамбула. Долетавший снизу монотонный вой, в котором сливались крики, мольбы и плач, словно толкал ее в спину, лишая мыслей и воли, заставляя покорно следовать за викингом.

– Эта ночь принадлежит дьяволу, – тупо шептала она.

Ей казалось невероятным, что ее народ, франки, могут быть так же жестоки, как и ненавидимые ею норманны. Привыкшая к мирной жизни под охраной монастыря, она только теперь начинала открывать для себя юдоль зла и насилия, в которой ей теперь предстояло жить. Куда бы она ни шла, всюду ей суждено было видеть силу и безжалостность вооруженного, слабость, рабство и беспомощность слабого, унижение побежденного, алчность победителя. И, похоже, ей уже никогда не удастся оказаться среди последних…

Они спустились к реке в четверти лье от Сомюра. Ролло отыскал в камышах лодку, столкнул ее в воду, проверил, нет ли течи. Неожиданно на дне он наткнулся на какой-то сверток. Развернув его, ярл одобрительно хмыкнул: сухари, моток веревки, бурдюк с вином. Видимо, его люди приготовились поудить на рассвете. Когда Ролло приказал Эмме сесть в лодку, она беспрекословно подчинилась, и ярл догадался, что ее поразило в увиденном. Это было странно. Что же она такое, если, достигнув брачного возраста, видела мир, словно вылупившись из яйца? И вместе с тем и сил, и дерзости у нее предостаточно.

Отталкиваясь шестом, он вывел лодку на глубину и, взявшись за весла, стал грести. Эмма сидела на носу лодки, ничего не замечая вокруг, оглушенная и ошеломленная. Ролло вдруг почувствовал, что испытывает к ней нечто похожее на жалость. Девушка что-то почти беззвучно шептала. Молилась, наверное, как молятся все христиане. Но когда ярл прислушался, приподняв весла, то понял, что она повторяет одно и то же:

– Как они могли?.. Ведь они христиане, не язычники…

Ролло вновь налег на весла.

– Не бывает набега без крови и смерти, – вдруг негромко проговорил он. – Как ты жила все это время, если тебе это внове?

Эмма вздрогнула от звуков его голоса. Оглянулась, словно только сейчас поняла, что происходит с нею. Река казалась тихой и ласковой, но от воды поднимались испарения, и Эмму в мокром, облепленном грязью платье стала бить дрожь. Она сжалась в комок, обхватив плечи руками и поджав ноги.