— Ги жив.

— Жив? — у Изабеллы перехватило дыхание.

— Да. Он рассказал мне, что случилось. Как ты могла представить себе, что я оставлю тебя в их руках? А теперь слушай, это очень важно. Проверь, хорошо ли открывается окно. Сделай это сегодня же, потому что мы будем уходить через окно. Ты понимаешь?

— Да, да, — шептала она. — Но будь осторожен, пожалуйста, пожалуйста, будь осторожен.

Их пальцы соприкоснулись, переплелись на мгновение. Она почувствовала пожатие руки Роберта, потом он отпустил ее руку и осторожно спустился вниз. Услышал, как наверху закрылось окно. Роберт спрыгнул на мягкую землю, усыпанную листьями, и постоял, прислушиваясь. Где-то в доме хлопнула дверь, послышались голоса, смех, и снова воцарилась тишина. Он застыл в неподвижности на несколько минут, но ни шагов, ни собачьего лая не было слышно. Роберт пошел вдоль стены под прикрытием разросшегося кустарника, потом тихо пробрался к лесу. Оставалось лишь несколько часов для осуществления плана. Предстояло сделать все самому и быстро. Лучше было не вовлекать Жана Леруа в этот опасный замысел, что мог стоить жизни и ему самому и его другу.

Изабелла стояла, прижавшись лицом к холодному стеклу, пытаясь разглядеть высокую тень, скользящую в темноте. Потом она вернулась на софу, воодушевленная надеждой, все еще не веря в случившееся, счастливая от сознания, что Ги остался жив. По крайней мере, хоть это злодейство им не удалось. С плеч ее упала тяжесть вины. И Роберт пришел за ней. Ее сердце пело при мысли о нем, хотя было полно и страха за него: он пришел, он ее еще любит. Изабелла прижала руки к щекам. Что бы ни случилось, у нее есть эта уверенность, которая будет ей защитой, какие бы новые унижения и позор ни готовили ей тюремщики.


— Вы не должны этого делать, — сказал Жан Леруа, когда Роберт рассказал ему о своем плане. — Это настоящее безумие. Выкрасть ее у них из-под носа таким образом, это же нелепо. У вас не получится.

— Иногда лучше всего срабатывают самые простые замыслы, — возразил Роберт. — А. сложные планы часто дают сбои, а сейчас как раз в замке нет Риважа. Я тебя привлекать не буду. Единственное, о чем я прошу, чтобы ты купил мне двух хороших лошадей и подвел их к лесу у задней стороны замка после десяти часов вечера. Тебе самому не стоит оставаться здесь, тебя могут обнаружить. Привяжи лошадей покрепче и уходи.

— Вы думаете, я трусливо сбегу при первых признаках опасности? — упрямо сказал Жан. — Я останусь и прослежу, удалось ли вам спастись. Но есть и другие проблемы. Потребуются документы для мадам, вашей жены. Сейчас мы живем в полицейском государстве, наводненном дотошными чиновниками, которые проверяют документы, куда бы вы ни поехали, и вам не всегда удастся избежать проверок. Вслед вам пошлют погоню. У Риваж а целая сеть шпионов, они передают сведения по цепочке.

— Мне об этом известно так же хорошо, как и тебе, и я понимаю, что риск увеличивается вдвойне, если нас будет двое. Ты сможешь достать необходимые документы?

— Постараюсь, но времени мало. К счастью, некоторые из этих новоявленных полицейских едва могут прочесть собственное имя.

Итак, они начали подготовку. Роберт с беспокойством ждал наступления вечера, не подозревая даже, что его посещение замка не осталось незамеченным.

Роже Дюфур, повар, как обычно, выпил больше, чем следовало, и вышел облегчиться. Он дышал холодным вечерним воздухом, когда заметил темную тень под освещенным окном. Тень скользнула к кустам. Роже улыбнулся сам себе. Он глубоко уважал доктора Анри Риважа, но не любил этого высокомерного молодого человека, который распоряжался в замке, как хозяин. Все в замке знали, что он неравнодушен к молодой женщине, которую держали взаперти вот уже несколько дней, и слуги потихоньку посмеивались над ним. Кажется, благосклонностью молодой дамы он не пользовался, судя по его виду, — как у побитой собаки, — когда он выходил из ее комнаты. Стало быть, у нее другой любовник, подумал Роже с пьяной ухмылкой, и решил помалкивать, пока не подвернется подходящий случай, чтобы ввернуть месье Люсьену пару шпилек.

Пока Роже смаковал свой маленький секрет, Изабелла с трудом дожидалась наступления утра. Ночные часы тянулись нескончаемо долго. Первая волна радостного возбуждения схлынула, и теперь, лежа на софе, она жалела, что не убежала с Робертом сегодня же вечером, хотя знала, как это трудно, почти невозможно, ведь нужно было пройти через парковые ворота. Снова и снова перебирала она мысленно тысячи опасностей, с которыми им придется столкнуться, так что к утру почти хотела, чтобы Роберт не рисковал, спасая ее, и не знала, как пережить день и дождаться вечера, когда он вернется за ней.

Обращались с нею неплохо. Приносили еду. Какая-то женщина приходила разжигать огонь в камине и приносила кувшин со свежей водой, убирала в комнате, но на вопросы не отвечала. Изабелле казалось, что она живет в каком-то кошмаре с тех пор, как судно доставило их к берегам Франции после трудного девятичасового плавания. Измученная, в одежде, влажной от морских брызг, чувствуя постоянную тошноту от качки, она не успела опомниться, как ее сунули в почтовую карету. Они ехали день и ночь, редко делая остановки, только чтобы сменить лошадей и заказать еду. И есть Изабелла не могла. Так они оказались в Совиньи чуть больше, чем за сутки. И все это время Люсьен сидел рядом с нею, странно молчаливый, не прикасаясь к ней, не отвечая на ее вопросы, делая все, чтобы карета ехала как можно быстрее, словно повинуясь строгому приказу.

Было темно, когда, наконец, карета въехала в ворота замка, проехала по длинной подъездной аллее. Изабелла мало что смогла рассмотреть, заметила только, что дом, который в ее воспоминаниях всегда был местом, полным света и красоты, стоял мрачный и разоренный. Холодный ветер швырял опавшие листья и мусор в закрытые окна.

Ослабевшая от бессонницы и недоедания, Изабелла едва узнала комнату, в которую ее поместили. Только когда принесли свечи и оставили ее одну, она огляделась и с болью в сердце поняла, что оказалась в гостиной ее матери, раньше красивой уютной комнате, где было полно вещей, которые любила мать: ее нот, книг, здесь стояли ее пяльцы для вышивания. Но теперь в комнате было грязно и пусто, обои клочьями свисали с сырой стены у окна. Исчезла красивая мебель, осталась только софа с подушками, обтянутыми бархатом, несколько стульев и старый ковер на полу. На ковре еще виднелось чернильное пятно, которое когда-то посадил Ги: разозлившись, швырнул в нее флакон с чернилами. Изабелле хотелось плакать, хотя она решила не показывать своей слабости, пока не узнает, чего от нее хотят.

Накануне вечером Люсьен впервые пришел в эту комнату с тех пор, как они приехали в Англию. Он снова обрел весь свой шарм, свои способности очаровывать. Пытался соблазнить ее обещаниями, дескать, когда Роберт поймет в чем дело, то непременно приедет сюда. Говорил, что она может разделить с Люсьеном блестящее будущее здесь, во Франции, которую она так любила. Тогда Изабелла вспылила, назвала его лжецом и негодяем, обвинила в предательстве, сказала, что скорее умрет, чем примет что-нибудь от него или от Риважа, который погубил ее отца и наполнил ужасом ее детство.

Роберт, наверное, видел их вместе, с досадой подумала Изабелла, хотя и ничего не слышал. От этих мыслей напряжение еще больше усилилось. Когда, наконец, наступило утро, она начала готовиться к побегу. С нею еще была сумка, которую она взяла с собой на Арлингтон-стрит. Изабелла вынула самые необходимые вещи и связала их в узелок. Вечером она стояла у окна, открывая и закрывая его створки на ржавых петлях, чтобы не было задержки, когда подойдет время. Звук внезапно открывшейся двери испугал ее. Она подняла глаза и увидела Люсьена, прислонившегося к косяку. Он пристально глядел на Изабеллу.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— В комнате было душно, я просто задыхалась. Люсьен прошел к комнату.

— Оставь. Иди сюда, ко мне.

Он казался странным до безумия: полуодетый, в расстегнутой рубашке, будто только что проснулся. Но мгновение Изабелле показалось, что он снова стал тем Люсьеном, которого она спасла: обаятельным и бесцеремонным. Дрожь пробежала по ее телу. Изабелла закрыла окно наполовину, но не сдвинулась с места.

Он повторил:

— Иди сюда, ко мне.

— Нет.

Изабелла хотела повернуться к Люсьену спиной, но, шагнув вперед, Люсьен схватил ее за руку, повернул лицом к себе и посмотрел своими горящими карими глазами в ее глаза. Он немного ослабил пальцы.

— Раздевайся.

— Что? Нет!

Изабелла попятилась, но Люсьен не отступал от нее.

— Раздевайся.

— Ты сошел с ума.

Она отступила еще на шаг и оказалась за софой.

— Ты слышала, что я сказал, или мне это сделать за тебя?

Люсьен загнал ее в угол между изголовьем софы и стеной. Оставалось только бороться с ним, а она уже знала, как силен Люсьен. Очень медленно, чтобы выиграть время, она начала расстегивать ворот платья.

Люсьен нетерпеливо оттолкнул руки Изабеллы и расстегнул лиф платья до талии. Глаза его, казалось, пожирали ее белую шею, округлость груди над глубоким вырезом рубашки. Но он не дотрагивался до нее. Изабелла прижалась к стене, скованная ужасом. Что было у него на уме? Что он собирается делать? Потом Люсьен протянул руку и нежно, с задумчивым видом, провел по ее лицу, шее, груди.

— Ты принадлежишь мне, — шептал он. — Я никогда не отдам тебя, никогда. — Люсьен придвинулся ближе, и Изабелла почувствовала его дыхание на своей щеке, потом вдруг снаружи послышался какой-то шум и…

Люсьен резко поднял голову и отпрянул от Изабеллы. Перемена в его поведении была такой неожиданной, будто чья-то злая воля обрела над ним власть.

— Кто это? — спросила Изабелла. — Доктор Риваж?

— Да, он здесь, — прошептал Люсьен, — он вернулся. — Потом, словно стряхивая с себя наваждение, хрипло сказал: — Лучше застегнись. — И вышел, захлопнув за собой дверь.