— Вы просто смешны. — Но, сама того не желая, Изабелла заулыбалась.

— Так-то лучше. Давайте погуляем вместе, как старые друзья. Мне есть что рассказать, и вам тоже.

Он натянул поводья и соскочил с седла. Потом взял уздечку и помог Изабелле спешиться. Привязал лошадей к одному из белых столбиков, окаймлявших тропу для верховой езды, и непринужденно взял Изабеллу за руку. Ей показалось, что не было всех этих последних месяцев, и они снова гуляли вместе на заре, и морской ветер овевал их.

Люсьен начал рассказывать ей о своих приключениях в ту ночь, когда он украл лошадь Джеймса и ускакал.

— Ваш кузен был очень сердит?

— Он был вне себя от ярости! — Изабелла слегка улыбнулась при воспоминании об этом. — Особенно, когда конюх из Уайт-Харта привел лошадь обратно с вашим сообщением.

— Ну и жалкий же у меня был тогда вид, в точности ворона в павлиньих перьях, — горестно продолжал Люсьен. — Наверное, владелец гостиницы решил, что я разбойник с большой дороги, который отобрал у какого-нибудь несчастного путешественника его золотишко. А на последней ночевке мне пришлось делить комнату в гостинице с каким-то деревенщиной, от которого так воняло, будто он только что вылез из свинарника, и он сам бы освободил меня от оставшихся Денег, если бы у меня не хватило благоразумия не пить слишком много и не держать ухо востро.

— Что вы с ним сделали? — с любопытством спросила Изабелла.

— Ничего особенного.

Люсьен продолжал свой рассказ, вставляя в него забавные замечания и выставляя себя героем.

— А шевалье де Сен-Джордж действительно ваш дядя? — спросила Изабелла.

— Ну, не совсем. Кузен кузена, если хотите знать, — уклончиво ответил Люсьен. — Надо было видеть его лицо, когда я оказался на пороге его дома в таком виде, будто только что из рождественского представления. Но мы хорошо ладим, все нормально. Ну, а как вы? Я не поверил своим глазам, когда увидел вас в сиянии красоты на балу у графини и замужем, не более и не менее, как за сыном графа Гленмурского. Ваш дядя догадался о наших встречах?

— Да, но уже потом, какое-то время спустя.

— Он был очень сердит?

Но Изабелла не могла заставить себя рассказать о той унизительной порке.

— Он расспрашивал меня, но я ничего ему не сказала, иначе он послал бы в погоню за вами. Только после вашего отъезда начались неприятности. — Изабелла замолчала, а он сжал ее руку.

— Расскажите мне об этом.

И она начала говорить о Ги, о его участии в делах контрабандистов, об одиночестве, о разлуке, которая им с братом угрожала.

— Я знаю, все это глупости, но я мечтала, что вы вернетесь и все уладится, как по волшебству.

— Понимаю. Я так часто думал о вас, — с раскаянием в голосе сказал Люсьен. Он взял Изабеллу за руку и пригласил сесть рядом с собою на одну из выкрашенных в белый цвет скамеек у озера. — Но мне нужно кое в чем признаться.

— Признаться? Я не понимаю.

— Да и как бы вы поняли? — Он сделал паузу для большего эффекта. Люсьен опутывал ее искусно сплетенной паутиной из лжи и полуправды, а она, святая невинность, верила всему. — Раньше я не мог вам рассказать, потому что мне было стыдно. Видите ли, я никогда не знал своего отца.

— Вы хотите сказать, он умер до вашего рождения?

— Нет, хуже. Это было на Мартинике, и, кажется, он оставил мою мать, когда она забеременела. Она о нем никогда не говорила, и только когда я уезжал, покидая ее и остров, может быть, навсегда, она назвала мне его имя.

— И что вы сделали?

Люсьен отвел глаза.

— Я просто сошел с ума. Теперь я понимаю это, но тогда я нуждался в друге. Я разыскал отца в Париже, а он не признал меня, отказался поверить, что я его сын, вышвырнул меня за дверь, как жалкого нищего… — Люсьен отыскал в памяти подзабытые подробности — по крайней мере, это было правдой.

— О, Люсьен, как мне жаль. — Ее сочувствие возрастало, так как эта история напоминала Изабелле собственную горькую участь.

— Ну, а теперь все позади, — бодро сказал Люсьен. — Все мои надежды, все мечты… Я должен научиться жить без них. Да и что я мог бы предложить моей принцессе, моей милой Изабелле? Пора вам возвращаться к вашему Роберту.

— Он появился, когда я была в отчаянии, — прошептала Изабелла.

— И получил награду, которая должна была быть моей, — горько заметил Люсьен.

— Вы не должны так говорить, Люсьен.

— Может быть, но вы не можете запретить мне так думать и жалеть об этом.

Она вдруг поежилась и встала.

— Уже поздно. Я не могу оставаться здесь дольше.

— Да, вы правы. Надвигается дождь. — Когда они шли к лошадям, Люсьен дотронулся до руки Изабеллы. — Чем он занимается, этот ваш Роберт? — как бы между прочим, спросил он. — Он производит впечатление достойного и умного человека.

— О да, он такой. Он работает в Министерстве иностранных дел. Поэтому он и приезжал в Хай-Уиллоуз. Он занимался береговыми укреплениями на случай вторжения Бонапарта и ездил в Париж с мирной делегацией. Большая часть его работы секретна. Он никогда об этом не говорит.

— Даже с вами?

— Разумеется. — Изабелла смотрела на Люсьена, пока тот отвязывал лошадей. — Вы собираетесь вернуться во Францию теперь, когда война окончена?

— Окончена ли она, — задумчиво сказал Люсьен. — Нет, не думаю. Там мне нечего делать. Шевалье любезно высказался в том духе, что ему нравится мое общество, а сам он предпочитает остаться в стране, где можно чувствовать себя свободным и говорить все, что хочешь, не думая, что полицейские шпионы донесут о каждом твоем слове.

— Именно это сейчас происходит во Франции?

— Похоже, что так. Поэтому шевалье покинул родину при первой же возможности. Если Бонапарт объявит амнистию для всех эмигрантов, ваш муж будет пытаться вернуть для вас графство Совиньи?

Изабелла нахмурилась.

— Откуда вы знаете про Совиньи?

— Должно быть, вы мне рассказывали, когда мы впервые встретились.

Но нет, Изабелла Люсьену этого не рассказывала. Она никогда не говорила с ним о своем детстве. Это он все время рассказывал, а она только слушала. Наверное, он узнал от кого-то еще.

— Нет, не думаю, — сказала наконец Изабелла. — Все в прошлом, а у меня остались лишь страшные воспоминания. Я стараюсь больше не думать об этом. Мой дом здесь. Если Роберт и сделает что-нибудь, то только ради Ги.

Люсьен помог ей подняться в седло, а потом занял место рядом с нею на тропе. Так они выехали из парка и направились на Арлингтон-стрит через Пикадилли, где было полно красивых экипажей, фаэтонов и всадников, нетерпеливо прокладывающих себе путь среди повозок мясников, тачек угольщиков, тележек булочников. В городском шуме смешивались крики торговцев и пронзительные звуки волынок уличных музыкантов. Изабелла долго не могла привыкнуть к разноголосице лондонских улиц, но в это особенное утро едва обращала на нее внимание. Встреча с Люсьеном слишком взволновала ее. Изабелла испытывала чувство вины, к которому примешивался головокружительный восторг от того, что он не забыл ее, что они мысленно снова возвратились в то лето, само воспоминание о котором имело острый привкус опасности. Она чувствовала, как по ее телу пробегала дрожь, когда он смотрел на нее, слегка улыбаясь.

Мэриан увидела из окна, как Изабелла, ничего не стесняясь, ехала верхом рядом с французом. Она заметила, что тот задержал ее руку в своей дольше, чем допускают приличия, прежде чем поцеловать, и это наполнило сердце Мэриан возмущением. Кто-то должен был предупредить Роберта, но о чем? Мэриан хорошо знала, как презрительно Роберт отнесся бы к подобным сплетням и к ней, если бы она рискнула рассказать ему о чем-либо подобном. Могло ли случиться, что Изабелла встречалась с этим молодым человеком и раньше, в другие дни, когда настаивала, чтобы ехать на прогулку одной? Это было недостойное подозрение, но как Мэриан ни старалась отмести его, в ее сознании оно застряло прочно.


Начиналось необыкновенное лето. Казалось, веселью не будет конца. Балы и маскарады следовали один за другим, театры и опера были переполнены, почти каждое представление заканчивалось пением патриотических песен, их публика исполняла стоя. Король, временно излечившийся от своего безумия, поехал на морские купания в Уэймаут. Принц отправился в Брайтон наблюдать за тем, как его фантастический дворец становится все великолепнее, пытаясь забыть о растущих долгах. В это же время важные члены правительства с облегчением закрыли свои портфели и удалились в загородные резиденции, чтобы отдохнуть и поиграть с детьми на пляжах Исборна или Фолксстоуна. Пребывая в уверенности, что они одержали решительную победу, члены Парламента в спешке, почти неприличной, провели заседание по вопросу разоружения. Всего через десять дней после подписания мирного договора премьер-министр выступил в Парламенте и отменил непопулярные налоги Питта, наполовину сократил армию, распустил добровольческие отряды и сократил число боевых кораблей с сотни до сорока. Перри Конвей, как и многие другие морские офицеры, был переведен на половинное жалованье при маловероятной перспективе продвижения по службе.

Лишь в недрах Министерства иностранных дел и в замке Уолмер, где Питт проводил свой отпуск, царило тяжелое предчувствие, что Бонапарт заключил мир, только чтобы подготовиться к новой войне, и в то время, как Британия беззаботно ликовала, он спокойно разрабатывал планы покорения мира.

Роберт придерживался такого же мнения, но хранил его при себе, а пока что находил забавным и приятным тот факт, что после бала у графини Изабелла неожиданно стала предметом всеобщего восхищения. Принц ей улыбался, приглашал на свои столь желанные для светских людей музыкальные вечера, она прославилась, и непредсказуемое лондонское общество готово было пригреть ее у своего непостоянного сердца. Посыпались приглашения на балы, концерты, музыкальные вечера, рауты и приемы. Изабелла была буквально захвачена потоком веселья.