– Я иду к Женевьеве Гюйон, у нее сейчас живет моя невестка, – нерешительно начала Изабель. – Наша Франсуаза ждет ребенка и не совсем здорова. Я пообещала прийти присмотреть за ее младшим, Люком. У него как раз режутся зубки, он все время капризничает и плачет. Может… ты меня проводишь? Если, конечно, ты не занят…

– После полудня я работаю в кухне, но у меня еще есть немного времени.

Он заставил себя улыбнуться и согнулся перед девушкой в поклоне.

* * *

Январь принес с собой метели и гололедицу. По дорогам, идущим под уклон, перестали ездить повозки. Чтобы благополучно спуститься, да еще с заряженными ружьями, английским солдатам приходилось ехать вниз на «мягком месте» на потеху горожанам. Шотландцам с их килтами приходилось горше всех: выражение «стереть ноги в кровь» приобрело для них буквальное значение.

Британская армия провела несколько атак на французские посты, но особых успехов не добилась. Генерал Леви избрал партизанскую тактику ведения войны: ополченцы и солдаты регулярной канадской армии нападали на англичан, покидавших стены Квебека. С февраля бои участились, и Александер принял участие в нескольких карательных вылазках. Некоторые его товарищи в город так и не вернулись.

Март начался с нападения английского отряда на французский наблюдательный пост в Сен-Огюстене. В расположение британцев было доставлено восемьдесят пленных. Допросив их, английское командование пришло к выводу, что армия защитников Квебека насчитывает семь тысяч человек – солдат регулярной армии, ополченцев и индейцев.


В Пепельную среду[148] прихожане собрались в храме послушать проповедь отца Реше. До Изабель его слова доносились словно бы сквозь густой туман. Она машинально повторяла движения окружающих – преклоняла колени, вставала, садилась на скамью. Церковь была наполнена сероватым светом, сильно пахло ладаном. Справа от девушки сидела мать, слева беспокойно ерзал Ти-Поль. Отец не нашел в себе сил сопровождать их, и без него скамья, которую обычно занимала семья, казалась до странности пустой: Шарль-Юбер никогда не пропускал службу в церкви.

Изабель неотрывно смотрела на обезглавленную статую Богородицы, склоненную над множеством лампад, и до нее доносились лишь отдельные слова: «грех», «Мари-Луизон», «дитя», «еретики»… Наконец она перевела взгляд на мечущего гром и молнии священника. «Англичане попирают невинность наших заблудших белых агниц!»

Отец Реше призвал прихожан любыми способами спасать «наших юных девственниц от ненасытных псов в красных куртках, которых нам навязывает король-еретик». С высоты кафедры было названо имя Мари-Луизон Герен, одной из этих «заблудших овечек», которой выпало несчастье стать козлом отпущения. «Она совершила страшный плотский грех, и ребенок, которого она носит, – отравленный плод! Но есть и другие грешницы, и их надо изобличить, положив тем самым конец проискам сатаны!» Изабель невольно вздрогнула. Ее снедало желание исповедаться в прегрешении, которого она еще не совершила.

С того дня, когда она сказала Александеру, что им надо реже встречаться, они виделись всего семь раз. Она думала, что это охладит их чувства, но все вышло наоборот – каждое свидание воспламеняло их все сильнее. Александер старался сдерживаться, но хватало мимолетного прикосновения, выразительного взгляда, чтобы их тела переплелись, а губы слились в поцелуе.


– Отче, простите, я согрешила, – прошептала Изабель, не открывая глаз.

В исповедальне было темно, и это действовало успокаивающе. И все же девушка старалась избегать пристального взгляда отца Бодуана, находившегося по ту сторону перегородки с решетчатым оконцем.

– Слушаю вас, дитя мое!

– Но только в мыслях, отче! – поспешила добавить Изабель.

– Расскажите мне о вашем прегрешении.

– Хорошо…

– Речь идет о мужчине, дочь моя?

– Да. Я люблю его, отче, и он меня тоже любит.

– Вы совершили что-то предосудительное в глазах Господа?

«Нет, но в глазах людей – несомненно!» – подумала девушка с горечью.

Она подобрала юбки, чтобы они занимали как можно меньше места на скамеечке для коленопреклонений. Свистящее дыхание отца-иезуита нарушало тишину. Признание его не возмутило, в голосе звучал не упрек, а скорее усталость. Изабель услышала, как он переминается с ноги на ногу, но головы так и не подняла. Пальцы ее впились в крестильный серебряный крестик, висевший на голубой ленточке вместе с медальоном в бронзовой оправе.

– В глазах Господа – нет. Отче, наша любовь добродетельна, но…

– Зов сердца воспламеняет плоть, и в минуты опасности соблазн оказывается порой сильнее веры… Дитя мое, крепитесь!

– Отче, я боюсь, что не устою! Дайте мне силу!

– Вы должны отыскать ее в себе, дитя мое! Черпайте силу в молитве. Каждый человек на этой земле ищет спасения в добродетели. Это не всегда легко, ибо плоть, как известно, слаба. Но молитва дает нам силу бороться с соблазнами. Вы должны им противостоять! Если иного выхода нет, постарайтесь не встречаться с этим человеком.

Не видеться больше с Александером? Неужели эту жертву ей придется принести ради сохранения непорочности? Но выйдет ли? С другой стороны, если они будут продолжать встречаться, это приведет ее к погибели, в этом Изабель тоже не сомневалась. В каждую встречу они обнимались, касались друг друга… Ощущение, которые она при этом испытывала, лишали всякого желания противиться, как бы потом ни грызла ее совесть. Изабель неудержимо влекло к Александеру, и пылкость его натуры, граничащая с жестокостью, действовала на девушку как колдовское зелье. Эта зависимость пугала ее.

– В молитвах я попрошу Господа ниспослать мне силу!

– Вы говорите, что этот человек вас любит. Если так, он поймет. Если Господь предназначил вас друг для друга, придет день, когда все ваши усилия будут вознаграждены. Я помолюсь за вас, дитя мое…


Прихожане не спешили расходиться – толпились на паперти, обмениваясь новостями. Укрепившись в добродетели и ощутив прилив духовных сил, Изабель отправилась на поиски матери и младшего брата, но они, судя по всему, ушли, не дождавшись ее. Поддернув юбки, чтобы не испачкаться в грязи, и сердито бормоча вполголоса, девушка отправилась домой. Но не успела она сделать и дюжины шагов, как ее позвали по имени. Из толпы выбежала, размахивая руками, Перрена.

– Мамзель Иза, ваш батюшка! – выпалила она, задыхаясь. – У него опять… приступ!

– У него… что? О чем ты, Перрена?

– Ваш отец… Сидония вошла в кабинет, а он там лежит на полу! Он…

– Умер? – обмерла Изабель.

– Нет, но ему очень плохо. Батист побежал за доктором.

Изабель показалось, что земля разверзлась у нее под ногами. Отец, которого она так любит… нет, он не может умереть, он просто не может так поступить!


Сквозь закрытые ставни в комнату проникал один-единственный тонкий луч света. На прикроватном столике догорала свеча. Вокруг изголовья умирающего танцевали тени. Изабель однажды видела, как дикари точно так же извиваются в пляске у костров, разводимых в честь Иоанна Крестителя… Гуроны из Лоретты иногда приходили поучаствовать в этом летнем христианском празднике. Их обычаи никогда не казались ей нечестивыми. Наоборот, они были овеяны мистикой, в них было столько интересного… Временами Изабель даже ловила себя на мысли, что их божество кажется ей более снисходительным, чем Всевышний, внушавший ей такой трепет. Интересно, великий Маниту, бог гуронов, обрек бы ее на это новое испытание? Устыдившись, она вернулась к чтению «Аве Мария».

На лице Шарля-Юбера застыло страдание. Но Изабель не могла знать, что виной тому муки души, а не тела. Больной прислушивался к стуку жемчужин в четках и шепоту молящейся, понимая, что человеку в его состоянии молитвами уже не помочь. Господь продлил его пребывание на земле с определенной целью. Шарль-Юбер открыл усталые глаза и чуть повернул голову, чтобы посмотреть на любимую дочь.

Уловив перемену в ритме его дыхания, девушка подняла голову и, увидев, что отец проснулся, опустилась на колени возле кровати. Шарль-Юбер положил руку на чепчик, покрывавший светлые волосы девушки. Дочка осветила его жизнь своим присутствием… Несколько дней она провела у его постели, и темные круги у нее под глазами красноречиво свидетельствовали о недосыпании. Он был благодарен Изабель за то, что она делает все, только бы облегчить его страдания. Однако он лишь вполуха слушал отрывки из произведений Руссо и Кретьена де Труа. Мыслями он был далеко.

– Изабель, доченька… Я не был хорошим христианином, я это признаю и сожалею об этом. Я совершил поступки, которыми не могу гордиться, но никогда, слышишь, никогда я не хотел никому причинить зло! Я – человек, которому выпало любить безответно…

Девушка растерянно смотрела на него полными слез глазами.

– Папа, разве вам есть в чем себя упрекнуть? Лучшего отца невозможно и пожелать, а ваша доброта и преданность…

– Предоставим Господу судить об этом, согласна? Моя крошка Изабель, я ухожу из жизни раньше, чем мне бы хотелось. Прежде чем умереть, я хотел бы знать наверняка, что ты, моя девочка, благополучна и счастлива.

– Папа, неужели в вашей жизни совсем не было счастья?

Шарль-Юбер улыбнулся.

– Конечно, было. Благодаря тебе.

– Это мама… сделала вас несчастным?

Он со вздохом отвернулся.

– Что касается твоей матери… Монтескье однажды сказал, что существует две разновидности несчастных людей. У одних слабая душа, они ничего не желают, ничто их не трогает. У них так мало жизненных сил, что сама жизнь кажется им непосильной ношей. Но смерти они страшатся. Люди второго типа стремятся к тому, чего не могут иметь, их влечет недостижимое, невозможное. Их душу снедает стремление обладать тем, что для них запретно. Я из этой породы. Я любил твою мать, как не любил ни одну женщину в своей жизни. Но Жюстина из тех, кого ничто не трогает. Я пытался, моя куколка, я делал все, что мог, чтобы сделать ее счастливой. Богу известно, как я старался…