Рибальдо извлек из внутреннего кармана камзола табакерку и протянул ее кучеру.
— У тебя всегда первосортный табачок, — одобрительно кивнул тот.
Оба взяли по щепотке, вдохнули с видом знатоков, пару раз чихнули и почувствовали себя весьма довольными.
— Égalité, fraternité, — поддразнил друга возница.
— Слова! — отмахнулся Рибальдо, угадав, куда он клонит.
— Француз здорово наступает тебе на пятки, — сказал тот, намекая на генерала Бонапарта.
— Ты меня обижаешь, — пошутил Рибальдо.
— Вы оба грабите, — продолжал возница.
— Я тебя хоть раз ограбил? — рассердился разбойник.
— Да я разве что говорю, ты отбираешь только у богатых, — признал кучер, сообразив, что шутка зашла слишком далеко.
— А о французе ты мог бы сказать то же самое? — с неприязнью спросил Рибальдо.
— Нет, — согласился кучер. — Уж он-то точно меня ограбил. Он повышает цены на хлеб, который я ем, на льняное масло, в которое я его макаю. А вот мое жалованье почему-то остается прежним!
— Зато время от времени он бесплатно приглашает тебя в театр. Разве ты не рад? — насмешливо спросил Рибальдо.
— А чему радоваться? Нам, беднякам, приходится драться, чтобы занять места, а кончается все равно тем, что спектакля никто не видит. И потом, театром сыт не будешь. Нам деньги нужны, а не театр!
Лошади двигались шагом. После уплаты дорожной пошлины у Новых ворот дилижанс въехал на Садовую дорогу, называемую так, потому что когда-то в этом месте располагались сады Торриани, старинного семейства, когда-то правившего Миланом.
Между Рибальдо и возницей продолжался серьезный разговор, весьма льстивший последнему, хотя на душе у него было неспокойно. Городские жандармы и солдаты Наполеона не простили бы ему знакомства накоротке с разбойником, видевшим во французах наглых захватчиков и мародеров, а не доблестных защитников хваленой свободы.
Наступил вечер, факелы, прикрепленные на стенах домов, бросали вокруг красноватые отсветы.
— Десять лет назад здесь было темно, — заметил Рибальдо, не желавший углубляться в разговор о политике.
— Освещение — штука хорошая. Слава богу, доходы от игры в лото хоть отчасти пошли на доброе дело. Одной рукой отнимают деньги у народа через азартные игры, а другой возвращают малую часть, освещая улицы. Вот так и живем. Но ты мне так и не сказал, какие новости в Милане, — напомнил возница.
— Новости у нас в спальнях и будуарах, — сухо ответил Рибальдо. — Шлюхи из благородных, те, что раньше бегали за австрийцами, теперь оспаривают внимание французов. Самую крупную дичь уложила певица Джузеппина Грассини.
— Да, похоже, этот Бонапарте настоящий поклонник бельканто.
— Когда поет красивая женщина.
— Ну, она-то не из благородных.
— Будем считать это смягчающим обстоятельством, — согласился Рибальдо. — Она родилась и выросла в нищете, это ее хоть отчасти извиняет. Другие занимаются этим ради разврата.
— Как ни верти, а все они, бабы эти, одним миром мазаны, — вздохнул кучер, слегка натягивая вожжи. — Вот вернусь домой, задам взбучку своей жене.
— Она наставила тебе рога?
— Нет пока, но не сегодня, так завтра…
Рибальдо переменил тему разговора.
— Милан как был, так и остается страной дураков. Даже самые просвещенные граждане не понимают, что Франция ничем не лучше Австрии и Испании. Все хотят жиреть за наш счет.
— Простой народ это понимает. Даже я понимаю, хоть и неграмотный, — заявил кучер.
— Ты — да, но не те, кто имеет власть. В тот день, когда здесь больше не будет ни французов, ни австрийцев, ни испанцев, я смогу умереть спокойно.
Дилижанс остановился возле гостиницы «Колодец».
— Прощай, друг, — сказал Рибальдо, пожимая руку возничему. — Ты оказал мне услугу, и я этого не забуду.
Он спрыгнул с козел и подбежал к своему жеребцу, привязанному к задку кареты. Завидев хозяина, гордый скакун вскинул голову, зафыркал и затряс гривой. Рибальдо отвязал его, подхватил под уздцы и повел к выдолбленной из камня поилке, тянувшейся вдоль фасада здания. Там он привязал коня к одному из железных колец, вделанных в стену.
К нему подбежал гостиничный конюх.
— Позаботиться о вашей лошади?
— Меру овса, — приказал Рибальдо, бросив конюху монету, которую тот ловко поймал на лету.
— Сию минуту, синьор, — весело крикнул он.
— Да смотри, чтобы овес был отборный, а не проросший, который ты держишь для иностранцев.
— Можете мне довериться, — сказал молодой конюх. — Я позабочусь о вашей лошади не хуже, чем о своей собственной.
— У тебя есть лошадь? — изумился Рибальдо.
— У меня будет лошадь, как только я разбогатею.
— Позаботься пока о моей, — сухо напомнил Ри-бальдо.
У него руки чесались отвесить конюху затрещину, и он еле сдержался, опасаясь привлечь к себе внимание. Этот ничтожный прислужник, занимавший место на самой нижней ступени социальной лестницы, вместо того чтобы удовольствоваться тем, что имеет, уже размечтался о богатстве, более того, он верил, что вот-вот разбогатеет! Вот они — революционные идеи, принесенные французами!
«Люди думают, что можно добиться справедливости, разделив поровну на всех уже созданное богатство, — думал Рибальдо. — Им нужно все и сразу. Но лестницу преодолевают ступень за ступенью. И требуется немало времени и усилий, чтобы добраться до верха».
Кучер уже успел загнать дилижанс в каретный сарай. Носильщики перетаскивали багаж пассажиров в гостиницу, а путники разошлись по своим номерам, чтобы переодеться к ужину.
Рибальдо прошел в обеденный зал «для благородных» и направился к столику в дальнем углу у большого окна с цветными ромбовидными стеклами в свинцовых переплетах. Он отодвинул свободный стул и сел за столик. Напротив него уже сидел граф Гаэтано Порро.
— Как утешительно видеть, что даже в нынешние смутные времена почтовые кареты прибывают вовремя, — насмешливо приветствовал он своего гостя.
— С почтовой каретой или без нее на встречу с тобой я все равно пришел бы вовремя, — ответил Рибальдо.
Граф Порро протянул ему изящную табакерку:
— Угощайся.
Рибальдо взял щедрую щепоть табаку, поднес к носу и вдохнул, с наслаждением прикрыв глаза.
— Великолепно, — сказал он. — Просто превосходно.
Официант в пудреном парике и ярко-красном камзоле поставил на стол между ними поднос с бутылкой мальвазии и парой украшенных позолотой хрустальных бо-калов.
— Я чертовски рад видеть тебя, Гаэтано, — с дружеской фамильярностью продолжал Рибальдо, взяв бокал, протянутый ему графом.
— Я тоже рад, хотя сильно беспокоюсь о тебе. Французы рыщут повсюду, а ты продолжаешь изображать из себя отчаянного лиходея и не гнушаешься грабить даже любовницу самого Бонапарте.
— Я действую вне закона, но делаю ровно то же самое, что другие творят под защитой правительств и с одобрения именитых граждан. Но ты ведь не для того позвал меня, чтобы спорить о том, кто настоящий вор?
— Ты угадал. Я не собираюсь спорить по этому поводу. Все равно каждый останется при своем мнении.
Рибальдо наклонился вперед и поставил свой бокал на столик.
— Я еще больше укрепился в своем мнении именно теперь, — сказал он, — когда вижу, как ты приносишь свои способности, свое влияние, весь свой ум на службу французу.
Граф Порро судорожно стиснул в кулаке серебряную рукоятку своей трости.
— Я служу народу Милана.
— Народ Милана растерян и сбит с толку этими оборванцами, которые одной рукой уничтожают старые привилегии, а другой создают новые.
— Как будто я этого не знаю! — вздохнул граф Порро. — Но ты считаешь, что существует лишь один выход из положения: уйти в леса и нападать из засады. Я же верю, что любые перемены должны укореняться путем медленных и постепенных реформ. А что касается Бонапарте… поверь, это еще не худшее из зол.
— Смотри, как несправедлива жизнь, — мрачно усмехнулся Рибальдо. — Несколько лет назад этот француз был в долгах как в шелках и закладывал свой жалкий скарб, чтобы выжить, а теперь он всеми нами командует.
— Когда он родился, в небе пронеслась комета, — пошутил граф Порро.
— Это легенда, — поморщился Рибальдо. — Так говорят обо всех людях, чья судьба выходит за рамки обыч-ного.
— За что ты его так ненавидишь?
— Перестань, просто я хорошо его знал. Когда его вычеркнули из офицерских списков, он хотел отправиться в Константинополь и предложить свои услуги султану.
— Меня это не удивляет. Бонапарте — один из тех, кто влезает в окно, когда его гонят в дверь. Удачи у него больше, чем сердца.
— Вот увидишь, в один прекрасный день он лишится и сердца и удачи. Или я больше не Гульельмо Галлароли, — усмехнулся Рибальдо.
Граф Порро снова приложился к табакерке.
— В этот день, который, полагаю, наступит не скоро, я плакать не буду. Но пока его час не настал, нам придется считаться с Бонапарте. И я пригласил тебя как раз для того, чтобы наилучшим образом наладить отношения с ним в ожидании судного дня.
— Рассказывай. Ты же знаешь — тебе я ни в чем не могу отказать.
— Речь идет об одной протеже Бонапарте, вернее, Джузеппины Грассини… впрочем, это одно и то же. Это двенадцатилетняя девчонка по имени Саулина Виола, дочь каких-то крестьян. Как мне сообщили, она необыкновенно хороша собой. Девчонка сбежала из дому, и никто не знает, как ее найти.
15
Солнце стояло высоко. Аньезе, держа Саулину за руку, вывела ее на контраду Бергамини. На Саулине было новое муслиновое платье кремового цвета с ярко-розовыми цветочками и зелеными листиками.
"Ветер прошлого" отзывы
Отзывы читателей о книге "Ветер прошлого". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Ветер прошлого" друзьям в соцсетях.