– Расстаемся… – выдохнул он, – расстаемся…

Юджинии больше нечего было добавить. Она не сдавала позиций и старалась не обращать внимания на царящий в комнате бедлам: сорванные занавески, испорченный ковер, болтающиеся на проволоке гравюры с охотничьими сценами. «Неужели когда-то я верила в это путешествие? – недоумевала она. – Неужели я могла подумать, что перемена места может спасти мой брак? Как тяжело об этом вспоминать. Можно подумать, что молодая женщина вступившая на борт «Альседо», была десятилетним ребенком».

– …Девочки?.. – спросил Джордж. До него начала доходить истина.

– Лиззи в курсе, – ответила Юджиния. Казалось, это был для него страшный удар. Он опустил плечи, уронив голову на грудь. Малышка Лиз, пронеслось в его затуманенном мозгу: малышка Лиз, прямо как картинка. Неожиданно вспомнился остров Мадейра и Лиззи в испанском наряде; она закуталась в шаль и заколола волосы черепаховым гребнем. Джордж заморгал. Слезы или что-то теплое, напоминающее молоко, поползло по щекам.

– Не вернетесь… в Филадельфию?.. – пробормотал он. Это было его последняя слабая попытка.

– Нет, – ответила Юджиния. – Моей ноги никогда больше не будет в Филадельфии.


Для погребения Поля капитан Косби развернул корабль против ветра и течения. Он знал, что это необходимо для того, чтобы яхта могла немедленно двинуться вперед, как только кончится служба, что тело с привязанным к нему грузом должно скользнуть из гроба, открытого с узкого торца, и затонуть, быстро пропав из виду. В то же время было очень важно, чтобы машины во время похоронной службы не работали, создавая для «Альседо» иллюзию покоя и общего сострадания. Капитану Косби хотелось избавить семью от дополнительных переживаний. Знал он и то, что вся организация церемонии лежит на его плечах. Казалось, что на всем корабле никто, кроме него и миссис Экстельм, не был способен что-либо делать. И, конечно же, как можно заставлять мать самой устраивать похороны ее ребенка. Это было бы, по меньшей мере, неуместно.

Капитан Косби приказал помощнику дать полный ход по его кивку с палубы, потом взял со стола в рубке молитвенник и пришел с ним на корму. Он сделал это до прихода туда членов семьи и других провожающих, чтобы убедиться, что все подготовлено: маленький, обитый материей гробик и матросы в белых робах, которые наклонят его над перилами.

Капитан Косби посмотрел, как установили конторку, которая будет временной кафедрой, затем велел принести из главного салона стол и поместить на нем маленький гробик Поля, а потом сказал Хиггинсу, чтобы тот нашел две ветки зелени и черную ленту для четырех больших бантов. Подумав еще, он добавил девять стульев из столовой. «Момент очень эмоциональный, – подумал капитан. – Нередко люди падают в обморок, особенно представительницы слабого пола». Когда все было готово, капитан послал за семьей.

Юджиния первой поднялась на палубу. Лиззи и Джинкс шли за ней, но она задержалась в дверях, не давая им посмотреть – ей хотелось момент побыть здесь одной. Кафедра, алтарь, покрытый белым покровом гроб, погребальные венки и расположенные полукругом девять столовых стульев. «Стулья? – удивилась Юджиния. Стулья из столовой?» Это было все, что мог схватить ее мозг. Она отметила то, что видела, и сделала шаг вперед, навстречу свету.

Девочки вышли следом, за ними доктор Дюплесси, поддерживающий хныкающую жену, потом Прю, затем Уит и наконец достопочтенный Николас, старавшийся не отходить от Джорджа. Юджиния подошла к временному святилищу. Сесть она отказалась. Она взяла Джинкс за руку, потом взяла за руку Лиззи и поставила девочек рядом с собой – Джинкс справа, Лиззи слева от себя. Проделав все это, Юджиния выпрямилась и застыла. Остальные могли стоять, опуститься или рухнуть на стул, ей до этого не было дела.

В первый момент решение Юджинии вызвало некоторое замешательство, но в конце концов все последовали ее примеру и встали, повернувшись спиной к своим стульям. Они стояли в том же порядке, в каком вышли на палубу, хотя Джордж протиснулся поближе к перилам. Он думал, что ему понадобится опереться на них.

После того как Джордж и достопочтенный Николас нашли себе подходящее место, капитан Косби открыл молитвенник и начал читать из «Обряда похорон умерших»:

«Я воскресенье и жизнь, – сказал Господь, – тот, кто верит в меня, хоть и мертв, тот будет жить, и тот, кто жив и верит в меня, тот никогда не умрет…»

Голос капитана Косби заполнил весь воздух. Казалось, он гремит, отдаваясь эхом в огромном пустом туннеле. Даже дым в пароходной трубе никогда не гудел так, удивилась Юджиния, даже штормовой ветер. Интересно, какая разница между голосом читающего человека и свистом ветра? Потом она решила, что в голосе человека нет жизни, а ветер рвется вперед, впереди у него далекий путь.

«…Потому что я чужой тебе, временный житель…»

«Временный житель, – медленно повторила про себя Юджиния. Потом сжала плечики дочерей и притянула к себе, сколько было можно. Стоя на просторной, мягко поднимающейся и опускающейся на волнах просторной палубе «Альседо», эти трое слились в одно целое. Юджиния чувствовала тела Джинкс и Лиззи, они прижимались к ее бедрам, и когда она передвинула ноги, чтобы стоять увереннее, они тоже подвинули свои.

«…ты Бог вечного и бесконечного мира. Ты обращаешь человека к гибели…»

Внезапно Юджиния обратила внимание, что в природе все молчит: нет шелеста волн, ветер не играет в подпорках, и ему не подвывают ванты. Над головой не слышится щебета птиц. «Куда подевались чайки? – удивилась она. – Разве они не провожали нас от берега? Разве на Борнео нет чаек?» Юджиния взглянула на небо. Оно было абсолютно чистым, ни облачка, беспощадно и непроницаемо синим. Как выкрашенная штукатурка на каменной стене.

«…Ибо поскольку человеком приносится смерть, человек же и воскрешает мертвых…»

Служба все шла и шла. Юджинии казалось, что она продолжается уже много часов или дней. Она слышала слова, пыталась вслушаться в них, но они падали глухо и безжизненно. Капитан Косби ненадолго уступил место доктору Дюплесси. Юджинии казалось, что он говорил о Поле, говорил о нем, называя его и ребенком, и другом. Во всяком случае он не читал по молитвеннику. Или не было заметно, что он читает. Потом доктор сошел с кафедры и туда вернулся капитан Косби.

Юджинии представилось, что она примерзла к месту. Девочки стояли так близко к ней, что она не могла двинуться, но ей и не хотелось. Все трое соединились так крепко, что одна из них не могла упасть, если держатся остальные двое.

«Что тут еще происходило на этом месте?» – попыталась вспомнить Юджиния. Потом вспомнила соревнование в стрельбе, застывший на воде в неподвижности корабль и ту ночь, когда она пробралась в трюм. На миг Юджиния прикрыла глаза, но от синего неба было некуда спрятаться, а саван был такой белизны, такой безукоризненной и непорочной чистоты, что от нее все равно жгло веки изнутри.

«…О, научи нас считать наши дни, чтобы мы могли с мудростью распоряжаться своими сердцами…»

На мгновение слово проникло в сознание, Юджиния прокрутила его в своем мозгу. Она рассматривала его, изучала и пыталась постичь его значение.

Затем без предупреждения все открыли сборник псалмов и запели:

Небесных воинств крепок строй,

И сила их неодолима.

В единоборстве с Сатаной

Победа жизни – нерушима.

Юджиния догадалась, что этот гимн выбирал отец. Он всегда был неравнодушен к приподнятым сантиментам Пасхи. Превратности судьбы и силы небесные. Торжество здравого смысла. Юджиния на отца не смотрела. И не смотрела на Джорджа.

Но протекли три скорбных дня,

И он восстал во славу горней…

Юджиния старалась петь как можно громче. Она пела, и голос наполнял ее существо, потопляя печаль, сомнение и страх, вырываясь из нее, чтобы сильно и уверенно проложить себе путь над океанскими волнами.

Да отвратит от нас Господь

Злой смерти яростное жало…

К голосу Юджинии присоединились другие голоса, с ним сливались голоса Лиззи и Джинкс, миссис Дюплесси рыдала в голос, доктор Дюплесси хмурился, словно запоминал медицинский текст, достопочтенный Николас неуверенно мялся рядом с совершенно раскисшим Джорджем.

…Дабы и радостная плоть

Во славу Божью гимн слагала.

Песня разлеталась на мили, и мили, и мили. Когда последний человеческий голос пропел последнюю ноту «Аллилуйи», рефрен был подхвачен воздухом, и «Аллилуйя!», казалось, разнеслась по всему кораблю… Ее не остановила огромная пароходная труба, она раскатывалась во все стороны, не оставляя незанятого места, ее звуки подхватили волны, и «Альседо» начал медленно дрожать. И потом, как после взрыва снаряда, наступила тишина. Тишина вернулась, и теперь чувствовалась намного острее, чем раньше. Как бы ни хотелось, стряхнуть ее с ушей было невозможно.

Капитан Косби вернулся на свое место за кафедрой, открыл другую страницу молитвенника и снова принялся читать:

«Человек, рожденный женщиной, живет короткую жизнь и дано ему много страданий. Он возвышается и он ниспровергается…»

Здесь Юджиния перестала слушать. С нее хватит. «Мой сын мертв, – думала она. – Что толку от слов, гимнов, утешительных фраз? У меня был ребенок, которого я звала Полем. Я читала ему, утешала, прижимала к груди, когда он болел. Я дотрагивалась до его лица, когда он спал. Я знала его лучше, чем себя, и любила его в сотни раз больше».

Капитан Косби еще некоторое время монотонно читал молитву, потом, шаркая ногами, вперед вышел ее отец и промямлил что-то о «Поле, моем единственном внуке…» Джордж попробовал добраться до кафедры, но не смог. Старательно держась прямо, он вернулся к перилам и уставился в воду. Юджиния почувствовала, как Лиззи и Джинкс дернулись под ее руками. Она посмотрела на мужа, словно видела его первый раз в жизни. Вернее сказать, она посмотрела сквозь него, как будто он исчез с лица земли.