- Я понимаю, Вера, - ее окутывает его мягкий тихий голос, а затем доходит горький смысл сказанного. - Я тебя понимаю. И знаю. Все знаю. Самому блевать хочется, я не обижаюсь, честно. Просто спасибо за все, что было.

И он действительно не обижается, интонации пронзают тоской, но нет ни малейшего оттенка раздражения или злости в голосе.

- Все будет хорошо, девочка, - судя по голосу, он улыбается, целует ее в висок коротко, по-братски. - Ты не бойся ничего, я никуда не денусь, вместе дождемся августа, как и планировали. Я никуда от тебя не денусь, - повторяет, и снова целует висок, берет пальцами за подбородок, поднимает лицо. Смотрит и улыбается, его глаза блестят, в них бездна понимания. По-доброму смотрит, без тени обиды или разочарования. - Ты молодец, умница. Ты чудо. Я согласен с тобой просто дружить, без шуток, можешь рассчитывать на мою поддержку всегда, ладно? - кивает ей. - Правда, все в порядке. Хочешь, я тебе о планах расскажу? - голос слегка дрожит, но звучит почти весело. - В этом году, край - в следующем, хочу себе щиколотки сделать. И эту область, - показывает на грудь, чуть ниже горла. - Если деньги отсудим. Буду летом ходить в низких кедах и верхнюю пуговицу на рубашке смогу расстегнуть. А то жарко очень.

Он чмокает ее в губы по-дружески, сухо, потом так же одними губами касается щек, лба, подбородка, очень быстро, невесомо. Прощаясь.

- Не печалься, Вера, выше нос. Ты ни в чем не виновата. Ты правда пыталась, и я это ценю, - ободряюще ей улыбается. Она смотрит на него, забывая дышать. Даже в этой душераздирающей ситуации именно он ее поддерживает и подбадривает. Не она его, а он. Она снова на него опирается, потому что ей нужна помощь, и он дает ей поддержку, делает все так, чтобы она же не чувствовала себя виноватой. Помогает ей. Только и делает все эти месяцы, что помогает ей. Все для нее делает. Старается. Такой, как и час назад. Тот же самый, кто всегда держит за руку, когда страшно. А страшно ей постоянно, она ведь трусиха полная. А он говорит, что она чудо. Его чудо. Она - его чудо, а он - ее.

- Моя хорошая, не плачь, - вытирает ее щеки. - Твои слезы мне сейчас приятны, но не надо. Не стоит, - убирает прядь за ухо. - Очень красивая, добрая, замечательная Вера. Сильная, смелая, ты со всем справишься, у тебя все в жизни получится. Пойдем, хватит тут прятаться. Никогда нельзя прятаться, запомни это. Мы ж не дети, есть риск, что никто не станет искать. Хей, мы с этим справимся, поняла? Это не проблема. Для меня не будет проблемы, честно. Просто друзья, хорошо? Ты звони, когда буду нужен, ладно? Я сам не буду, но ты звони. Это нормально. Это лучший из возможный исходов, - качает головой. - Только не накручивай себя. Пообещай, что не будешь. А сейчас идем. Пора. Ненавижу прятаться.

И в тот момент, когда он в очередной раз ей кивает, берет за руку, помогая спрыгнуть со столика на пол, когда смотрит не как на любовницу, а просто смотрит, как на друга, который ничего ему не должен, как будто их отношения уже в прошлом, и они уже расстались, как он и обещал, по-хорошему, достойно. Расстались друзьями...

..В момент, когда она все это понимает и осознает, ее колотящееся сердце разрывается. И леденящий душу ужас бьет по груди, затылку, она едва не кричит, понимая, что летит в ту самую пропасть, и он больше не ждет наверху. И дело не в ВИЧ, не в подонке-Артеме, ни в чем другом. Дело в том, что он больше не будет ее ждать. Никогда.

Она в панике, неуклюже снова залазит на дурацкий ненадежный покачивающийся столик, хватает его руки и торопливо кладет себе на грудь. Он не понимает. Она прижимает его ладони к своей груди с силой, мысленно повторяя: захоти меня, захоти меня снова, умоляю, любимый, прости за заминку, только захоти меня опять!

Она хватает его за затылок, ей так жаль, что нельзя за плечи, но у нее есть его затылок. Хватает и тянет к себе, вкладывая в движение всю силу, на которую только способна.

Она раздвигает ноги, задирает мешающее платье до талии и делает их еще шире. Торопливо спускает лямки белья и платья с плеч, расстегивает молнию сзади и стягивает его сверху опять же до талии, оголяясь. Он в замешательстве, не отходит, но и не нападает на нее.

Не хочет больше.

Может, она опоздала?! Неужели за эти секунды он успел примириться с тем, что они просто друзья? И больше не хочет ее тело?

Она в ужасе летит в эту черную пропасть без всякой страховки, прижимает его ладони к своей голой груди, тянется и целует его щеки, его губы, шею.

И уже плевать на шрамы. Она о них вообще не думает, только то, что плевать на них.

Приглашает его. Так гостеприимно, как только умеет. Что ей еще сделать? Как удержать? Ему же нравится ее тело, он все время говорит, что тащится от его гладкости и изгибов.

Она уже готова начать умолять, как он срывается. Кидается на ее губы, целует, покусывая, жадно, с языком. Как она любит. Как он всегда с ней делает, заставляя стонать только от одних поцелуев. Кидается и целует, водит пальцами по ее телу, ощутимо сминая грудь, бедра, залезая пальцами под белье, обхватывая ягодицы, пододвигая ее к краю, ближе к себе.

Он целует влажно, жадно ее грудь, втягивает в рот сосок, лаская языком, осторожно покусывая, и она стонет, цепляется за его волосы, понимая, что не отпустит никогда. Он проводит рукой между ее ног.

- Очень мокро, - шепчет ей с довольной нахальной улыбкой.

- Сними их, если хочешь, - отвечает ему.

Что он и делает. Наматывает ее трусики на руку, затем достает из кармана презервативы, шарит по шкафам, находит ножницы, открывает, затем разрезает один из них и прикладывает к ней там. Потому что знает, что все равно не позволит, даже сейчас она лучше прогонит его, чем подвергнет опасности. Кажется, на споры даже у него нет сил. Еще один надевает на палец. И склоняется к ней, дышит на нее, и наконец проводит языком.

В дверь скребутся, долбятся, но на это никто не обращает внимания. Он ее трахает, и больше в мире ничего не существует, только близость его тела и их удовольствие от этого.

В замке скрежет, кто-то продолжает ломиться, в какой-то момент дверь поддается и начинает открываться. Белов отрывается от Веры и рявкает на всю комнату:

- Закрой ее, мать твою! Убью! - резко и громко. Дверь тут же захлопывается, и снаружи раздается пьяный веселенький голос Джей-Ви: «Там занято, Белов трахается, не мешайте!»

- Придурок, точно прибью когда-нибудь, - шепчет Вик и возвращается к ней. Кажется, он не то постанывает, не то шипит, а может, так громко дышит, обнимает ее бедра, целует, да так страстно и чувственно, что каждым движением признается в любви. Хоть и не вслух, но слов и не надо, зачем им сейчас эта банальщина, когда до пика остается каких-то несколько движений?

Не зря она удивилась его покорности, обычно перед оральными ласками они несколько минут ссорятся или хотя бы препираются, ей приходится каждый раз отстаивать его безопасность. А сегодня он все сделал сам, как будто смирился. Не зря она на это обратила внимание! В момент, когда ее стоны становятся тише, а она всегда замирает перед оргазмом - все тело напрягается, лишь пальцы сжимаются - он это знает. В этот момент он убирает защиту и обхватывает ее губами наживую. Чувствительная кожа к чувствительной коже, проводит языком, посасывает в выбранном им ритме, идеальном для нее. Его рот такой горячий, что она громко стонет, не удержавшись, а он быстро, невнятно что-то шепчет ласковое, поощряя.

Она бы спорила, ругалась, билась, но не может. Потому что уже на границе, потому что есть силы только поддаться, смириться и полностью подчиниться его желаниям. Наслаждение уже несет ее, подхватывает и топит, и Вера охотно расслабляется, чувствуя себя счастливой, оттого что с ним сейчас здесь, позволяет любить себя, чувствуя, как трепещет на грани сердце.

Она кончает в его руках долго, сладко, улыбаясь. Именно так, как он любит, чтобы она делала для него. И так, как нужно, чтобы перебросить его через границу. Но он еще там, не с ней в потрясающем удовольствии. Выпрямляется, тянет ее, ставит на слабые ноги, отворачивает к стене, к прохладному кафелю, по которому скользят ее влажные ладони, чуть наклоняет. Она послушна и податлива.

Щипает и тискает ее бедра. Дышит ей в шею, на обнаженное плечо, проводит языком и дышит на влажную кожу. Она чуть поворачивает лицо в его сторону. Его губы блестят, они пахнут так, как она там. Он целует ее, и на вкус он такой, как она - там. В этот  момент она точно знает, что он принадлежит ей, а она - ему.

Вик отворачивается, чтобы надеть презерватив. Все еще стесняется, но она скажет ему так не делать позже. А сейчас только:

- Дай мне попробовать... Тебя там... Хоть чуть-чуть... Пожалуйста, - судя по голосу, умоляет. Через секунду он снова рядом.

Пихает палец ей в рот, и она ощущает незнакомый приятный вкус, облизывает, лижет, едва не падая в его руках от возбуждения. Он входит в нее сразу двумя пальцами, резко, без предупреждения, полностью, заставляя прогнуться. Одно движение следует за другим, не давая передышки, не давая привыкнуть и расслабиться. Приходится делать это в процессе.

 - Я бы хотел взять тебя сзади сейчас, вот так, сразу сильно. - Движения становятся быстрее. - Хочу тебя всю, до конца. Глубоко.

Она просто стонет, прикрывая глаза. Он лижет ее шею и дышит на влажную кожу, отчего та горит. Вера выгибается ему, подает себя.

- Ты там даже не влажная, ты мокрая, мягкая и горячая. Взять тебя... собой... - его голос становится прерывистым, хриплым. Дыхание частым, тяжелым, он всегда так дышит, когда приближается к своему пику. Она это знает. Одной рукой он ее трахает, другую кладет на клитор, касается кончиками пальцев. - Хотя бы раз... собой... наживую... Черт, Вера, хотя бы один раз... Я бы все отдал... жизнь отдал... чтобы тебя хотя бы раз...

В эту секунду она понимает, что ей мало. Не хватает. Его ладони крупные, пальцы длинные, но и их слишком мало, чтобы удовлетворить ее сейчас. У нее там так скользко, она хочет принять его всего. Ей это надо. Хочется большего. Вере надо больше, сильнее, глубже. С ним одним.