- А, вот к чему вы клоните. Взятка, чтобы я состроил из себя идиота в суде?

- Побойтесь Бога, какого идиота, Виктор Станиславович! Просто случайно удалили не те папки, такое бывает. «Континент» вам все равно не возместит убытки, а Марат Эльдарович идет навстречу.

- А что вам это даст? Судя по тому, какая сеть отелей у вашего босса, моя зарплата и процент «Континента» - капля в море.

- А уж это вас, Виктор Станиславович, не касается никоим образом, - повышает голос, выражение лица мгновенно меняется, от лживого добродушия не остается и следа. Вот так бы сразу - к угрозам, а то мямлит и подлизывается, словно от меня действительно что-то зависит.

- Спасибо вам огромное за предложение, - я тянусь к ручке, дергаю за нее и - о чудо! - дверь открывается.

- Лёня, останови! Подумайте еще, Виктор Станиславович, это взаимовыгодное предложение, которое устроит и вас, и нас...

- А то что? Вы мне угрожаете?

- Нет, конечно! С ума сошли?

- Было дело. Я тоже думаю, что не станете мараться из-за такой ерунды. Я свою фирму не опрокину, можете передать Марату Эльдаровичу все мое уважение.

Машина останавливается, и я резко выпрыгиваю и иду домой. Этого еще не хватало, чтобы обо мне слух прошел, что подставил собственного босса. Предложенная взятка не стоит карьеры, ее не хватит, чтобы сбежать на Багамы и ни в чем там себе не отказывать до старости.

Ага, заволновался Марат Эльдарович! Этого стоило ожидать, юристы «Континента» нашли, что ответить его адвокатам. Взяли старого урода за яйца. Я думал, у него козыри в рукаве, а оказывается, нихрена у него нет, кроме наглости. От меня теперь многое зависит. Может, еще увижу свои денежки, как знать. Получу зарплату - и сразу в клинику записываться на операцию, пока еще что-нибудь не случилось.

Повышению настроения данная беседа не способствует, но сейчас мне хочется только одного - остыть, хорошо бы в душе. На улице так невыносимо жарко и душно, что я едва не бегу в свою прохладную берлогу. Теперь к злости на Кустова, маму, Веру добавляется еще нетерпение и желание побить в этом деле Марата Эльдаровича. Хрен я позволю ему выплыть чистеньким из затеянного им же спора, буду стоять на своем до последнего. Пусть все знают, что я не позволю на себе ездить. От решительности и нетерпения схватки потряхивает. Скорее бы.

Возле подъезда пританцовывает, мать ее, Алиса собственной персоной. Истину говорят - кто рано встает, тот быстрее умрет. Обычно я спокойно сплю в это время, а стоило встать с петухами - сразу столько гадости навалилось, выть впору от бессилия.

Увидела меня - машет и кидается сломя голову встречать. Интересно, она поднималась домой? Что ей сказала Вера? Еще по этому поводу скандала сегодня не хватало!

От досады руки опускаются. Ну как, скажите, как до нее донести, чтобы к черту катилась из жизни моей?! Посылаю ее нахрен с ходу, не замедляя шага, от всей души, грубо, с чувством, так, чтобы дошло. Чтобы поняла, что нахрен мне не сдалась, что всё - потрахал ее и забыл, не нужна. На одну ночь. Давалка, идиотка, шлюха, чтобы лила свои слезы крокодильи подальше от меня, и увижу еще раз - нос сломаю, без шуток сломаю. С меня станется, и не на такое способен. Ору на нее прямо на улице, и по глазам вроде видно, что верит. Убегает. Если  простит и этот выпад, то не знаю, что и делать. Не бить же, в самом деле? Жестче я разговаривать не умею.

Захожу в подъезд, по-прежнему понятия не имея, как себя повести. В глаза бы Веры посмотреть для начала, потом уже действовать.

***

Белов сумасшедший. Он притащил ее на мост и собирается заставить смотреть, как к нему какие-то незнакомые странно одетые люди, на вид - обкурившиеся неопрятные хиппи из фильмов про забугорные шестидесятые, цепляют веревки. Еще и денег им собирается дать за это.

С этого моста прыгать запрещено, опасно, но на закате народ сигает с криками ужаса в черную пустоту, прямо вниз, на острые камни, растопырив руки, доверяя свою драгоценную единственную и неповторимую жизнь ненадежным, потасканным с виду креплениям и подозрительным людям, их притащившим, которые ни за что не несут ответственности.

Он купил ей бутылку шампанского, открыл в машине и протянул.

- Отмечать твою погибель?

- Начни с тоста за мое здоровье, - тянется к ней, прикрывает глаза, она к нему, трется своей щекой о его. Трется, трется, кожа к коже, душа к душе. Она его так обнимает, когда он нуждается. Ну и что, что руками нельзя. Зачем ей вообще руки, разве без них она не покажет ему, как сильно он стал дорог?

- Нужен мне, - шепчет ему, а он сильно зажмуривается, но не отвечает. - Очень.

- Я каждый месяц прыгаю, Вер, - говорит ей. - С парашютом еще несколько раз в год. Мне это надо.

- Адреналин?

Она все трется и трется уже о другую щеку, нежно касается губами. Ну что ему опять не сидится на месте, зачем эти приключения? Все же хорошо было.

- Острые ощущения, - улыбается он, и Вера тут же ловит эту улыбку губами. Она грустная. За эти недели они провели вместе так много времени, что кажется, уже год встречаются. Дату бы отметить, да не наступила еще ни одна приличная. С ним неделя идет за два месяца, нужно посчитать и устроить праздник.

Его пальцы сильно сжимают ее ладонь.

- Боишься за меня? Я ж не люблю тебя Вера, ты тоже веди себя так, будто не любишь.

Им обоим уже смешно от этих нелепых слов, прыскают, отворачиваясь. Можно подумать, их потряхивает от потребности скорее прикоснуться к телу друг друга, даже при короткой, в несколько часов, разлуке, потому что они совершенно не любят друг друга. Он приучил ее ласкаться языками, что могло бы показаться слишком, даже мерзко еще полгода назад, предложи ей другой мужчина, но он делает это по-особенному, и ей это нравится. Втянулась. Отвечает охотно, на равных. Это их секрет так делать друг с другом.

Она ему кивает. Разумеется, они облизывают друг друга потому, что не любят. Нисколечко. Ни грамма. Дурак он колоссальный.

Да они расстаются только потому, что обоим надо работать, иначе бы дни напролет что-то делали вместе. Потому что комфортно вдвоем. Молчать комфортно, пялиться в разные книги или планшеты, ругаться, мириться, - лишь бы вместе. Поодиночке не то. А с другими не хочется, ей так точно - ни одной капли. Тошнит при одной мысли позволить к себе прикоснуться другому мужчине. Сразу к нему надо бежать, чтобы дал понять, что по-прежнему нужна. А пока это так - ничего не страшно.

- Дотяни хоть до августа, Вик. Как я без тебя? ВИЧ убьет меня раньше времени.

- Твои мысли тебя убьют, ненормальная. Пошли, посмотришь, как я летаю.

Он выпрыгивает из машины, Вера выходит следом.

- А сами бы вы рискнули прыгнуть? - спрашивает она с вызовом у поджидающего их мужика неопределенного возраста с неухоженной заплетенной в косичку козлиной бородкой и недостаточно надежными, чтобы доверить своего родного человека, веревками в руках. Рядом толпа зрителей, не менее двадцати подростков. Оказывается, на добровольные прыжки с двадцатиметровой высоты нужно записываться заранее. Оказывается, это дорого, и нужно еще очередь отстоять.

Мужчина в поношенной одежде и грязных рваных китайских кедах усмехается.

- Тебе понравится, кроха, не бойся. Это абсолютно безопасно.

    Белова упаковывают, он бегло проверяет крепления и легко запрыгивает на бордюр. Его держат за ноги, пока он стоит и смотрит вниз, на верную смерть.

    - Тебя толкнуть или сам? - лениво спрашивает человек с бородой, пожевывая зубочистку. По-видимому, он тут самый главный. Документы бы его сфотографировать на всякий случай, да вряд ли они у него есть.

    - Сам, - отзывается сзади Вера, надеясь, что в Вике проснется хоть чуточка благоразумия и он откажется. Пусть деньги не вернут, ей не жалко. Она готова еще и доплатить, лишь бы отпустили их по-хорошему, не заставляли.

     Она зануда, которая не умеет веселиться. Понимает, что ведет себя, как настырная  мамаша, которая вот-вот начнет раздражать. Но если с ним что-то случится, как она будет жить дальше? Он же держит ее за руку, когда ей страшно. А когда она порезала палец на днях - нож съехал с апельсина - он облизал рану прежде, чем она успела что-то сообразить. Кто еще будет так делать? В нем будто вырвали с корнем чувство самосохранения, зачем он с ней спит и лезет на этот мост сейчас? Чего ему не хватает?

    Может, дело вообще не в ней? Может, он и правда не любит ее, как говорит постоянно. Просто ему нравится ходить по лезвию, возбуждает близость смерти. Может, она в нем ошиблась, и он просто псих, ищущий возможность прикончить себя поскорее? Адреналиновый наркоман?

    От этих мыслей сердце пропускает удар. Вера сжимает кулаки, понимая, что отомстит ему за них так изощренно, как только сможет. Прямо сейчас. Держись Белов, довел. Сам виноват. Она ему подарит острые ощущения.

     Тем временем Вик стоит пару минут, разводит руки широко, оборачивается и широко улыбается. А затем прыгает! Не делает шаг, а именно прыгает вверх и вперед, но не взлетает, как птица, а падает вниз на бешеной скорости несколько секунд, сгибая ноги в коленях, он кричит что-то вроде: яхууу! А потом висит на веревке и машет ей, пока его тянут вверх несколько сильных мужчин.

    - А ты, красотка, следующая? - обращаются к ней. - Белов два прыжка бронировал.

    - Не, она не будет, - оказавшись на земле, он поправляет крепления под аплодисменты зрителей, с кем-то здоровается за руку, с кем-то перебрасывается парой слов и показывает жестами, чтобы ему позвонили позже. - Второй прыжок тоже для меня.

    - Буду, - она решительно выходит вперед, откуда-то берется уверенность, что обязательно сделает это.

    - Эмм, нет, она не будет, - Белов делает шаг назад, не давая снять с себя страховку. - Вер, ты чего? Это же опасно.

    - Ты ж прыгнул, ничего не случилось. Я тоже хочу летать.