- Обожаю курицу, - кивает он.

    - Отлично. Я думала, ты не куришь.

    - Редко. С этим у тебя проблемы?

    - Нет, никаких проблем. А почему левой рукой?

    - Я одинаково хорошо владею левой и правой. Ну, баловаться начал лет в десять-двенадцать, угадай с чьей подачи. Когда у тебя старший брат, пробуешь всякую дрянь рано.

    Вера молчит, он продолжает говорить:

    - Ну и чтобы мама не унюхала, мы курили левыми руками, привычка осталась до сих пор, - и не прерываясь, в том же шутливом тоне: - И я уже понял, что полный кретин, что упоминаю при тебе Артема, м?

    Она кивает, выражая полное согласие с его словами.

    - Ну же, скажи, что я кретин. Давай, - он вдруг хватает ее за колено, начинает стискивать, поглаживать, сжимать, отчего она дергается, пытается вырваться из захвата, против воли улыбается, а затем и вовсе смеется в голос. Потому что очень щекотно, невозможно терпеть.

    - За дорогой смотри! Тебе и так, спорю, страховку увеличили после того, как врезался в столб! Прекрати, Вик! Мне не нравится! Аа!

    - Скажи. Давай, скажи же вслух! - он тоже смеется, не отпускает ее. Руки крепкие, большие, ей не вырваться. Нужно было надеть джинсы, а не платье! Через колготки все точки прощупываются отлично. - Ну, я жду.

    - Ты кретин! Полный стопроцентный абсолютный кретин! - хохочет она, поджимая ноги, стараясь уйти от атаки. Он прекращает, возвращает руку на руль.

    - То-то же.

    - Сегодня мы будем продолжать целоваться? - вдруг спрашивает она.

    - Конечно. Я же обещал.

    - А завтра?

    - Еще не решил. Надеюсь уговорить тебя на что-нибудь большее.

    Она улыбается, понимая, что он полный придурок. Но в данный момент ей как раз и нужен придурок, которому плевать на собственную безопасность. В любом случае глупым Белов не выглядит, он прекрасно осознает, чем рискует рядом с ней. Она сразу предупредила, ее совесть чиста.

    - Давай начнем с твоих правил, - говорит она. - А то опять будет некогда, как окажемся в квартире.

    Они уже почти приехали, он паркует машину на свободное место между другими автомобилями, внимательно следя по зеркалам.

    - Правил три, - говорит серьезно, но не драматично. Обычным, будничным голосом. - Во-первых, меня нельзя трогать. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Я этого не люблю. В самом крайнем случае можно за руку, лицо или волосы, но лучше обойтись без этого, - его голос звучит так, словно они обсуждают погоду. Вера замирает, внимательно слушая, обдумывая его слова. Ей кажется, что она в шаге от важного открытия, даже дыхание затаила в ожидании следующего пункта. Хорошо, что он следит за габаритами и не контролирует ее реакцию. - Во-вторых, до десяти утра меня будить запрещено. Единственная причина - это угроза моей жизни или... чьей-нибудь другой жизни. Если я нужен до этого времени, то нужно предупредить накануне, я сам заведу будильник. Но даже в этом случае рано утром со мной лучше не разговаривать, ни о чем не спрашивать, и уж точно не шутить. До десяти утра шуток я не понимаю. Вообще. И правило номер три, - наконец, он глушит двигатель, поворачивается к ней. -  Эти два пункта не обсуждаются, не оспариваются, не смакуются и не обжевываются. Вопросы?

     - А если у тебя работа с утра? Клиент важный, например? - спрашивает Вера.

    - Я делаю над собой нечеловеческое усилие. Ну что, идем?

    Они заходят в подъезд, затем в лифт, поднимаются на восьмой этаж. Где-то в районе четвертого она понимает, что нужно что-то сказать насчет первого пункта. Интуиция подсказывает, Вик ждет ее реакции. Хочется дать понять, что она готова его выслушать, если ему понадобится ее помощь. Но навязывать свое любопытство не собирается. Она всегда знала, что он странный. Зато теперь предельно ясно, почему вчера внезапно убежал: она нарушила правила. Что ж, хорошо, что он ей рассказал, теперь картина становится понятнее. Вера чувствует себя увереннее, она вполне готова вступить в игру.

Возможно, ей следует извиниться за вчерашнее. Конечно, распирает выяснить, что с ним случилось после ее атаки на его ширинку, и чем он так долго занимался в ванной. За время его отсутствия она успела одеться-обуться, раздеться-разуться, постелить кровать, опять одеться-обуться, снова раздеться. Найти на подоконнике несколько листов А4 с нарисованной карандашами обнаженной девушкой, поразительно на нее похожей. Пошарить по его шкафам, а она помнила, откуда он в прошлый раз доставал ей одежду, переодеться в его белую майку, лечь в кровать и заснуть.

    Но вместо извинений она подходит близко, одной рукой сжимает другую, чтобы не забыться и случайно не обнять его. Привстает на цыпочки и целует его в подбородок.

    - Хочу еще, - говорит он.

    Она повторяет свое действие, затем дотягивается до уголка его губ, внимательно следя за его реакцией. Он улыбается, позволяя ей касаться его губами. Щетина покалывает, но ей это нравится, придает остроты моменту. Из лифта они выходят едва ли не на ощупь, целуясь жадно, глубоко. Он отрывается от ее губ лишь на миг, чтобы открыть дверь. Они едва успевают скинуть обувь перед тем, как завалиться на кровать прямо в верхней одежде. Он лежит на ней, между ее ног, она сама убирает руки, сплетая их над головой. Вера надеется, что по ее поведению очевидно, что правила игры приняты.

    Около полуночи они, наконец, отрываются друг от друга и вспоминают об ужине. Ее губы и мышцы лица болят и горят, куртка валяется на полу, платье расстегнуто и спущено с плеч и груди. Ее лицо, шея, плечи, ключицы пахнут им, на этих частях тела не осталось и клеточки, которой бы не коснулся его язык. Кажется, ее кожа пропиталась его слюной.

    Вера никогда в жизни столько не целовалась. Не сказать, что у нее разнообразный сексуальный опыт, но даже он подсказывал, что мужчины не слишком любят это дело. Все же длительные ласки - прерогатива женщин. Подумалось о лесбиянках. Всегда было загадкой, как они занимаются любовью, имея в своем распоряжении только губы, язык, пальцы. Сегодня ей казалось, что если он просто коснется ее между ног, она кончит только от этого. Хорошо, что утром, заскочив перед работой домой переодеться, она взяла запасное белье. Стыдно признаться, но то, что на ней, вымокло насквозь.

    - Все, я хочу есть, - с этими словами он приподнялся над ней, чмокнул еще раз в губы, встал с кровати и направился в кухню. Она кое-как сползает с кровати, обескураженная, распаленная, с единственным желанием закрыться в ванной и довести себя до финала. Мастурбировать в ванной комнате мужчины, который в это время шуршит пакетами на кухне?!

    Через пару минут она все-таки добирается до ванной, но для того, чтобы умыться прохладной водой. Затем заходит на кухню.

    - Просто скажи мне: «можно», - говорит он, сервируя стол. - Дальше я все сделаю сам. Тебе понравится. Я умею это делать, Вера. Не хуже, чем целоваться. Не останавливай больше мою руку.

    Она садится за стол, он ставит перед ней пару бокалов, разливает красное вино, и она тут же делает несколько глотков. Оно холодное, к счастью, немного остужает пыл, остужает тело. В его холодильнике-квартире удалось, наконец, согреться.

    Он заканчивает греть ужин в микроволновке, раскладывает его по тарелкам. С энтузиазмом принимается за курицу. А Вера только и может, что смотреть на него, ковыряясь вилкой в салате, ошарашенная, все еще не пришедшая в себя.

    - Вкусно. Неужели правда сама готовила? - Между тем он поддерживает разговор. Как ему удалось так быстро справиться с возбуждением? Она вглядывается в его лицо: щеки розоватые, как и у нее - она видела себя в зеркале ванной. Волосы слегка взъерошены, губы красные, покусанные ею. Она не виновата, в первый раз это вышло случайно, честно, а потом он сам поощрял.

    - Я дипломированный повар, -  говорит она. - Людям нравится, как я готовлю. Если ты починишь плиту, я смогу готовить и для тебя. - А потом понимает, как выглядят ее слова. Как будто она мысленно уже переехала в его квартиру! О нет, он об этом даже и не заикался. Вик задумывается, хмурит брови. Кажется, она все испортила. Честно, она и не думала о том, чтобы съезжаться с ним. Она вообще плохо думает в последнее время. Тем более, о будущем, которого у нее, вероятно, нет. - Вик, я не то хотела сказать. Не в смысле, что я потихоньку обживаюсь здесь. Просто, хотелось сделать для тебя что-то приятное. Я правда хорошо готовлю. Могу диплом показать и награды с кулинарных конкурсов. Я еще под впечатлением от того, что только что было. Плохо соображаю.

    Он все еще хмурится и говорит:

    - Я подумаю.

     И она понимает, что больше никогда не заговорит на эту тему первой. Если Белов еще когда-нибудь пригласит к себе на ужин, она вполне может поступить как сегодня - привезти готовую еду из ресторана.

    - Завтра после обеда у меня съемка, поэтому прямо с утра мы едем в клинику. Я записал нас в одну из очень хороших частных больниц - пробил по знакомым. За пару часов пройдем полное обследование с головы до ног. Разумеется, клиника гарантирует полную конфиденциальность. Только я не спросил, что у тебя с работой?

    - Все в порядке, я поменялась сменами. Обычно работаю два дня через два.

    - Понял.

    - Вик, тебе из-за меня придется рано встать, нарушаешь собственное правило?

    Он замирает, поднимает глаза. Качает головой, сверлит взглядом, выражение лица становится жестким, Вере не по себе, она невольно поежилась.

    - Правила нельзя нарушать никогда, ни при каких обстоятельствах, - затем возвращается к еде и уже другим, спокойным голосом добавляет: - Утро по-моему - это к одиннадцати. Так что будь готова к этому времени, - подмигивает ей.

    Когда они заканчивают ужинать, на часах почти два ночи. Вера идет в душ, коря себя за то, что наелась перед сном. Не слишком полезно для фигуры, да и вообще для пищеварения. Но в последний раз она ела в обед, а ласки Белова вытянули всю душу вместе с силами. По пути прихватывает его майку, в которой спала прошлой ночью и которая так и лежит аккуратно свернутая на диване, как она ее оставила утром, собираясь на работу.