— Амалия Львовна готова Вас принять.

«Ну конечно! — пронеслось в голове. — Если бы сосредоточилась не на фантазиях по мотивам розового цвета, а посмотрела на табличку на двери, то поняла бы ошибочность своих выводов. В розовом здании руководить может только женщина! Никакая жена не заставит Президента покрасить «работу» в ее любимый нежный цвет. А вот, если женщина станет Президентом, то можно на что-то ласковое в цветовом решении надеяться. Хотя навряд ли. Если женщина не истребит в себе любовь к розовому и другим нежным цветам, то сомнительно, что она станет кем-то большим, чем глава города а-ля Шмелев. Даже мэром города с метро ей не стать, не то что Президентом России».

— Амалия Львовна готова Вас принять! — секретарь уже перешла на повышенный тон.

«Львовна?! Это хороший знак! Я — Львовна, и она — Львовна! Мы обе — Львовны!» — и мысленно я себе подмигнула.

— Девушка! — секретарь громко начала читать мне нотацию. — Амалия Львовна готова Вас принять! Если Вы хотите, чтобы Вас принял другой глава города, то приходите лет через пятнадцать!

— Извините, я задумалась, я уже иду!

— То им десять раз по телефону скажи, что не примет! То потом десять раз скажи, чтобы заходили, потому что их готовы принять! Не работа, а сплошные нервы! — секретарь в гордом одиночестве читала мораль всему населению Шмелева, а заодно и всем гостям города.

— Амалия Львовна, здравствуйте! — мой голос прозвучал как-то по-пионерски.

Я этому удивилась, а Амалия Львовна — нет. Видимо, она привыкла, что именно такими голосами с ней заговаривает всяк сюда входящий.

— Здравствуйте, — она посмотрела в свои записи, — Ярослава…

— Львовна! — пионерская речевка продолжалась.

— Две Львовны и в одной клетке — забавно, — она закашляла и рукой пригласила присесть.

— Простужены?

— Это к делу не относится, — она говорила и кашляла на каждом слове, — показывай, что у тебя там.

Я протянула ей папку. Она стала читать. Очень интересно было наблюдать, как она читает, но еще интереснее было осматривать ее кабинет. Очень любопытный кабинет, надо сказать. Здесь был ленинский уголок: в него составили все предметы от предшественников — мужчин-коммунистов. Все предметы — флаг с кистями, бюст вождя, портрет вождя, книги вождя — были в отличном состоянии и без следов пыли. Чувствовалось, что за ними так же тщательно ухаживают, как за цветами. Другой угол был организован также по тематическому принципу — живой уголок. Животных в нем не было, но цветов было столько, что это была настоящая оранжерея, а не уголок. В третьем углу стояла экзотическая ваза. В четвертом ничего не было, потому что в него открывалась дверь.

— Удивляет? — Амалия Львовна подняла глаза от бумаг.

— Что Вы вопросов не задаете?

— Что такие углы разные, — она улыбнулась, — а вопросы не задаю, потому что пока всё понятно изложено.

— Углы тоже удивляют, — ее улыбка отменила мой пионерский тон и позволила расслабиться спине.

— Это всё Оля, секретарь, с ее увлечением фэншуй! Мне было легче согласиться, чем каждый день слушать ее нотации.

— А Ленин как в фэншуй вписался?

— Я сказала: делай, что хочешь, но эти предметы пусть останутся здесь. Потому как не я их сюда принесла, не я и выносить буду.

— А она?

— Она думала день, дулась на меня, книжки всё какие-то мусолила, а потом нашла какой-то второй смысл у этих предметов, который делает их очень правильными и важными, с точки зрения фэншуй.

— У Вас гениальный секретарь! — я не могла сдержать смех.

— И не говори, — Амалия Львовна тоже засмеялась и опять сильно закашлялась.

— Амалия Львовна, извините, что вмешиваюсь не в свое дело, но Вы глинтвейн пробовали пить?

— Сейчас же лето, какой глинтвейн?

— Лечебный. У Вас есть здесь, где вино согреть?

— Ну, допустим, есть, — она посмотрела на меня с прищуром.

— А вино красное, извините, есть? А то я сгоняю?

— И вино есть, — она отложила бумаги в сторону.

— Тогда не вижу препятствий, чтобы избавиться от кашля.

И мы оказались в скрытой от посторонних глаз комнате, вход в которую, как обычно, был спрятан в шкафу. Комната отдыха — это обязательный элемент кабинета руководителя. И если в официальной части кабинета следят, чтобы соблюдались традиции и приличия, то комната отдыха — это лицо ее хозяина «без макияжа». У Амалии Львовны в тайной комнате стояли углом два небольших кожаных диванчика, журнальный столик, буфет с посудой и продуктами, холодильник и электрическая плитка.

Если бы глинтвейн нужно было приготовить в кабинете мужчины, то навряд ли удалось бы найти что-то, кроме вина. А у женщины-руководителя в буфете нашлась и гвоздика, и палочка корицы, и имбирь, а в холодильнике — апельсин, лимон и яблоко.

— Амалия Львовна, — отвар специй уже настаивался, а я чистила фрукты, — получится самый настоящий, правильный глинтвейн! Поверьте — это лучшее лекарство и самое вкусное.

— Чем помочь?

— Ничем, магическим этот напиток становится не всегда. Польза от нагретого вина, конечно, есть в любом случае, но польза! А не магия!

— А магия откуда появляется? — Амалия Львовна следила за моими движениями.

— От сочетания научного подхода и интуиции.

— А поподробнее?

— Нужно ли вино кипятить? — глазами я искала штопор.

— Думаю, нет, только довести до кипения, но не кипятить — алкоголь же разрушается. А штопор в верхнем ящичке.

— А специи успеют раскрыться в нагретом, но не кипящем вине? — с хлопком пробка вышла из бутылки.

— Сомнительно, — Амалия Львовна налила по чуть-чуть в бокалы, чтобы снять пробу вина.

— Тогда, какой смысл класть специи в вино? Тем более, что его нельзя даже до кипения доводить — градусов до семидесяти, не больше. И пить сразу, не давая остывать. А нагревать повторно — так и вовсе преступление, — я выложила фрукты на дно кастрюльки, положила мед и медленно залила всё вином.

— Именно поэтому ты кипятила специи в турке? — Амалия Львовна сняла блюдце с турки, — какой яркий аромат!

— Именно! И вкус будет изумительный, потому что и вино не пострадает, и специи раскроются полностью, — отвар специй отправился в слегка подогретое вино, — без термометра трудно отследить температуру до градуса, поэтому, лучше я не догрею, чем перегрею.

— Ложки нам нужны?

— Конечно! Апельсины и яблоки горячо есть руками, — я разливала глинтвейн в кружки.

Амалия Львовна сделала небольшой глоток:

— Очень вкусно, и так хорошо согревает, — она с аппетитом ела фрукты.

— У Вас одноразовые платки есть? — я разливала по кружкам остатки глинтвейна.

— Что такое? Есть салфетки, — Амалия Львовна достала их из буфета.

— После правильного глинтвейна обязательно придется прочищать нос и поправлять макияж.

— Уже чувствую.

— Вы заметили, что перестали кашлять?

— Спасибо, девочка. Про бизнес-план мы после поговорим, я еще не все посмотрела, не просчитала — сразу ответа не дам. Мне другое интересно: зачем ты сюда приехала?

— Могу с ходу сочинить что-нибудь, но лукавить с Вами не хочется.

— Вот и не лукавь.

— Если честно, сама ответ ищу. Знаете, есть такое выражение: «Уйти, чтобы вернуться».

— Знаю.

— Вот я и решила опытным путем проверить его справедливость.

— Только уходить надо всерьез, и не всегда получается вернуться — ты в курсе?

— Догадываюсь.

— Ну и как — получилось всерьез?

— Определенно. Я ж без фена уехала — а это очень серьезно.

— Да уж, веселый ты человек.

— Мужчина бы не понял. А шутка это только отчасти. Правда-правда! Когда не берешь с собой фен, то очень многое пересматриваешь в жизни. Оценивать начинаешь по-другому. Хотя бы тот же фен. Еще недели две назад без него ни дня не могла обойтись, а сейчас живу без него — и ничего. Волосы самостоятельно высыхать могут, оказывается! Начинаешь с фена, а в результате всю жизнь пересматриваешь.

— Может быть, может быть… — она смотрела куда-то в себя, потом что-то вспомнила и посмотрела на часы, — ты спешишь куда-нибудь?

— Нет.

— Тогда приглашаю тебя на концерт — дети выступать будут, а потом еще посидим где-нибудь, пообщаемся, если ты не против, конечно, — Амалия Львовна говорила не как начальник.

— С удовольствием.

Концерт, как положено, проходил во Дворце культуры. Мы пришли буквально в последний момент, почти опоздали. Мужчина в костюме и шляпе сильно нервничал. Появление Амалии Львовны сделало его счастливым, он начал что-то щебетать. Я не слушала, всё как-то проходило мимо меня. Важным было другое, но его щебетание не давало сосредоточиться на этом важном. Амалия Львовна тоже была не особенно с ним любезна. Она слушала и иногда кивала головой. Она опять выглядела как руководитель. Мы стремительно зашли в зрительный зал, сели на огороженные места, и свет погас.

Концерт художественной самодеятельности начался. На сцену вышли дети. Было видно, что мамы очень старались. Лучший тюль ушел на костюмы маленьких лебедей и фей… Потом вышли другие дети с «народными» номерами, об этом гордо сказал ведущий, закончив громогласно:

— «Заплетися, мой плетень»!

Я приготовилась слушать песню. Жду-жду, а они всё танцуют и танцуют. Петь про «заплетися» никак не начинают. Оказалось, что это совсем не песня, а просто танец. Хотя название почему-то обещало и песню тоже. Мамочки, сидящие в зале, так восторженно принимали каждый номер, что стало неловко — меня-то искусство не тронуло. В целом трогательно, так трогательно, что сердце, чтобы разобраться в ненахлынувших эмоциях, попросило несколько капель лечебного коньяку. Я шепнула Амалии Львовне: