Лина Дорош - Весло невесты

— Как Вы думаете, это в знак уважения к нашим друзьям-дипломатам из братских африканских стран так назвали цвет машины? — я оперлась на трость и заглянула в окошко.

— Могло быть и так, Вы в машину сядете или мне выйти? А то так-то вот неловко разговаривать.

Я сделала вид, что думаю. Потом сделала вид, что думаю очень быстро: открыла дверь и села на сиденье рядом с водителем.

— Доброе утро. Мне бы до ближайшей гостиницы, — попыталась как-то расположить свой зонт, но на переднем сиденье ему было тесно, — в смысле, мне до гостиницы, в которой точно есть места.

— Здравствуйте и Вам, коли не шутите, барышня, — водитель забрал у меня зонт и положил его на заднее сиденье, — до гостиницы — так до гостиницы. Только она у нас одна, барышня. Ничего, что так?

Говорил водитель странно, и глаза у него лукавые, но добрые. Вроде бы добрые глаза у него.

— Как одна?! — если бы я могла, то точно остановила бы машину.

— А сколько надо? — водитель включил магнитофон, из него запели «Yesterday». — Сразу в нескольких жить хотите? У нас же всего пятьдесят тысяч жителей. Приезжих почти нет. Одна-то гостиница пустует.

Битлов хотелось слушать, но пели не Битлы.

— Хорошо поют. А кто это?

— Бессмертная песня Биттлз, которая называется, если по-русски — «Вчера».

— Не может быть, — я деланно изумилась.

— Правда.

— Но поют не Битлы?

— Не Битлы.

— А кто?

— Я.

— Да ну?!

— В душе всегда пою, когда её слышу.

— А! В этом смысле тогда и я тоже.

— Что?

— Исполнитель бессмертной песни Биттлз, которая по-русски называется «Вчера».

— Один — один, — водитель протянул мне ладонь для рукопожатия.

— Хо-хо! — я на мгновение ощутила на своих плечах тепло мексиканского тушкана Эллочки.

— Так кто поет, если не авторы?

— Друг поет. Тут, — водитель показал на коробку от диска, — все мои любимые песни, и поют их мои друзья. Подарок на день рождения.

— Сильно.

Я попыталась вспомнить свои любимые песни, но сразу в голову не пришла ни одна. Пришлось подмигнуть второй скрупулезной «я», чтобы пометила где-нибудь: «Любимая песня(и). Вспомнить».

— Надолго к нам? — водитель убавил звук.

— Прикидываете, смогу ли вывести вашу гостиницу на самоокупаемость?

— Конечно! Я ж патриот.

— Поживу пока. Вы не в курсе, товарищ патриот, квартиру у вас снять сложно?

— Зачем сложно? Если людей знать — всё запросто!

— А я не знаю никого. Как быть?

— Так давайте познакомимся! Меня Петром Петровичем величают.

— Очень приятно, а меня — Слава.

— Громко, однако. А по батюшке?

— Ярослава Львовна я.

— Добро пожаловать, Ярослава Львовна, в славный город Шмелев, — Петр Петрович опять протянул ладонь для рукопожатия. — Как в гостинице наскучит, позвоните вот по этому телефончику. Знакомая у меня давно жильцов ищет, Вас, видать, ждет.

Слышится мне подвох в его словах, хоть убей! Ну, да ладно. Разберусь со временем. Кстати, скрупулезная подруга, зафиксируй неплохой результат: пятнадцать минут в новом городе — и уже первое знакомство, причем, совсем не бесполезное. А если учесть, что здесь всего пятьдесят тысяч жителей, то это и вовсе не мало.

В гостинице моё появление без командировки вызвало нескрываемое удивление. Скрыть-то они его, конечно, пытались. Но эффект неожиданности оказался сильнее, поэтому, похватав ртом воздух, дали ключи без лишних вопросов. И, хотя вопросов задать мне не успели, было ясно: задержусь в гостинице дольше, чем на пару дней — вопросы начнутся. Еще как начнутся! И, независимо от полученных ответов, информация о странной приезжей пойдет по городу, а мне это ни к чему. Завтра же навещу подругу ПП — так я про себя для краткости окрестила Петра Петровича Лукавого-Разговорчивого. А сейчас — спать. Чувствую, что на ходу глаза закрываются. Оба и синхронно. Вот и подушка-подружка. Второе приятное знакомство за одно утро — мне здесь определенно нравится. И засыпать утром тоже нравится.

Вечером, напялив единственные джинсы, забрав волосы в хвост и сознательно не открыв косметички, вышла из номера. В зеркале — моль молью. Только рыжая. Взяла темные очки. Ну и что, что на улице сумерки. Очки не от солнца мне нужны, а чтобы не встречаться взглядами. Не тот у меня сейчас взгляд, чтобы с ним встречаться.

Администратор почему-то открыла рот и ничего не ответила на мое приветливое:

— Доброе утро.

Как ей объяснить, что и вечером может быть утро, если ты проспала весь день. Какой у нас план? Задача минимум — осмотреться. Максимум — поесть. Надо бы придумать еще что-то третье, чтобы по-русски закруглить, но третье как-то не придумывается. Что после компота можно придумать на третье? Может, повезет и под гамбургер «родится» великая цель номер три?

Ноги почему-то принесли на вокзал. Может быть, потому, что это пока единственный знакомый им маршрут. А может быть, в надежде вернуться. Туда, на сутки с копейками назад.

Утро началось очень рано. Просто ночи почти не было — не спала всю ночь. Так странно. Ни о чем не думала. Просто не спала и всё. Будто ждала чего-то. И вдруг очень ясно поняла, что сегодня же утром уеду.

Обычно, когда задумываются о побеге внутрь родной географии, театрально провозглашают: «В деревню! В глушь! В Саратов!». Пунктуацию автора никто, конечно, не соблюдает. В связи с этими часто встречающимися восклицательными знаками Саратов перестал быть беспросветной провинцией. И теперь приходится искать другой вариант глуши. Хотя и у меня искушение рвануть в Саратов было, не скрою. Но тут же прошло. Еще с особой тщательностью сейчас приходится выбирать способ передвижения в глушь. В зависимости от цели. Глушь с аэропортом — вариант для побега сразу с обратным билетом на точно известную дату. Признак серьезных намерений — глушь с железнодорожным вокзалом. Жэдэ вокзал — это максимум. Только он оставляет возможность вернуться, но сделать это не слишком быстро.

Спросила себя: «На чем?» Для приличия помедлила с ответом. Выдерживать паузу надо даже в разговоре с собой. Ответила: «На поезде». Ответ принят. Пауза. Ответ верный. Теперь надо было обсудить вопрос: «Куда?»

Вариант «в деревню» невозможен. На него моего чувства юмора точно не хватит. Поэтому двигаться будем в город. Такой город, название которого мне покажется знакомым или просто понравится. В любой город без аэропорта, до которого на поезде ехать часов двадцать или больше. Ради приличия подумала, не вернуться ли в мой родной город? Но возможность совместить жизнь номер раз и грядущую номер три — тоже слишком серьезное испытание для моего «ч/ю».

Вернуться к истокам невозможно. Без «потому что» и без «а вдруг». Сейчас важно попасть туда, где меня не знают: ни какой я была сразу после детства, ни какой я стала чуть позже — то есть меня не знают совсем. Мной не будут интересоваться, меня не будут сравнивать со мной же только три года назад, а также пять, десять, пятнадцать лет назад и так далее. Не будут сравнивать с моими школьными подружками. Волнуют меня возможные сплетни? Нет. Просто воздуха хочется чистого, без лишней пыли. Дышать хочется свободно. Хочу жизнь номер три, а не номер один или а-ля номер один. Хочу другую и новую. Хочу. Решено.

Обычно, когда примешь важное ночное решение, моментально проваливаешься в сон. А тут я никуда не провалилась, просто стало легко. Легко и понятно. Понятно, что нужно делать. Появилась перспектива. Перспектива, скорее, надуманная, но она была очень нужна, пусть и такая. Ясность появилась, а сна по-прежнему не было. Значит, нужно, чтобы скорее наступило утро.

Таким нетерпеливым ожидание рассвета бывает только в детстве. Перед каким-нибудь хорошим событием. Например, завтра — праздник, и наденешь новое платье. Или перед поездкой. Не важно: на автобусе к родственникам в деревню или на самолете в Москву или Питер. Предвкушение всегда одинаково приятное, даже трепетное. И заснуть невозможно. Еще такое предвкушение «чего-то» бывало поздней весной, как сейчас. Жаль, что я и весна — по ощущениям понятия слишком далекие. Жаль, что весна сейчас — не повод.

Очень хотелось, чтобы и ночь еще продолжалась и утро чтобы скорее наступило. Ночь уже совсем нетрудная — решение принято, и рассвет поэтому очень срочно нужен. Но ночь-то какая хорошая — и не хочется совсем, чтобы она заканчивалась. Что делать? И рассвет нужен. И ночь нужна. Все нужно! Мне. Здесь. Сейчас. Такое состояние очень напоминает зуд. Где-то глубоко внутри организма. Какой тут сон, когда такой глубинный тектонический зуд в душе. Но есть способы… избавиться от него.

Вот, например, отличный способ не то чтобы снять душевный зуд, а быстро уснуть — прогуляться перед сном. Хорошо помогает, если пойти вынести мусор, особенно если удается уйти в тапочках и халате и вернуться раньше, чем через двое суток. Можно выгулять собаку. Если не забыли её купить. Если забыли — можно взять кого-нибудь из домашних. В моем случае получился вариант — ассорти: очень поздний выход, как в первом, забыли купить собаку — из второго, и неизвестно откуда качели — до кучи. Надела плащ и вышла во двор. Нет ничего смешнее, чем торчащий из-под полы плаща махровый халат.

Качели не скрипели. Они качались. Разгонялись легко, и дух захватывало неожиданно сильно для такой невеликой амплитуды. Вокруг никого не было. Качаться в одиночестве долго не интересно. И вот качели уже остановлены силой мысли. Показалось, что сон где-то на подступе, уже зашел в подъезд и пора идти его догонять. Как вдруг — черная собака.

Абсолютно черная. Настолько черная, что ей удалось появиться совершенно внезапно. Хорошо, мои глаза привыкли к темноте, и я увидела, что это не сами по себе чужие глаза, а они на собаке. Потому как пес такой величины автоматически и нешуточно пугает. Собака была без ошейника и без заискивания в глазах. Хотя, судя по степени ее лохматости, ошейник мог у нее быть, просто затерялся в шерсти. Впечатление потерявшейся или брошенной она не производила. Я подумала, что сейчас на горизонте появится хозяин, и решила его подождать. Собачка не собиралась быть агрессивной, но на всякий случай, мне подумалось, лучше не делать резких движений. Она села рядом с качелями. Большая и лохматая. Ньюфы — это прекрасно, даже ночью в пустом дворе, когда уже собираешься идти домой. Шерсть у собаки выглядела такой мягкой и шелковистой, что ее очень хотелось погладить. Ньюф воспринял мое желание как должное. Глаза у него, или неё, были как у Пьеро — грустные, но в отличие от Пьеро — умные. И тоже почти черные. Глядя в эти глаза, неожиданно для себя я начала говорить вслух: