Лина Дорош - Весло невесты

Леночка и Зулечка кивнули.

— Пойдемте, Славочка, оформим документы.

По примененному ко мне суффиксу «чк» я поняла, что на работу меня действительно приняли. Мы отправились в кабинет директора. По дороге она рассказывала, почему на такой небольшой магазин приходится такой большой коллектив.

— У нас два отдела: канцелярские товары и книги. На канцтоварах отдельная касса и там работает один человек — Леночка. А на книгах должны работать двое.

— Почему?

— По правилам так положено.

— Забавно.

— Правила не могут быть забавными, они просто обязательные, — поучительным тоном сказала моя почти уже начальница.

— Я подумаю над этим, — у меня получилось сказать почти кротко.

Ирина Игоревна с гордостью вела меня по своим владеньям. После истории с художественными альбомами я уже не удивлялась, что она искренне любит свою работу, книги считает богатством, а духовное — превыше материального. «Аминь. Верую. Принимайте новообращенную. Такой испытующий взгляд. Точно — как при постриге. Хорошо. Верую — два, верую — три. Точка. Где у вас выдают рясы?»

— А форму надо заказать портнихе, Славочка, — будто услышала мои мысли Ирина Игоревна.

— Какую форму?

— Халат. Вот как на мне и на девочках — такой же серенький с кармашками.

— Кармашки-то зачем? — меня взволновали именно они.

— Чтобы было, куда положить ручку или карандаш.

— А зачем нужно класть в карман ручку или карандаш?

— Мы так всегда делаем.

— Правило?

— Да-да, именно!

— Еще одно прелестное правило! О нем я тоже подумаю. Обязательно.

— Ты меня любишь?

Наша ситуация особенна тем, что вопрос этот задавал он мне, а не наоборот. Я сразу вспомнила, как говорили Доронина и Литвинова в фильме о настоящей любви стюардессы и мужчины модной для своего времени профессии: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я. Люблю тебя».

— Ты любишь меня?

«Конечно, нет», — очень хотелось сказать так, из вредности сказать, но не смогла. Потому что, ну, если бы вечер был какой-то особенный. Или случилось встретить кого-то, чтобы вот так сказать. А то вечер как вечер. Обычный вечер. Обычный поздний вечер. После работы. Идиллическая картинка. Красивая пара. Лежим на диване, по телеку идет какая-то голубая муть. Пялюсь в экран, создавая иллюзию, что внимательно смотрю и слушаю. Отхлебываю регулярно вино, опять же, иллюзия занятости. В голове на самом деле пусто. И гораздо интереснее мне любоваться своими новыми домашними туфлями: каблучок — ах-ах-ах, атлас блестит — ах-ах-ах, как благородно блести-и-ит! Ножки в них — точеные, настоящее произведение искусства — ах-ах-ах, какая (придыхание — это важно!) прелесть…

— Да.

— Ты устала, Ясенька?

— Да.

— Луну с неба тебе достать?

В голове было: «Хотела сегодня что-то сделать, не могу вспомнить, что именно». Вслух сказала:

— Да.

— Мне не хочется тебя напрягать, но, может быть, ты вспомнишь еще какие-то слова?

— Да.

— Четыре «да» подряд — ты превзошла себя. Хочешь, я уйду?

Туфля соскользнула с ноги. Я встала и вышла из комнаты. Налить еще вина. Наткнулась на музыкальный центр и автоматически включила музыку. Заиграл любимый джаз. Танцевать начала тоже автоматически. Одна. Под эту музыку я так люблю быть одна.

— Хочешь, я уйду?

Самый дорогой, по идее, человек задает самый страшный из возможных вопросов, второй раз, а я спокойна. Я просто не услышала. Тогда. Или сложно. Мозг как на пленку записал наш разговор и воспроизводит сейчас. Но и сейчас я спокойна! Как танк. Несмотря на восклицательный знак. Мне и сейчас легче сказать пятое «да». И дело здесь не в Карнеги. Ничего не чувствую. Ничего. Не чувствую. Я-ни-че-го-не-чув-ству-ю. Что со мной? Всё хорошо. Я — танк. Хороший, боевой, исправный, современный, готовый к атаке и обороне танк.

Вечер начался с конфет. Я вспомнила, что Алевтина Александровна обмолвилась о своем увлечении — шить одежду. Она охотно согласилась сшить мне халатик с кармашками. Тем более я хотела показать ей квартиру после ремонта. Вино, чтобы вывести ее из шока, было припасено заранее. Сначала, правда, были сомнения: прилично это или неприлично? Если бы не пряталась, то, конечно, поступила бы, как хочу. Но партизаны должны быть осторожны. Партизаны, обезьяны, осторожны невозможно, лично прилично, неприлично публично. Поздравляю. Ура! Начала мыслить провинциальными категориями, вспомнила слово «прилично» — это супер, прогресс налицо. А лицо терять нельзя. Даже в партизанстве.

Надо было еще добыть конфет к чаю. Оказалось, что в Шмелеве конфеты продают в основном на развес. За коробку здесь платят только 8 Марта. Поэтому бутылку хорошего вина найти легче, чем коробку хороших конфет. Кстати, мне вина хочется больше, чем конфет. Надеюсь, не только мне.

Алевтина Александровна была точна. В 16.00 она позвонила в дверь. Я ее впустила и отошла в сторону, чтобы не мешать ей увидеть всё. Она шагнула в квартиру и замерла.

— Алевтина Александровна, проходите.

Она сняла свои туфельки сразу у двери. Осторожными шагами, боясь сдвинуть страницы на полу, прошла в комнату. Сначала ее взгляд хаотично метался в пространстве, потом она стала привыкать и осматривать более целенаправленно. Она начала замечать предметы и детали. Обошла комнату по кругу, вышла на балкон. Ушла на кухню. Вернулась в комнату и стала изучать предметы подробнее: рассматривать вблизи и осторожно дотрагиваться руками. В какой-то момент она испугалась собственной смелости:

— А можно? Это всё трогать руками можно?

— Конечно! Это ж не музей, а Ваша квартира.

— От моей здесь ничего не осталось…

— Вас это огорчает?

— Что Вы, Славочка! Я никогда не испытывала подобного восторга!

— Я очень рада, что Вам нравится. Если честно — я волновалась, как Вы воспримете мой эксперимент с Вашей квартирой. Давайте кофе пить?

— С удовольствием!

Мы вышли на балкон. На улице тихо. И, знаете, это тоже очень мило. Такой купеческий московский дворик. Век так девятнадцатый. И не слышно электроприборов. И нет машин, и даже велосипедов. Просто здесь нет детей. Люди живут давно и смотрят в основном в себя, в свое прошлое, фильмы своей жизни. И улыбаются.

— Славочка, Вы позволите мне заходить к Вам в гости? Хотя бы иногда?

— Конечно, Алевтина Александровна. Как Вам кофе?

— Чудесно! Всё чудесно!

— Может быть, вина?

— С удовольствием! Я, знаете ли, постеснялась спросить днем, не захватить ли бутылочку на новоселье.

После бокала вина Алевтина Александровна взбодрилась еще больше и начала снимать с меня мерки. Для халатика. Она взяла повышенные обязательства сшить его за вечер. Поэтому от второго бокала отказалась, сказав, что им мы лучше завтра отметим мой первый рабочий день. Уже обувшись, она набрала в грудь воздуха и выдала:

— Славочка, у меня к Вам просьба.

— Слушаю Вас, Алевтина Александровна.

— Пожалуйста, больше так не стригитесь! Вам не идет!

К моему стыду, я подумала, что просьба будет касаться денег, а бескорыстное внимание к моей персоне тронуло. Готового ответа у меня не нашлось. Но ответить что-то было нужно, и я ответила:

— Обязательно об этом подумаю.

Тогда, когда у меня денег было так мало, что их совсем не было. Тогда я была очень веселой, и у меня был роман. С мальчиком. Таким же молодым мальчиком, как и я. Умный и хороший мальчик. Еще высокий и красивый. Мы мало разговаривали, больше смеялись без шуток. Нам казалось, что понимаем друг друга без слов, а на самом деле гормоны не давали полноценно работать мозгу — вот разговор и не ладился. А мы были уверены, что у нас не гормоны, а любовь.

Кроме меня и секса мальчик еще любил рыбалку. Он уезжал с друзьями на выходные, а у меня, пока я его ждала, возникало ощущение, будто мы женаты двадцать лет. Я чувствовала себя старой теткой, которой вот-вот припрут ведро рыбы, которую надо будет полночи чистить. А самое ужасное — потом всё на кухне будет вонять сырой рыбой. И руки тоже. И это долго ничем не отмыть. Мне становилось дурно. Даже тошнило. Мне такой жизни совсем не хотелось. На самом деле, мне ни разу не притаскивали ведро рыбы и не заставляли ее чистить и готовить. Наоборот, я ее ела уже в готовом жареном и супном виде. Но меня преследовала мысль, что рано или поздно наступит ночь, когда я останусь наедине с ведром мертвой рыбы и этим отвратительным запахом. И я начинала ненавидеть своего любимого мальчика. И бояться. Мой страх. Моя глупость. А что делать, если они уже есть? Но любимый мальчик любит ловить рыбу. И любит ее есть. Поэтому, наморщив лоб и сжав кулаки, я убеждала себя, что всё не так страшно — через день после ночной рыбной оргии руки перестанут вонять рыбой.

И, чтобы окончательно убедить себя, что я абсолютно и безусловно принимаю перспективу чистить ночами рыбу и не буду роптать ни при каких обстоятельствах, я решила на день рождения подарить своему мальчику-рыбаку спиннинг. Настоящий, крутой спиннинг. Немного скопила, много заняла и пошла в самый лучший в нашем городе магазин для охотников и рыболовов.

Причем я тщательно подготовилась к визиту. Сначала пошарила в Интернете, опросила знакомых рыбаков, чтобы понять, что и как выбирать. Остановились на «Антаресе». За красоту. В тубусе и с пробковой ручкой. Когда взяла в руку пробковую ручку, поняла, почему он так любит рыбалку. Какое-то волнение и кайф распространяется моментально от этой ручки по всему телу. Хотя у милого еще нет такой пробковой ручки… Тогда опять непонятно, что он находит в этой рыбалке? В состоянии легкого кайфа я флиртовала и прикалывалась с продавцом уже битый час. Сорок пять минут из которых, правда, я флиртовала уже со всеми тремя продавцами магазина. Еще размахивала удочкой, танцевала и позировала — жаль, камеры ни у кого не было. Оказывается, это вовсе не скучно — выбирать рыболовные снасти.