Петрович в разговоре обронил, что есть в городе место, где тутошние ремесленники продают свои поделки. Называется то ли дом, то ли дворец ремесел. Мне надо было как-то отвлечься от разговора с отцом Матфеем, и я решила прикупить сувениров. Тем более уже есть, куда их ставить.

У здания то ли суда, то ли прокуратуры стояли трое мужчин: охранник и два человека в штатском. Они курили, как положено, на троих. Охраннику, я так подумала, по должности положено владеть монгольским языком, поэтому обратилась именно к нему:

— Скажите, пожалуйста, где находится Дом ремесел? — я бы с удовольствием еще и улыбнулась по-монгольски, но умела только по-американски. Потому и улыбнулась, как умела.

— Нет такого, — ответ последовал неожиданно быстро.

— А Дворец ремесел есть? — я поняла, что надо учиться улыбаться по-монгольски, потому что американские улыбки здесь не проходят.

— Нет такого, — готовясь то ли к бегству, то ли к наступлению охранник затушил сигарету.

Его товарищи тоже спешно докуривали.

— Мне сказали, что здесь есть Дом или Дворец ремесел, — я перестала улыбаться совсем.

— Нет у нас такого. Ни Дома, ни Дворца — я точно знаю, — охранник поправил ремень и приготовился зайти в здание.

— Должны же здесь где-то сувениры продавать?! — это был уже вопль отчаяния, обращенный ни к кому конкретно. Я приготовилась идти дальше. А что здесь ловить, если тебе человек почти в форме говорит, что лично тебе здесь ловить нечего.

— У нас Центр ремесел есть, — неожиданно сказал мне в спину новый голос.

Я развернулась и увидела, что один из гражданских трет висок.

— Вот-вот, мне именно его и надо, — упавшим голосом сказала я. — Где он находится?

— Центр ремесел, естественно, есть. Это все знают. Так он ведь не Дом и не Дворец! — охранник возмущался, — Надо точно говорить, что нужен Центр ремесел, тогда и ответ получите точный! А то — Дом, да Дворец — может, отвлечь меня хотите. Кто Вас знает, зачем Центр на Дом да Дворец переиначиваете.

Я стояла и терпеливо слушала, в чем именно в данной ситуации была не права и каких ошибок мне следует избегать в будущем. Про себя как молитву повторяла: «Центр ремесел, центр ремесел, центр ремесел».

— Он на улице Рознина, только дом какой, не помню, — потерев свою «волшебную лампу», Аладдин в штатском выдал точное местоположение секретного объекта — Центра ремесел города Шмелева.

— Спасибо, — хотела сказать что-нибудь еще и хорошее, но не смогла.

Душа требовала свести «дебет» с «кредитом», прежде чем отправляться за сувенирами. За последние пару часов меня дважды попытались научить жизни. Это много для хорошо начавшегося дня. Надо было признать, что к вечеру стала складываться неприятная тенденция. Такие тенденции возбуждают во мне аппетит. Надо вкусно заесть последние события, переселяться из гостиницы и готовить квартиру к ремонту. Сувениры можно купить завтра, а то такими темпами всё переделаю сегодня. Сувениры — они не поцелуи, на каждый день новых не наберешься.

Ремонт

Вечером позвонила Петровичу и деликатно в лоб сказала, что нужна его помощь с ремонтом. Он будто ждал звонка и ответил, что утро вечера мудренее, так что с раннего утречка и начнем. Во сколько раздался звонок в дверь — сказать трудно. Часов в доме не было. Или я не знала, в какую сторону посмотреть, чтобы увидеть часы. В ситуации внезапного звонка в дверь быстро оцениваешь удобство, что домашняя одежда у тебя одновременно и уличная. С закрытыми глазами я открыла дверь.

— Доброе утро, Львовна, — Петрович зашел в квартиру, — чаем напоишь?

Мой кивок означал «ага».

— Глаза уже открывай, а то как мне фронт работ-то оценить?

Мне удалось правой ладошкой показать «Сейчас».

— Жду, только ты уже давай с языка жестов на обыкновенный русский переходи.

Мы зашли на кухню. Несколько простых движений: взять турку, насыпать кофе, налить воды, поставить на плиту — комплекс утренней гимнастики завершен. Аромат свежесваренного кофе пробуждает к жизни, а не прерывает сон, как будильник.

— Петрович, доброе утро, а который час?

— Ну, мать, слава Богу, заговорила, — Петрович достал чашки, ложки и начал искать сахар, — да почти разгар дня — половина седьмого уже.

— Вечера? Я почти сутки проспала? На полу?

— Утра, девонька! Мне к восьми на комбинат, ну, к девяти могу приехать, — он налил кофе себе и мне, — так что времени у нас в обрез. Давай окончательно просыпайся, и пошли работать.

Петрович пил кофе, я только вдыхала аромат. Пить и есть организм не был готов.

— Ну, работать, так работать, а идти никуда не надо — отсюда и начнем, — сделала еще один глубокий вдох, — как Вы считаете, что можно сделать с этой кухней?

— Честно? — Петрович налил себе еще полкружки кофе.

— И не щадите меня, пожалуйста.

— Я бы тут всё поменял и, в первую очередь, окно, — Петрович был доволен собой, он был уверен, что попал в десятку.

— Для начала предлагаю выбросить всё, кроме плиты, турки, кофейника и еще нескольких чашек и ложек. С особым цинизмом прошу отнестись к плиткам на потолке и стенах и тем двум мешкам в коридоре, на которые мне вчера не хватило сил.

— Однако.

— Прошу в комнату, Петр Петрович, — я показала ему направление распространения «революционного движения».

Петрович оглядел комнату.

— Неужели и здесь всю мебель будем с особым цинизмом изничтожать?

— В ходе подготовки помещения к ремонту мы должны израсходовать весь накопившийся в нас за жизнь цинизм.

— Предлагаю ограничиться твоей жизнью, потому как, если будем отматывать мою, то от всего дома ничего не останется. Даже котлована под фундамент.

— Эко Вас, Петр Петрович. А я думала, что в Шмелеве люди благостно живут.

— Кабы я в Шмелеве сызмальства жил, так может, пара этажей из трех бы осталась.

— А откуда Вы?

— Это не для утреннего разговора тема, давай дальше руководи.

— Хорошо, учту. Точно оставляем все книги, и телевизор оставим пока. Остальное — на волю. И с балкона, и из коридора. А главное — не забывайте про особый цинизм в отношении плитки на потолке.

— Что дальше делать, решила?

— Я, Петр Петрович, честно вчера хотела всё придумать и эскизы нарисовать. Я даже прилегла, чтобы лучше придумывалось, но совершенно неожиданно заснула. Вот, понимаете, так вышло. Но Вы же торопитесь на работу — верно? А к вечеру я всё разработаю в деталях. Вот только бы сейчас полностью квартиру освободить, чтобы мне думалось лучше.

Петрович стал кому-то звонить:

— Поднимайтесь.

Я напряглась. В сущности, что я знаю об этом человеке? И вот ранним утром он говорит кому-то совсем не добрым голосом, чтобы поднимались. Их много? Тех, кто должен подняться.

Петрович, видимо, прочитал весь этот бред на моем лице и сказал голосом, каким обычно говорил со мной:

— Львовна, если я один буду эти разрушительные работы проводить, то только завтра на работу приду. Так что придется тебе познакомиться с моими архаровцами. Знакомство будет недолгим, но оно будет.

На слове «будет» опять позвонили в дверь. Петрович открыл сам.

— Львовна, ты на кухню пока иди. Мы тут комнату с коридором разгрузим, а потом уж за кухню возьмемся.

Тихое утро закончилось. Трое здоровых парней в каких-то пятнистых одеждах начали очень профессионально, то есть без эмоций и сомнений, зачищать комнату, балкон и коридор. Откуда-то появилась стремянка, и на пол посыпались настолько несовместимые с моей новой жизнью плитки. В это время я складывала на газовую плиту утварь, которую решила оставить, и хлебницу с Ка. Набралось немного. Прошло полчаса. Петрович позвал меня принять работу.

В комнате было пусто. Только телевизор и книги. Всё как я просила. Страшно иметь дело с настолько профессионалами. Надо тщательно продумать всё до того, как они получают отмашку действовать. И если ты что-то забыл или вспомнил потом — твои проблемы. Думать — это твое дело. Действовать — их. И каждый должен заниматься своим делом. И делать его хорошо. Многому можно научиться у молчаливых, быстро работающих людей. Они явно не были грузчиками. Они просто могли практически всё, поэтому могли и грузчиками тоже.

— Петрович, а сколько я Вашим парням буду должна?

— Нисколько, они на службе. А четкой должностной инструкции у них нет, поэтому они не могут сказать, что это — не их работа.

— Во попали парни.

— Ты им об этом не говори, лучше им этого не знать.

— Хорошо, может, им чаю или кофе?

— Лучше посиди пока в комнате, а мы кухней займемся.

— Петрович, а они не монголы случайно?

— Почему монголы?

— Язык очень похож.

— Вот это ты им тоже не говори. Постарайся, по крайней мере, хорошо?

— Угу, всё ценное собрано на плите, — я пошла в комнату.

Села на стопку книг. Комната была почти хороша. Потолок стал еще выше, и казалось, что он дышит и улыбается. Оно и понятно, намазаться, пусть и шоколадом, приятно, но на какое-то время. Годами ходить в одном и том же шоколаде невозможно. А тут пенопласт был налеплен. Окно тоже казалось больше, чем было еще в шесть утра. И вообще комната стала моей. Такой же пустой, но с потенциалом и перспективой быть хорошо декорированной. Надо еще ободрать линолеум с пола и обои — и будет полный порядок.

Хлопнула входная дверь. «Видимо, кто-то ушел», — подумала я.

— Ну, что, Львовна, я тоже пошел — на комбинат пора, — Петрович стряхивал с себя остатки ремонта, ставшие самой простой пылью.

«Точно кто-то ушел, раз он «тоже» пошел», — опять подумала я.

— Ты меня слышишь? — Петрович добавил громкости.