Дениз Домнинг - Весенняя страсть

Николь слегка сжала его плечо, и в это время стоявший по другую сторону разломанной телеги Гиллиам позвал конюхов.

– Идите закрепите поводья, я помогу отвести его в загон. Нет-нет, мой мальчик, – сказал он снова всхрапнувшему коню. – Ты дома. Все. Ты дома.

– Вот глупый, – тихо пробормотала Николь. – Только тебе может прийти в голову обращаться с таким диким зверем, как с безобидным домашним животным. – Она проверила глаза Альфреда, пытаясь обнаружить, нет ли признаков сотрясения мозга. Потом облегченно улыбнулась. Слава Богу, ничего серьезного. Из рассеченного лба текла густая кровь.

– Сломана рука, – сказал он, – пытаясь сдержать удар, я выставил ее.

Николь улыбнулась.

– С этим я справлюсь, – ласково пообещала она.

Голос мужа, говорившего с лошадью и конюхом, удалялся.

– Ну что ж, все в порядке, – сказала она двум мужчинам. – Давайте перенесем его в зал.

Как только они положили раненого на стол, Николь подсунула ему под голову свою свернутую накидку, потом послала служанку в кладовку принести все, что надо для перевязки, а Уина отправилась искать две небольшие дощечки для сломанной руки Альфреда. Оказавшись в безопасности, Альфред больше не боролся с собой и, отдавшись боли, впал в забытье.

Николь подняла его руку. Да, сломана, но хрустнувшие кости не порвали кожу. Она прощупала всю руку, проверяя, потом аккуратно совместила кости и твердым движением поставила их на место. Теперь надо завязать, чтобы рука оказалась в покое и правильно срослась. А пока она аккуратно положила ее вдоль туловища раненого.

– Нам надо поговорить.

Голос Гиллиама звучал холодно и резко, когда он схватил жену сзади за плечо и развернул к себе. Николь едва устояла на ногах.

– Что ты делаешь! – воскликнула она. – Прекрати, я занята. Уходи.

Но он утащил ее в дальний конец зала, развернул к себе, прижал спиной к стене, а сам уперся руками в стену над ее головой. Глаза его гневно горели, сжатые губы превратились в ниточку. Он не говорил, а цедил сквозь зубы:

– Я всем приказал оставаться в зале. Ты не послушалась меня. Я велел тебе оставить солдата. Ты снова не послушалась. Ты же была прямо под копытами Уитаса, идиотка!

– Я не могла позволить ему убить Альфреда! – заявила Николь вырываясь. – Я знала, что смогу уклониться от удара, я ловкая. А теперь отпусти, мне надо вернуться к бедняге.

– Не могу понять, как ты только не погибла? – это был отчаянный свистящий шепот. – Мне надо просто убить тебя за это.

Николь расслабилась, оперевшись спиной о стену и уставясь на мужа в полном недоумении. Какая бессмысленная логика!

– Убить меня за то, что я не погибла? – изумленно спросила она.

Гиллиам судорожно вздохнул, потом посмотрел на нее сверху вниз.

– Боже праведный и все святые! Никогда в жизни я не пугался так сильно, как в тот миг, когда увидел, что Уитас занес над твоей головой копыто! Я думал, тебе конец. Никогда, никогда больше не поступай так со мной. – С этими словами Гиллиам оттолкнулся от стены и широким шагом отошел от Николь.

Та удивленно смотрела ему вслед. Что сейчас его гложет?

– Джос, – окликнул Гиллиам оруженосца, издали с робостью наблюдавшего за раненым. Парнишка как будто хотел получше рассмотреть мужчину, но не смел подойти ближе.

– Да, милорд. – Он держал мяч в руке.

– Пошли поищем сухое место и проверим, далеко ли ты сможешь кидать мяч. – Голос Гиллиама звучал уже совершенно спокойно.

Николь смущенно покачала головой, удивляясь странному поведению мужа. Потом вернулась к бедному Альфреду.

– Ты сам захотел спать в этой холодной комнате, поэтому вставай и ломай лед. Я больше не буду этого делать, – сонным голосом заявила Николь.

Кончалась вторая неделя ее пребывания дома, и Николь осточертела эта ужасная комната.

– Жизнь в Грейстене изнежила тебя, – заметил Гиллиам вместо пожелания доброго утра.

– Если торчать в запертой кладовке несколько месяцев подряд означает нежиться, тогда конечно.

Ее с самого утра ожидало множество дел, но так хорошо было лежать в тепле и уюте. Николь потянулась и слегка отодвинула полог. Розоватый свет зари постепенно заполнял комнату.

– Сегодня появится солнце, – сообщила Николь, засовывая руку обратно под одеяло.

– Слава Богу, а то я уже устал ездить под дождем. А если точнее, то мотаться между домом и Эйлингтоном.

Гиллиам повернулся к Николь спиной и натянул на плечи одеяло.

Николь смотрела на спутанные после сна волосы мужа. Они были длиннее, чем обычно носили мужчины, красивые локоны спускались вдоль сильной шеи.

– Я слышала, ты вчера уезжал.

Николь не виделась с мужем с самого завтрака. Она весь день занималась заготовкой яблок на зиму. Одни надо было нарезать для сушки, другие – на приготовление сидра и уксуса, те надо было заложить в бочонки. Она закончила дела, когда уже зажигали факелы. Николь взглянула на свои руки. От сока фруктов они потемнели, значит, она хорошо потрудилась.

– Так почему ты уезжал?

– Надо было наведаться в один из домов на отшибе. Там пробита стена. Все мало-мальски ценное исчезло, остальное раскидано.

Гиллиам произнес это в стенку, в голосе звучали усталость и раздражение.

Это был уже третий неприятный случай после того странного убийства. В начале недели кто-то затоптал поле, потом угнал овцу.

– Ох, – вздохнула Николь. Она хорошо понимала отчаяние мужа, но разве поможешь словами?

– Снова воры.

Зашуршав простынями, он повернулся на спину.

– Де Окслейд, – сказал он.

Николь посмотрела на красивый профиль мужа.

– Ошибаешься. Я тебе говорила, у нас и раньше такое случалось. Ничего нового.

Он должен был ошибаться. Иначе, если он прав, она этого не вынесет.

– Ну ладно, так или иначе, я уже устал мотаться между домом и Эйлингтоном. Думаю, надо выводить наших людей в дозор.

Николь пристально изучала рисунок на пологе кровати.

– Мой отец тоже пытался так сделать, но воры пережидали время выезда солдат и нападали в промежутках.

– Мы поступим иначе. Наши дозорные будут выходить нерегулярно. Подбросим монетку, и если выпадет монарх, мы едем в Эйлингтон, а если крест – остаемся дома.

Гиллиам хотел потянуться, но кровать оказалась слишком короткой для него. Руки упирались в стену, а колени пришлось согнуть.

– Я встаю. Но давай сначала ты, чтобы мне не переползать через тебя.

– А ты переползи, – сказала Николь. – Я еще не готова.

– Ну ладно, так и быть, я разобью лед, – предложил он.

– Ну спасибо, – пробормотала Николь потянувшись, потом села, кутаясь в одеяло от холода. Затем отодвинула полог и, свалив на колени всю кучу одежды, нашла свое платье. Одежду Гиллиама она положила отдельно. Потом спустила ноги на пол и быстро натянула платье, достававшее ей почти до щиколоток.

Гиллиам уселся рядом. Они оба посмотрели на спящих мальчика и собаку.

– Что бы он, бедный, делал без ее тепла? И она без его? – покачал головой Гиллиам, размышляя вслух.

Джос брал Ройю к себе под одеяло, сейчас их головы лежали рядом. Собака поняла, что хозяин встает, открыла глаза, пошевелила ушами, а потом снова заснула.

– Она чешется, у нее блохи, – сказала Николь, подавая мужу сапоги. – Собакам полагается жить в конуре. Они все-таки грязные.

– Ройя не грязная. Она прекрасно себя ведет и никогда не справляет нужду в зале.

В голосах супругов не было никакой вражды. Такие разговоры стали обычной частью утреннего ритуала. Пока Николь завязывала мужу завязки на чулках, они еще немного поспорили насчет собаки. Гиллиам встал с кровати, чтобы одеться до конца. Свет зари, заливавший комнату, осветил шрам на его бедре.

– Откуда у тебя такой шрам? Похоже, рана была ужасная.

В этот момент Николь держала в руках свое верхнее платье, отделяя его от рубашки Гиллиама.

– Ты права.

Ожидая продолжения, Николь надела платье и завязала на плече накидку. Но пришлось еще раз поежиться от холода, возясь с чулками и туфлями. Николь снова посмотрела на Гиллиама. Тот уже оделся и потянулся за сапогами, оставив рубаху и тунику на потом. Казалось, холод не действовал на него.

– Ну? – спросила она.

– Что “ну”? – рассеянно проговорил он.

– Откуда у тебя такой шрам? Только не притворяйся, будто ты меня не понял. Я же знаю, что ты все прекрасно расслышал.

Если Николь и узнала что-то в последние две недели о мужчине, за которого вышла замуж, так это то, что он совершенно не был тупым. Просто его медлительность смущала ее. Николь осмотрела свои ноги, надевая чулки. На икре остался едва заметный след, все остальное прекрасно зажило.

– Давай рассказывай, – настаивала она, надевая туфли.

Гиллиам надел один сапог, а другой держал в руке.

– Меня это немного смущает. – Он чуть покраснел.

Николь улыбнулась, заметив краску на его лице.

– Что? Ты краснеешь? Кто бы мог подумать, что ты на это способен? Давай обувайся и рассказывай.

Он ткнул ногу в сапог, а Николь встала на колени перед ним, держа в руке кожаные завязки.

– А почему тебе так любопытно узнать?

– Я не любопытствую, – фыркнула она. – Я удивляюсь. Мне кажется, это была смертельная рана. Я хотела бы знать, как все произошло и из-за чего.

– Что ж, да… – сказал он нехотя. – Мне не было еще шестнадцати, и я находился у своего наставника. Нас было пятеро таких, как я. Компания, в которой каждый старался переплюнуть другого, ну и понимаешь, мы все храбрились. Однажды мы охотились на кабана. – Гиллиам умолк, слегка приподняв плечо. – Я пообещал, что перед тем как убить зверя, я на нем прокачусь.

Николь села на пол и недоверчивым взглядом посмотрела на мужа снизу вверх.

– Не может быть.

– Да. Правда. Я проехался. Недолго. А в ответ он вывернул наружу все мои кишки. – Гиллиам улыбнулся. – Выходка глупого мальчишки. Хватит об этом. – Он протянул жене руку, чтобы поднять ее на ноги.