– А не кажется ли вам, что вы играете передо мной роль идеального писателя? Ведь на самом-то деле вы не такой! Это для вас внешность женщины не имеет существенного значения? Никогда не поверю.

– Ты напрасно иронизируешь. Если я говорю, что внешность не имеет значения, то для меня это значит, что для меня безразличны цвет волос или глаз, размер бюста или ягодиц, ноги худые или пухленькие, и тому подобное. Миллионы других мужчин тебе точно скажут, кто им больше по вкусу: брюнетки или блондинки. А я – нет. Я никогда не бредил такой, как Клавдия Шифер, ведь все модельки глупы, как пробки от шампанского. И поверь, очень наглядно убеждался в этом, участвуя в жюри конкурса мисок. Девушка с идеальной фигурой уже не способна взлететь выше своей кормы. Может, она и хотела бы, да задок не пускает.

– О, как интересно! А я все думаю: что за сила возносит меня все выше и выше, а это, оказывается, неидеальная фигура. Знаете, вы отнюдь не разочаровали меня. Из ваших книг и писем я представляла вас способным на большие чувства… И теперь… не знаю как это сказать… но вы не тот, за кого пытаетесь себя выдать… Вы другой. Мне кажется, вам лучше быть одному. Как Ницше.

– Я не могу быть один. Меня это угнетает.

– Но вы должны писать, а не тратить свое время на женщин. Они ведь и не стоят того. Та, которую вы любите, либо придет, либо не придет. А искать ее – напрасная трата времени. А большинство других женщин – чудовища.

Эти слова резанули меня, как бритва.

– Что ты говоришь? Да ведь ты сама – женщина!

– Да. И я чудовище. Только я осознаю это, а все остальные – нет.

Ничего подобного из женских уст я еще не слышал. Интересно, сколько ей лет? Семнадцать? Сорок? Сто? Триста? Или тысяча?

– Я чудовище, и вы это поймете. Со временем.

Сумерки окутывали все вокруг, и слова ее звучали жутковато. Я не знал, как мне вести себя с ней дальше. Купить бутылку шампанского и сесть на парковой скамейке? Потом предложить брудершафт и чмокнуть в щечку? Потом обнять, другой рукой погладить волосы, скользнуть ниже – к пазухе. Все это было, было… Мне же почему-то не хотелось проделывать всю эту блиц-программу именно с ней. Но и разговор превращался в издевательство, ведь он ни к чему не вел. И тут я с сожалением вспомнил о девушке, которая в эти минуты ждала моего звонка. Мы должны были встретиться, чтобы вместе ехать ко мне. А там все привычно и просто. Она набросит халатик, мы отужинаем, посмотрим какой-нибудь детективчик и вспыхнем любовным пламенем на час-полтора. Она непременно спросит: «Ты меня любишь?» Я непременно отвечу: «Люблю». Она скажет: «Если ты меня бросишь, я не знаю, что с собой сделаю». Я отвечу: «Я тебя никогда не брошу». Ведь слова ничего не стоят, это как игра в карты: кладешь соответствующее слово именно на то место, где его ожидает собеседник. Слов так много, что на всех хватит. «Мои родители пригласили тебя к нам на обед в воскресенье», – скажет она. «Хорошо» – вздохну я. Сколько уже было этих сытных обедов с разными родителями, переживу и этот. «Они так волнуются», – скажет она и с надеждой посмотрит в мои глаза. Но здесь я промолчу. Иногда следует делать пас. Когда не идет карта.

– Вы о ней сейчас думали?

Я нервно засмеялся. Только этого не хватало, чтобы она читала мои мысли.

– Я имею в виду ту девушку, с которой вы сейчас играете в любовь.

– Ты угадала. Как тебе это удалось?

– Я заметила по отстраненному выражению вашего лица. Я испортила вам вечер?

– И испортишь его еще больше, если не скажешь, чего ты от меня хочешь.

– Разве я не сказала? Хочу общения.

– Почему именно со мной?

– И это я объяснила. Вы невнимательно слушали?

– Внимательность – не лучшая моя черта. Я мог бы тебе в чем-то помочь. Но ведь ты сказала, что я тороплю события.

– Да, это правда. Я чувствую, что вас раздражает. До сих пор вы общались с женщинами, имея перед собой конечную цель – постель. Разве не так? Тогда вы не сдерживали своего красноречия, сыпали жемчугами, распускали пышный хвост, как павлин. Вам было интересно: добыть или не быть! И вы овладевали ими, ведь женщины любят ушами, а не глазами, в отличие от вас, мужчин. А кому, как не писателю, известен тысяча и один способ, как пленить женщину? Вы успешно этим воспользовались. И скучно вам при этом не было.

Откуда она об этом знает?

– Зато потом… Что происходит потом, когда вы ею наконец овладели?

– Ты слишком все усложняешь, – сказал я. – Действительно, процесс овладения увлекает. Это как охота. Но ведь не только я добываю ее, она тоже меня добывает. Да, это правда, что следом может наступить опустошение и скука. Но не обязательно. Есть женщины, с которыми интересно вне зависимости от того, овладел ты ею или только собираешься. В конце концов, с некоторыми милыми дамами, которых я когда-то любил, мне и поныне удается поддерживать весьма дружеские отношения.

Она с недоверием зыркнула на меня, но не сдалась:

– А все же сознайтесь, что для еще не добытой женщины вы процеживаете слова, как через сито. Вы ДУМАЕТЕ, что сказать, что предпринять. Это как премьера в театре. Зато впоследствии все катится легко, не нуждаясь в усилиях. Вам уже не обязательно играть роль рыцаря. И вы прекращаете ее играть.

– Но она также перестает быть принцессой.

– Если бы вы любили ее, она оставалась бы ею.

– Что ты знаешь о жизни? Жизнь – это игра без правил. Все твои Стендали, Бальзаки и Цвейги писали романы, а не учебники по физике, где действуют точные законы. В отношениях между мужчиной и женщиной господствуют законы джунглей. Знаешь, что сказал про женщину Гельвеций?

– «Женщина напоминает обеденный стол. Одними глазами смотришь на него перед обедом и совсем другими после». Скольких женщин вы сделали несчастными?

– Полагаю, их количество будет соответствовать числу тех женщин, из-за которых и я чувствовал себя несчастным. Все в мире уравновешено. Кроме того, что такое несчастье с точки зрения времени? Лет пятнадцать тому назад я был влюблен в девушку, которая играла со мной, словно котенок клубочком: то притянет, то отпустит. Я страдал, я был несчастным. Я мучился, я не спал. Я писал стихи, от которых у меня на глазах выступали слезы… Это было длинноногое создание с пышными пепельными волосами. Недавно я встретил ее. Она прошла мимо меня, не заметив. Вела за руки двух детей. Я пошел ей вслед. Зачем – сам не знаю. Я шел за ней и смотрел на ее раздавшееся седалище, которое при каждом шаге сотрясалось, словно студень на тарелке. Вся она расползлась, и заметно было, как бюстгальтер врезается в ее тело, подчеркивая широкие складки сала. На ее голове ветерок издевательски шерстил ворсистые остатки ее некогда пышной гривы… Я понял, что это именно тот случай, когда я могу рассчитаться за все. Я знаю, что поступил жестоко. И мне даже стыдно…

– Ну, и что же это было?

– Я догнал ее, хлопнул ладонью по седальнице и сказал: «Привет, птичка! Как живется-можется?» – и пошел дальше. Это все.

– Это все?

– А зачем больше? Достаточно, что она тоже меня узнала… Кажется, я забыл сказать, что я тогда шел под руку с одной очаровательной зазнобой.

Марьяна рассмеялась:

– Да вы настоящий садист.

– А, кстати, те слезливые стихи, когда я их посмотрел, показались мне до того смешными, что я их сжег.

– Значит, я в вас не ошиблась. Вы – циник. Потому я и выбрала вас. Вы – циник, но это лишь потому, что цинизм – ваш панцирь. И вы надеваете его тогда, когда боитесь, что вас больно поранят. Но в глубине души вы не такой. Вам следовало бы родиться женщиной.

– Только не это! Мне бы тогда пришлось работать на одни аборты.

Казалось, что мои колкости совсем не задевают ее.

– Если бы вы были женщиной, то смогли бы справиться с одиночеством. И тогда вам не пришлось бы непрестанно охотиться за фантомным существом. Которого, возможно, вообще не существует. Все, что вам сейчас остается, – красиво уйти.

– Уйти? Почему уйти?

– Чтобы остаться легендой. Уйти и раствориться в пространстве. Или для вас крайне важно пережить полное собрание своих сочинений?

Слова эти звучали в тенистых аллеях парка, где уже почти не было прохожих и только кое-где на скамейках виднелись невыразительные фигуры. Мне становилось холодно, и я с тоской думал о той, что ждала моего звонка. В эту минуту я и в самом деле любил ее, мне хотелось прижаться к ней и лепетать привычные глупости, которые совершенно не напрягают мозги.

– Да вы меня не слушаете?

– Нет, отчего же… Слушаю. Ты подсовываешь мне мыслишку о самоубийстве?

– О красивом самоубийстве. О чем-то таком, чему позавидовал бы каждый. Это выглядело бы величественно и прекрасно. Достойно романов, фильмов, песен…

– Ты серьезно?

– А разве вы не чувствуете, как это необходимо нам?

– Что именно – моя смерть? И кому это – нам?

– Нам – это моему поколению.

Я втянул воздух сквозь сжатые зубы и подумал: ну почему ты такой остолоп? Зачем выслушиваешь все эти бредни, тогда как мог бы сейчас валяться в теплой постели и смотреть хороший американский фильм с Робертом де Ниро?

– Ладно, – сказал я. – Это интересная мысль. А сейчас я посажу тебя на трамвай и еду домой.

– Правда? Вам понравилась моя мысль? – прижалась она ко мне с какой-то детской восторженностью.

– Именно. Однако такие решения не принимаются на счет раз-два. Я должен все взвесить.

– И куда же вы меня ведете?

– Я же сказал: на трамвай.

– Но вы же не знаете, где я живу.

– Какое это имеет значение?

Она засмеялась:

– Действительно. В таком случае я сяду в ваш трамвай.

Я принял это за шутку но когда она вошла со мной в «двойку», спросил:

– Тебе действительно в эту сторону?

Она чуть насмешливо посмотрела мне в глаза и сказала:

– Ну, признайтесь, вы хотите меня. И вы разозлились, ведь потеряли время.

Я промолчал. Однако она продолжала: