– Налей мне, – говорит она.

– У меня тоже пересохло во рту, – говорю я, и мы выпиваем.

– Ты в меня кончил, свинтус… – Ее взгляд опускается на покрывало, там следы моей спермы. – Оба-на!

– Сейчас вытру. Это ничего, что я в тебя?

– К счастью, у меня только вчера дела закончились. Ну, ты пока убери здесь следы греха, а я – в кустики.

Она прихватила бутылку с водой и, сверкая белой попой, скрылась в кустах. Я, не мудрствуя лукаво, перевернул цветастое покрывало обратной стороной, чтобы скрыть следы страстной любви, и снова расставил на нем бутылки и бокалы. Затем натянул джинсы и выдохнул из груди счастье, которое меня просто распирало. И тут вспомнились Олько с Ульяной. Уж не занимаются ли они сейчас тем же, что и мы? Впрочем, какая разница, Лида мне нравится даже больше, чем Ульяна. Вот она возвращается из чащи, гордо неся свою курчавую роскошницу на крутых бедрах, капельки воды переливаются на волосках диамантами. Лида вытирается салфетками и одевается. Я не свожу с нее глаз. Кто знает, увижу ли я еще эту красоту: ведь она собирается замуж.

– Это правда, что ты собираешься замуж?

– На втором курсе? Я что, похожа на дурочку?

– Ну, она сказала, что это был твой жених.

– Это он так считает. Красиво жить не запретишь. Я сказала ему, что если и выйду замуж, то только на пятом. Он решил ждать.

– Ты с ним спишь?

Она уселась рядом, отбросила волосы со лба и спросила:

– Ас чего это ты вдруг так заинтересовался мной?

– Не хочу тебя ни с кем делить, – ответил я прямодушно и лег, заложив руки под голову.

– О! А я уже принадлежу тебе?

– А разве нет?

– Ты слишком самоуверен.

– Так ты спишь с ним?

– Сплю. Если это так называется. Последний раз спала месяца три назад. Вообще-то, раз пять у нас что-то было, но мне не понравилось. – Она наклонилась ко мне так, что ее волосы распустились надо мной, словно ветви плакучей ивы. – Ты намерен меня отбить?

– Разве я тебя уже не отбил?

– Еще нет, – прошептала она и поцеловала меня в губы.

Я обнял ее, она легла на меня, и мы стали целоваться взасос, а мой стержень снова потянуло на подвиг, и он стремительно стал превращаться в булаву. Она подняла голову:

– Я чувствую то, что я чувствую?

– Ну да.

– О нет, второй раз в военно-полевых условиях я тебе не отдамся, – и скатилась с меня.

– Поедешь ко мне?

– А что я дома скажу?

– Что-нибудь придумаешь.

Она с минутку помолчала.

– А покажешь мне розу?

– Покажу.

Излишне и говорить, что всю историю про розу я придумал. Не лежала у меня между страниц «Маньёсю» ее роза, роза эта затерялась в водовороте толпы. Впрочем, была у меня другая усохшая роза. Она осталась после жены. Когда-то она рисовала ее, увядшую розу в хрустальном бокале с красным вином, а затем использовала как закладку, и вот спустя несколько лет ее усохшая роза наполняется иным содержанием и в ней оживает душа другой розы, которой от силы месяца три. И теперь этот усохший цветок соединяет нас троих в каком-то удивительном мистическом сплетении, цветок, который я отныне воспринимаю как розу Лиды.

Издалека доносится гул двигателя, звучит сигнал, а через минуту автомобиль останавливается на поляне, из него выходят Олько с Ульяной. По выражениям их лиц трудно понять, было ли между ними что-нибудь или нет. Заметно лишь, что Ульяна хорошенько протрезвела.

– Вы представляете? – всплеснула она руками. – Ближайшая почта оказалась закрыта на замок, пришлось пилить почти до самого Львова. А вы здесь без нас не заскучали?

– С чего бы нам скучать? – ответила Лида. – Пан Юрко развлекал меня разными историями.

– Пан Юрко? – удивился Олюсь. – Вы до сих пор на «вы»? А ну-ка немедленно выпить на брудершафт! – Он вложил нам в ладони по бокалу, налил шампанского с мартини и скомандовал: – До дна!

– Ну-ка, ну-ка, – незнамо чему радовалась Ульяна.

Мы выпили и поцеловались. Символично. Без засосов, без язычков, без сладострастья.

– Вот теперь порядок, – кивнул Олюсь, с подозрением взглянув на меня. – А теперь и нам пора вас догонять.

Наливая себе коньяк, Олько на мгновение остановил свой взгляд на покрывале, лишь на мгновение, но я успел заметить, как тень мелькнула по его лицу, и это заставило меня задуматься: что привлекло его внимание? Покрывало? Ах, я ведь перевернул его наизнанку, а у нее – окраска светлее. И Олько это просек. Ну и что? А может, прежний цвет мне был неприятен и раздражал. Мое покрывало, что хочу, то с ним и делаю. Но теперь взгляд Олька вперился в меня. Он не сказал мне ни слова, но мое подозрение окрепло: Олюсь увидел в покрывале улику.

– Лидусик, – прощебетала Ульяна, – не составишь ли ты мне компанию? – и кивнула на кусты.

Девушки скрылись в чаще. А Олюсь взялся за краешек покрывала, приподнял, посмотрел, покачал головой и сказал:

– Все ясно.

– Что именно?

– То, чем вы здесь занимались.

– Наверное, тем же, чем и вы.

– Мы? Да мы, блин, на эту гребаную почту угробили целый час!

– Далась тебе эта почта! Надо было заехать в укромный уголок и…

Я прикусил язык, сообразив, что говорю не то, но было уже поздно.

– Что-что? Так получается, я должен был уламывать твою Ульяну? Ни-ичего себе! Вот так номер! Но я еще не утерял кое-какие принципы. Я еще умею дорожить дружбой. В отличие от некоторых.

– Ты имеешь в виду меня?

– А кого же еще! Вы посмотрите на него! Он уже не против того, чтобы я отодрал его Ульяну. Так ты, может, и мою Лиду уже трахнул?

– Послушай, а тебе не все ли равно? Да они ведь обе, как писанки.

– Это факт, – согласился Олюсь и, отрезав изрядный кусок ветчины, завернул ее в лист салата. – Но я потратил вчера весь вечер и сегодня полдня на то, чтобы охмурить Лиду, я осыпал ее миллионом слов, рассказал тысячу и одну сказку и сто анекдотов… Между нами пробежали искры. Ты понимаешь, что это такое? Искры! – потряс он в воздухе самодельным голубцом. – Электрические разряды! Я это уже почувствовал в танце. Осталось только…

– …положить руку на защелку ее тела, нажать слегка и открыть…

– Во-от! Только честно! Трахнул?

– Ну… это ты как-то слишком вульгарно… не деликатно…

– Да перестань артачиться! Вульгарно! Ты мне честно ответь: вставил пистон?

– Ну, капец, она такая милая девушка, а ты – «пистон»!

– Хорошо. Ты занимался с ней любовью?

Я опустил глаза. Поискал взглядом бокал, налил, выпил и сказал:

– За…нимался.

– Я так и знал! – Олюсь в сердцах швырнул ветчину на салфетку. – Пока мы гоняли, как идиоты, туда-сюда, вы здесь хорошенечко покувыркались. И это мой коллега!

– Ну… мы же друзья. Что нам делить?

– Друг? Друг – это тот, кто не трахает твою жену!

– Не преувеличивай. На твою жену я бы никогда не покусился.

– А я отныне в этом не уверен! И что ж теперь? Ты набаловался всласть, а я, выходит, в пролете, так получается?

– Ну, отчего же? Возьмись за Ульяну. Вот они идут, и, судя по всему, они уже все выяснили.

Приблизившись к нам, девушки умолкли. Похоже, между ними был горячий разговор, их щеки пылали, а Ульяна откровенно избегала моего взгляда. Лида же, переглянувшись со мной, заговорщически усмехнулась. Я подумал, лучшее, что следовало бы предпринять в этой ситуации, это начать пить. Неопределенное состояние продолжалось недолго, а затем языки у всех снова развязались, и я заметил, как Ульяна уже откликается на каждое слово Олюся. И спустя еще полчаса она прижималась к Ольку, а Лида – ко мне. Надвигались сумерки, когда мы двинулись домой. В Винниках девушки позвонили родителям, и каждая сообщила свою версию. Затем мы подъехали к магазину и купили им зубные щетки.

Ольку и Ульяне я отвел первый этаж, а мы устроились на втором. Пока девушки плескались в ванной, мы с Ольком посидели немного у телевизора, просматривая какую-то тупую порнуху, что шла по спутниковому каналу. Наконец-то Олько мог расслабиться и выпить сколько душа желала.

Лида, надев мою длинную рубашку, поднялась наверх.

– Покажи мне розу, – сказала она.

Я взял книгу, и она сама раскрылась там, где лежала засушенная роза. Лида поднесла ее к носику.

– Странно, она еще сохранила запах.

– Это же было совсем недавно, – сказал я.

Пока они купались, я капнул на цветок немножко розового масла, дабы омолодить ее, старую, рахитичную и немощную, лишенную запаха, поблекшую, похожую на увядшую пропитую проститутку, розу моей жены. Лида бережно вложила ее обратно в книгу, обняла меня за шею и поцеловала.

4

Я люблю убивать время с Ольком, он никогда не унывает и найдет сто пятьдесят два способа выпутаться из любой передряги. С ним невозможно пройтись по любой из сотен львовских улочек, чтобы не услышать очередную амурную историю. И в каждой главный герой – это он.

– Видишь тот балкон? Я пережил здесь незабываемые мгновения. Телка, скажу тебе, была – первый класс! И первоклассным был триппер, которым она меня наградила. Интересно, живет ли она здесь сейчас. Может, именно в эти минуты, когда мы разглядываем ее балкон, она с кем-то трахается на столе.

– А почему на столе?

– Она обожает делать это на столе. Иногда прямо среди тарелок и стаканов, позвякивающих и подпрыгивающих. Она протягивала руку, набирала полную горсть квашеной капусты и жевала, а масло капало с ее пальцев. Брала стакан с вином и отхлебывала, вино выплескивалось ей на грудь, струилось по столу и животу. Она была кацапка. А интеллигентные кацапки рано или поздно спиваются или садятся на иглу. Упаси тебя бог жениться на кацапке. Они никудышние хозяйки. Это у них в крови. Ни борщ сварить, ни позабавиться толком не могут, в доме с такой женою вечный кавардак. Зато целая выварка хлебова на всю неделю. Щи называется. Никогда не позволяй угощать себя щами. Мне больше по нраву наши девчата. Местные. Они знают, как угодить мужику.