Немного поплескавшись, я вышла на веранду постоять в одиночестве и покурить. Через несколько минут вышла Шелли. Решив, что подруга заметила мое подавленное настроение, я вдруг остро захотела рассказать ей обо всем, хотя отлично помнила – уже несколько месяцев назад Шелли тревожило, что мы с Грегом так много времени проводим вместе. Тогда я попросила ее не волноваться: я не полная дура, чтобы снова влюбиться в Грега, и вообще, достали всякие, кто считает меня не способной управиться с собственной жизнью!

Я слишком хорошо знала Шелли и не сомневалась, что услышу «Я тебя предупреждала!», но надеялась, что подруга, увидев, как мне плохо и какой дурой я себя чувствую, сядет и выслушает меня без осуждения. Если я правильно построю разговор, возможно, она даже попросит свою супругу Анжелу приготовить фирменную сливочную помадку, пытаясь помочь мне пережить случившееся, и я останусь, а когда все разойдутся, мы втроем примемся за восхитительную помадку, запивая ее вином и смешивая мужчин с грязью, и, может быть, рано или поздно я начну думать, что как-нибудь переживу и это.

– Привет, Шел, – буркнула я, ожидая услышать что-нибудь вроде «У тебя все в порядке, Сэм? Ты какая-то подавленная».

– Я думала, с этим покончено, – сказала Шелли.

– С чем?!

– Мне казалось, ты решила бросить курить.

Я тут умираю от разбитого сердца и изо всех сил стараюсь это скрыть, а моя вроде бы лучшая подруга не соизволила ничего заметить! В такой момент она пришла наговорить мне всякого дерьма насчет вредных привычек?

– Собиралась, но раздумала.

– Сэм, ну почему ты не попробуешь пластырь?

– Сто раз пробовала, не помогает.

– Ты носила его всего пару дней.

– Мой организм высказался против пластыря. Он напоминает никотиновую дразнилку…

– Это тебе кажется.

– …приклеенную к коже.

– Мне больно видеть, как ты разрушаешь здоровье.

– Я в полном порядке, – отрезала я, желая, чтобы подруга убралась, прихватив свою налаженную маленькую жизнь, и оставила меня в покое.

– Сейчас – возможно, но рано или поздно курение аукнется, и тогда…

– Вот тогда и поволнуюсь, – огрызнулась я.

– До чего же ты невыносима в подобном настроении, – не выдержала Шелли.

Повернувшись, она ушла в дом. После ее ухода я некоторое время постояла на веранде, словно надеясь, что какой-нибудь водоворот затянет меня в недра земли, тем самым лишь улучшив окружающий пейзаж.

Шелли я знаю почти так же давно, как Грега. Ее семья переехала в дом Ирвингтонов примерно через месяц после того, как выехало достославное семейство, и вскоре Шелли стала моим новым лучшим другом. К сожалению, летом перед высшей школой Шелли расцвела, как куст роз. Небо одарило ее пышными формами и гладкой кожей, а также полным неведением относительно подлинной ориентации, поэтому еще до окончания первой недели учебы я потеряла подругу. В тот год Шелли стала капитаном команды болельщиц, подружкой футбольного игрока и невыносимо высокомерной кривлякой, тогда как на мою долю остались всякие курильщики и бездельники.

Мы встречались лишь на ежегодных празднованиях Четвертого июля, которое наши семьи отмечали вместе – традиция, зародившаяся в год, когда семья Шелли переехала в дом Ирвингтонов. Шелли приходила с каким-нибудь роскошным красавцем футболистом, а я притаскивала парочку жалких приятелей – хуже и быть не могло. Наши родители не понимали жесткой кастовости уклада высшей школы. С тех высот, которые занимала Шелли и ее компания, мы казались неприкасаемыми.

В год моего поступления в колледж… Ну, хорошо, общественный колледж… Так вот, в тот год я сочла себя достаточно взрослой для объявления декларации собственной независимости, отказавшись учиться дальше. В мае от сердечного приступа внезапно скончался отец. В тот тяжелый период Грег относился ко мне с небывалой заботой, и любовь к нему возросла десятикратно. Мама была буквально убита горем. Вернуться к работе она смогла лишь через полтора месяца, и все, на что ее хватало, – утром тащиться в офис, а вечером плестись домой.

Поэтому, когда она сказала, что звонили Лейны и спрашивали, ждать ли нас Четвертого июля, и что она решила идти, у меня не хватило духу отказаться. Это был первый признак жизни, поданный мамой после смерти отца. Грега она недолюбливала, и я пошла одна, надеясь, что очередной парень Шелли не окажется раздражающе совершенным.

Но Шелли не привела с собой бойфренда. Явившись с кошмарной ультракороткой стрижкой, она выглядела странно подавленной, что немедленно подняло мне настроение.

В разгар праздника наши родители, в моем случае родительница, зашли в дом налить себе еще выпить. Не обращая на Шелли внимания, я закурила, откинувшись на спинку кресла, и вдруг услышала нежный, даже какой-то извиняющийся голос, спросивший, как у меня дела.

Я взглянула на Шелли: непривычная робкая улыбка вполне сочеталась с таким тоном.

– Нормально, – ответила я, немного поколебавшись. – Как мне кажется. То есть, как я надеюсь.

– Соболезнования насчет твоего папы, – сказала Шелли, и в ее голосе прозвучала искренняя печаль. Интересно, что с ней произошло после поступления в колледж? Может, она выбрала курс гуманитарных дисциплин, и это на нее гуманно повлияло?

– Спасибо.

– Как твоя мама?

– Не очень.

– Да, ей, конечно, тяжело. Как дела в школе?

– Неплохо, только я уже в общественном колледже. Практически та же высшая школа с домашними заданиями, только большинство мальчиков давно бреются.

Шелли усмехнулась.

– Как твои успехи? – спросила я из вежливости. – Ты, кажется, в Санта-Барбаре?

В высшей школе Шелли, знай себе, хватала отличные отметки, словно ей было мало отменной груди и толпы поклонников, и входила в десятку лучших студентов. Шелли получила частичную стипендию колледжа при университете в Санта-Барбаре, подложив мне невероятную свинью, ибо мать немедленно принялась ставить в пример успехи подруги.

– Да. Колледж что надо. Правда, обязательные предметы читают студенты университета, страдающие повышенным самомнением, да в классах по двести – триста человек. Возникает ощущение, будто мы не более чем винтики на конвейере.

– Вот как…

В подобные моменты привычка курить становится незаменимой. Да, я могу отпустить прекрасную остроту или изречь что-нибудь невероятно умное, но вот нужно затянуться, так что простите, покорю вас своим очарованием как-нибудь в другой раз. Тут мы услышали, как возвращаются родители.

– Слушай, Сэм, – заторопилась Шелли, – прости меня, в высшей школе я вела себя как последняя дрянь, но, поступив в колледж, кое-что о себе выяснила и очень хочу с тобой поделиться. Ты не против встретиться поболтать?

К своему удивлению, я согласилась. Возможно, во имя общих детских воспоминаний – мы были вместе в горе и в радости, пока мальчишки, размер бюстгальтера и менструации не разлучили нас. Ну, и не последнюю роль сыграло то, что прежде мне не доводилось беседовать с живой экс – принцессой (на вечере выпускников Шелли присудили почти королевский титул).

Назавтра мы отправились гулять по парку, и Шелли сообщила, что она лесбиянка и в ужасе от своего открытия: неизвестно, что с этим делать и как себя вести. Юность прошла в бесполезных попытках закрыть глаза на очевидное.

– Вот почему в высшей школе я вела себя как завзятая кокетка. Я пыталась стать нормальной, понимаешь? Девочкой в кубе, самой женственной из всех. Растеряла подруг, боялась что, в конце концов, признаюсь, кто я на самом деле, и как только произнесу это вслух, тут-то все и станет по-настоящему реальным. Я не могла открыться Хизер и таким, как она, и страшно скучала по тебе. Как считаешь, мы можем снова подружиться?

– Не знаю, Шелли. Не боишься влюбиться в меня по уши?

Мой ответ ее немало позабавил. Что поделать, лесбийского стажа у нее было кот наплакал, и Шелли еще не умела сразу распознать женщину с темпераментом.

Несколько часов мы болтали и смеялись, выкладывая друг другу события прошедших лет. Я рассказала о Греге, и когда они познакомились, Шелли была очарована: Грег умел произвести впечатление, когда хотел.

Годом позже, когда мы с Грегом расстались, первой, с кем я поделилась, была Шелли. Она сочувственно выслушала меня, сказала, что ей очень жаль, и согласилась, что Грег – прекрасный парень.

– Но, знаешь, Сэм, – добавила Шелли, – я молчала, когда вы были вместе. Может, ты и сейчас не захочешь слушать, но я скажу: Грег не тот, кто тебе нужен. Конечно, он очаровательный, интересный, мне он очень симпатичен, но с таким мужчиной будущего не построишь.

Нелегко дружить с всезнайкой, особенно когда оказывается, что она знает, о чем говорит.

Окончив колледж, Шелли вернулась в Оранж, и мы стали часто видеться. Мы были молоды, отчаянно пытались определиться в жизни и найти свое призвание. Я сетовала, что мужчины неисправимы, Шелли не уставала жаловаться, что женщины безнадежны. Я ворчала на невест, которых фотографировала, и на их родню – можно подумать, никто из них никогда не вступал в брак. Шелли жаловалась на собственных начальников – идиотов и сексистов, недоумевая, как таким кретинам удалось занять руководящие посты. Вскоре фортуна повернулась к ней лицом: карьера Шелли наконец-то сдвинулась с мертвой точки, и подруга дневала и ночевала на работе, упорно карабкаясь по служебной лестнице. В это же время она встретила Анжелу, и они стали жить как супруги. Наши с Шелли пути расходились все дальше. В отличие от моей жизнь Шелли стала упорядоченной, цели – разумными, любовная связь – прочной… Иногда мне казалось, общее у нас – лишь прошлое.

Смешно, но когда в парке Шелли призналась, что лесбиянка, мне показалось – подруга обрекает себя на трудную одинокую жизнь.

Стоя на веранде, я слушала смех девчонок, развлекающихся в джакузи, чувствуя, что не в состоянии здесь оставаться. Мне было так одиноко, что даже подруги не могли помочь. Слушать их болтовню оказалось выше моих сил. Надо выбираться отсюда и немедленно. Быстренько попрощаюсь и – домой.