Скривившись то ли от боли в ноге, то ли от неприятной картинки, Милица Андреевна, кряхтя, поднялась, прошла в ванную комнату и сделала то, о чем мечтала уже несколько часов: сняла с себя всю одежду и положила в стиральную машину. Потом долго стояла под душем, стараясь смыть с себя не покидавшее ее ощущение брезгливости и тревоги. Брезгливость относилась к ней самой – все-таки то, что она была вынуждена сделать, ей очень не нравилось. Тревога – к Вадиму. Какое-то странное чувство не давало набраться решимости и поставить точку в этой неприятной ситуации. Ведь то, что Милица Андреевна не нашла брошь, вовсе не означало, что Вадим ее не крал. Он мог пропить ее, продать по дешевке за бутылку водки, потерять. Наконец, ее могли «прихватизировать» бдительные соседи по дому под литерой В.

И все же… И все же точку в этой истории должна поставить Вера. Похоже, она это почувствовала, потому и ждала Милицу Андреевну у подъезда.

Начало января выдалось на редкость морозным, к тому же всю неделю валил снег, и Милица Андреевна пять дней безвылазно просидела дома, изнывая от скуки. Она бы и по морозу пошла, и по сугробам, и не стала бы обращать внимание на болевшую в непогоду ногу… да вот только идти было некуда. Продуктовый магазин находился через дорогу, так что поход за продуктами занимал от силы полчаса. Сварить картофель или супчик, поесть, помыть посуду – еще час набегает. А чем заняться в остальное время? Да, как назло, еще и по ночам не спится. Ну почему в молодости, когда так много неотложных дел, всегда ужасно хочется спать? А теперь, когда дел никаких нет, и сон не идет. Хватает самой малости.

Еще, помнится, она всегда мечтала – вот выйду на пенсию, все на свете книги перечитаю. Вышла. Читает. Аж глаза болят. От скуки даже начала вышивать: отыскала вдруг в дальнем ящике шкафа, среди залежей ненужной ерунды набор – картинка с двумя снегирями, нитки, канва. Вспомнила, что ходила года два назад на выставку народных промыслов, увлеклась, купила себе для начала что попроще – да и забыла. Дело шло туго, пальцы с непривычки не слушались, а главное, Милица Андреевна понятия не имела, куда потом этих снегирей девать. Ладно, в рамку вставит и на стенку повесит, какое ни есть, а занятие, чтобы не умереть со скуки.

Но сегодня настроение у нее было отличное! Сегодня она приглашена в гости. Вера и Борис Георгиевич пригласили ее встретить вместе с ними старый Новый год. Раньше, когда у нее было много разных важных дел и хлопот, Милица Андреевна этот праздник высокомерно не признавала, фыркала: тоже мне, старый-новый, чепуха какая! А теперь подумала, что вовсе не чепуха – встретив Новый год в кругу семьи, через две недели пригласить старых друзей, чтобы еще раз пожелать им и себе здоровья и счастья в наступившем году.

Признаться, она очень скучала по Борису Георгиевичу и всегда вздыхала, глядя на свой портрет, украшавший стену над диваном. Портрет получился удачным: то ли художник галантно польстил своей модели, то ли и вправду увидел ее такой – но женщина на портрете была гораздо моложе и красивее, чем Милица Андреевна в зеркале. Глаза блестели, на лицо падала тень от шляпы, придавая взгляду загадочность, а сиреневый с фиолетовыми цветами шарф оживлял и освежал. Борис Георгиевич категорически отказался взять с нее деньги за работу, сказал, смеясь, что гусары денег не берут! И Милица Андреевна тоже улыбалась, вспоминая его смех и синие, молодые, веселые глаза. Похоже, Господь Бог за все заслуги Бориса Георгиевича отпустил ему щедро если не здоровья, то жизнелюбия, которого в избытке хватило на без малого девять десятилетий жизни старого художника. А она, Милица, действительно еще совсем молодая по сравнению с ним, чувствует себя ненужной старухой.

– Ну нет, сегодня, голубушка, я тебе об этом думать запрещаю! Совсем распустилась! – рассердившись, вслух сказала Милица Андреевна и принялась собираться.

Кстати, не такая уж она и ненужная оказалась! Кто помог Вадиму выбраться из того страшного запоя, в котором она нашла его летом? Нет, разумеется, в первую очередь Вера. А еще она, Милица, потому что разыскала своего старого знакомого, Михаила Петровича, который в восьмидесятые годы работал начальником районного вытрезвителя. Человек он был добросовестный, ушел на пенсию в звании полковника, имея в личном деле сплошные благодарности от начальства. Жены его клиентов тоже здоровались с ним издалека с великим почтением, поскольку знал профессионал Петрович такие секреты, которые записных алкоголиков отвращали от зелья навсегда. Запах потом не переносили – рассказывали жены, всхлипывая от счастья. Не все подряд, конечно, но за кого Петрович всерьез брался, имея в виду свои резоны, тот неминуемо начинал новую жизнь. Вот и Милице помог, по старой памяти. Секретами делиться не стал, но и денег не взял – в пику «Березовой роще».

Когда она добралась до Максимовых, все были в сборе: Лина Георгиевна, Маша и Арина. И Вадим, которого Вера и ее тетушка уже вполне по-свойски гоняли из кухни в комнату и обратно с мелкими поручениями. И был неизменный пирог, но на сей раз серьезную конкуренцию ему составило тушеное мясо с черносливом, приготовленное Вадимом.

Все уплетали его за обе щеки, кроме Лины Георгиевны, которая настороженно, с трудом скрывая ревнивое недовольство, осторожно, с кончика вилки, пробовала: сначала мясо, потом чернослив. Над ней смеялись, хвалили Вадима, который от смущения краснел. Вера сияла от счастья, а Борис Георгиевич будто светился отраженным светом, любуясь похорошевшей и помолодевшей дочерью.

– Девочки, мясо – это что! – бессовестно хвасталась Вера. – Вадим вчера борщ варил, вот это да! Лучше меня.

– Да ты когда в последний раз борщ варила? – воскликнула Лина Георгиевна. – Все на готовом жили, из кулинарии. Может, хоть благодаря Вадиму Борис будет нормально питаться.

– Да ладно, тетя Лина, – засмеялась Вера. Ей теперь все казалось смешным и необидным. – Зато я рубашки теперь не просто отжимаю на пониженных оборотах, а глажу.

– Это подвиг! – расхохоталась Маша. – Я и постельное-то не глажу!

– Марья, погоди-ка, – вдруг остановила ее Арина, давно внимательно разглядывавшая подругу. – Что это у тебя в ушах?

– Серьги, – доложила подруга. – А что?

– Бриллианты, – продолжала рассматривать ее Арина. – Бриллианты, да?

– Ну… да, – созналась Маша. И, понимая, что информации явно недостаточно, нехотя добавила: – Знакомый подарил.

– Вот это да! – возмутилась Арина. – И такого знакомого ты скрываешь! Раньше рассказывала, хотя мы и не успевали со всеми познакомиться, теперь молчит, посмотрите на нее! У нее любовник, который обвешал ее бриллиантами, как елку, можно сказать, а мы узнаем об этом совершенно случайно!

– Арин, чего ты к ней пристала? – произнесла Вера, сообразив, что Маше не хочется поддерживать разговор на тему бриллиантов. – Захочет – расскажет, да, Машунь? А между прочим, девочки, знаете, какие у Вадима руки? Как у Рахманинова.

– В смысле? – заинтересовалась Маша, вздохнув с облегчением.

– Рахманинов правой рукой мог сразу охватить двенадцать белых клавиш!

– Я – одиннадцать, – поправил Вадим. – Лина Георгиевна, вам еще мяса положить?

– Нет, спасибо, хотя очень вкусно, – нашла в себе мужество признать она. – А что, одиннадцать клавиш – это много?

– Пойдемте, попробуем! – предложила Вера. – Маш, помнишь, мы еще в школе пробовали, когда про Рахманинова узнали?

– Так у нас тогда руки маленькие были, – поднимаясь, возразила Маша. – Правда, интересно, пошли, я тоже хочу.

Толкаясь и смеясь, все направились к фортепьяно.

– Молодежь… – как бы неодобрительно вздохнул хозяин дома и тоже подошел поближе.

Милице Андреевне и Лине Георгиевне пришлось выглядывать из-за спин. Оказалось, что Маша могла взять только девять клавиш, что ее, впрочем, не очень расстроило. А Вадим добавил, что «двенадцать правой – это еще полдела».

– Левой рукой Рахманинов свободно брал аккорд: до – ми-бемоль – соль – до – соль! Вот это попробуйте!

– С ума сойти! – изумилась Маша. – Этого просто не может быть! Если до – пожалуйста, а соль – нет, невозможно! Вадим, а ты?

Тот, смеясь, оттеснил дам от пианино, одним красивым, широким движением сыграл сложную музыкальную фразу и аккуратно закрыл крышку.

– Хватит вам! Как больше двух соберутся, так обязательно о музыке. Пора чайник ставить!

– Вадим, дай я попробую, – шагнул к инструменту Борис Георгиевич. – Мне всегда говорили, что у меня очень длинные пальцы. – Интересно же, вдруг и я, как ее любимый Рахманинов, могу. Какие клавиши нажимать?

– Мы пойдем ставить чайник, – поспешно заявила Вера, едва удерживаясь от смеха. – Вадим, покажи папе, он вообще ни одной ноты не знает, умудрился за всю жизнь со мной не запомнить.

На самом деле ей просто хотелось, уединившись с подругами в кухне, продолжать хвастаться. Что она и не преминула сделать даже в присутствии просочившейся в кухню Милицы Андреевны. Она рассказала, что Вадим работает вместе с ней в районном доме творчества и руководит ансамблем, дети его очень любят. Он пробует писать музыку, но ее, Веры, почему-то стесняется и от нее это скрывает. И главное – тут Вера понизила голос и сделала паузу, чтобы все слушатели могли оценить важность сообщения, – главное, они с Вадимом собираются пожениться! В марте, потому что это уже весна, а все хорошие и важные дела надо начинать именно весной!

Маша, восторженно взвизгнув, бросилась целовать Веру, Милица Андреевна ахнула, изобразив удивление, хотя для нее давно уже все было шито белыми нитками, учитывая телефонные донесения Лины Георгиевны. Арина тоже улыбнулась Вере, но потом улыбка погасла, и она тихо спросила:

– Вера… Я все хочу спросить тебя… вас. – Она обернулась к Милице Андреевне, как бы ища поддержки. – Вы нашли брошь?

После паузы ответила Вера:

– Нет. Я не знаю, куда она подевалась. Я спросила у Вадима. Он дал мне честное слово, что он… ни при чем. Вадим даже не знал, что она дорогая. Думал – бижутерия, мужчины не разбираются в подобных вещах.