Тёму война застала в Крыму, в самом главном пионерском лагере «Артеке», попасть в который было совсем не просто. Он получил туда путевку, как круглый отличник и редактор школьной стенгазеты. Кроме поощренных за учебу, в этот замечательный лагерь посылались юные герои колхозных полей, дети выдающихся людей страны: партийных руководителей, военных, деятелей культуры, науки и искусства. В этот раз особенно много было детей советского актива вновь присоединенных прибалтийских республик.

Поездка в «Артек» была прекрасно организована. Тёма, в числе других москвичей, ехал в купейном вагоне, а есть их водили в вагон-ресторан. От Симферополя их везли через горный перевал на комфортабельном автобусе с остановками для отдыха. За перевалом он впервые увидел море. С высоты водная ширь казалась бескрайней и была такого лазурно-синего цвета, что и он, и другие ребята не могли понять, почему море назвали Черным.

Оказалось, «Артек», расположенный на морском берегу у подножия горы Аю-даг, состоит из нескольких лагерей, в том числе, Верхнего — для самых слабеньких, Нижнего — для самых старших и «Суук-су», по названию дворца, в котором поселили таких, как Тёма. Им выдали красивую артековскую форму, разбили на отряды, и началась сказочная жизнь под жаркими лучами крымского солнца, с ежедневным купанием в море и походами в горы.

Тёма пробыл в «Артеке» всего неделю, когда по радио объявили о том, что Германия вероломно напала на Советский Союз. Войну ожидали, и поэтому переполоха в лагере не вызвала. Все лишь с интересом склонялись над картой западных границ, и комсомольцы-пионервожатые доказывали своим подопечным, что непобедимая Красная Армия даст достойный отпор фашистам. Никто не сомневался в том, что дети проведут в лагере весь положенный срок.

Жизнь в «Суук-су» шла согласно установленному порядку, и Тёма даже успел подраться с парнишкой из своего отряда. Им обоим понравилась одна и та же девочка — белокурая эстоночка: на танцах, устраиваемых по вечерам, она кокетливо строила им глазки и охотно шла танцевать, когда ее приглашали. Гоша — так звали соперника Тёмы, был сыном начальника пограничной заставы. Повыше ростом и покрепче с виду, он был уверен в своем превосходстве и без обиняков предъявил ему ультиматум:

— Отвали, приятель! Разве не видишь, что ты мне мешаешь? Не то быстро схлопочешь по сопатке.

Но Тёму дракой было не запугать.

— Еще чего! — он бросил презрительный взгляд на соперника. — Еще неизвестно, кто кому мешает. Очень ты ей нужен, рыжий-конопатый!

Гоша действительно был не только веснушчатым, но вдобавок еще и рыжим. К тому же, на правой руке у него было шесть пальцев. Это вызывало насмешки, и, если кто-то его задевал, он, не раздумывая, тут же пускал в ход свой нестандартный шестипалый кулак. Так что Гошина угроза была вполне реальной.

Схватка вышла жестокой и бескомпромиссной. Они продолжали яростно драться даже тогда, когда их стал разнимать прибежавший пионервожатый.

Трудно сказать, чем бы все это для них кончилось. Они не только крепко поколотили друг друга, но и порвали свою артековскую форму. Однако их наказание было отменено, ибо военная обстановка резко обострилась, и лагерь пришлось срочно свернуть. В эти дни радио сообщало о том, что в районе Ровно идет большое танковое сражение, в котором участвуют тысячи единиц бронетехники с обеих сторон. По-видимому, именно оно имело решающее значение для дальнейшего хода войны, так как, одержав верх в этой схватке, немецкая армия неудержимо покатилась на восток, почти не встречая сопротивления.

Детей из «Артека» стали срочно отправлять домой, но вернуться было суждено не всем. Западную Украину и Прибалтику немцы уже заняли, и тех, кто там жил, повезли через Кавказ в Среднюю Азию. Очень боялись, что москвичам тоже не удастся вернуться домой, — как возникла угроза, что враг перережет железную дорогу. Но все обошлось, хотя и не без приключений.

Обратный путь в Москву совсем не напоминал приятную и комфортабельную поездку в «Артек». На вокзал их везли в грузовиках, а в Симферополе посадили в общий вагон, заполнив его детьми до отказа. Тёме досталась верхняя багажная полка, и на ночь его привязывали ремнями, чтобы не свалился. По дороге поезд дважды бомбили немецкие самолеты, но им все же повезло, и на Курском вокзале большинство ребят со слезами встретили счастливые родители.

* * *

Первые месяцы войны повергли всех в шок. Народ был уверен, что Красная Армия столь сильна, что даст врагу сокрушительный отпор, а она фактически была разгромлена на границе и отступала так стремительно и неорганизованно, что это больше походило на бегство. В жестоких воздушных и наземных боях немцам удалось перемолоть нашу военную технику, и пытающиеся задержать их войска, не имея авиации и танков, несли огромные потери. Используя свое подавляющее превосходство в воздухе и в танках, моторизованные части вермахта то и дело заходили в тыл, окружали, брали в так называемый «котел» крупные соединения, в плену оказались сотни тысяч красноармейцев.

Не помогло даже наше сверхмощное секретное оружие — ракетные установки залпового огня, любовно прозванные «катюшами». Впервые примененные под Ельней, они нанесли огромный урон противнику и заставили его отступить на этом небольшом участке фронта, однако перелома в ходе военных действий не произошло. Удалось лишь немного задержать наступление немцев на главном направлении, в то время как на юге они продвигались столь успешно, что уже захватили почти всю Украину.

Единственным, что на поверку оказалось правдой, так это поразительные стойкость и героизм бойцов Красной Армии; воюя с вооруженным до зубов противником буквально голыми руками, продолжали бесстрашно сопротивляться, и в самых отчаянных, и, казалось, безвыходных ситуациях верили в победу над врагом. Другой народ, другая армия, понеся такой урон, давно бы капитулировали. На это, видно, и рассчитывал Гитлер. И в этом была его роковая ошибка.

Несмотря на тяжелые поражения, на ежедневные сообщения Совинформбюро о все новых и новых населенных пунктах, оставленных врагу «после ожесточенных боев», никакой паники в народе не наблюдалось. Казалось даже, что чем больше терялось территории, тем выше поднималась волна патриотизма и крепла решимость любой ценой прогнать захватчиков с родной земли. Как это ни парадоксально, но чем хуже были военные сводки, тем сильнее люди рвались на фронт.

В семье Наумовых проводили уже двоих. Первым, конечно, отправился на Западный фронт Сергей Ильич. Правда, ему пришлось больше недели побегать по военкоматам, но в конце концов его мобилизовали и назначили начальником санитарного поезда, как он того и добивался. Раненых было так много, что домой отец с тех пор не заезжал даже тогда, когда поезд прибывал в Москву. Тёма только один раз встретился с ним на вокзале, посланный туда за чем-то матерью.

Ушел на фронт добровольцем и дядя Илья. Как связиста, его сразу назначили командиром передвижной громкоговорящей установки, которые использовались для агитации вражеских солдат. Еще со времен революции коммунистическая пропаганда считалась самым мощным оружием, и надеялись, что она поможет образумить сынов немецкого рабочего класса и снизит боевой дух вермахта. И, как вскоре выяснилось, это назначение было смертельно опасным.

— Убьют, наверное, нашего Илюшку, — с горечью сказал Анне Михеевне Борис Ильич. — Ему выпала роль камикадзе. Если на передовой у умелого солдата еще есть шансы остаться в живых, то у него их нет!

Деверь возводил оборонительные рубежи на ближних подступах к столице и, приезжая в город по делам службы, всегда заходил проведать семью брата и чем-нибудь им помочь.

— Но почему его непременно должны убить? Илюша крепкий парень, к тому же неглуп и осмотрителен. И потом, Боря, он же прошел военную подготовку!

— Эти машины с громкоговорителями разъезжают на передовой, и, как только начинают агитировать, немцы по ним сразу открывают бешеный огонь на поражение, — хмуро объяснил Борис Ильич. — По ним стреляют изо всех орудий, их бомбят с воздуха, даже посылают диверсионные группы, чтобы уничтожить.

— Но ведь и Сережа пишет, что их санитарный поезд все время бомбят и обстреливают. На войне все рискуют жизнью.

Похоже, что Борис Ильич оказался прав. Письма, которые Илья регулярно посылал матери, внезапно прекратились, и семье о нем ничего больше не было известно.

* * *

Марк Горкин тоже рвался на фронт, но у него пока ничего не получалось. До восемнадцати ему не хватало всего нескольких месяцев, да и кроме того, к началу войны он уже был инструктором аэроклуба по парашютному спорту, и начальство его не отпускало.

«Ты готовишь бойцов для фронта, и куда больше пользы принесешь здесь», — убеждали Марка старшие товарищи, но он не желал с этим мириться и продолжал обивать пороги разных инстанций.

Не охлаждали его пыл просьбы и увещевания Лели. К этому времени Марк уже числился ее официальным женихом. Познакомил свою мать, Клавдию Осиповну, и сестру Машу с родителями невесты, и если бы не война, то наверняка уже сыграли бы свадьбу. Тёма слышал, как уговаривала Анну Михеевну будущая сватья.

— Аннушка, дорогая, не стоит с этим мешкать. Ведь всякое может случиться. Молодая кровь — она горячая! Пускай поженятся!

— Ну какой из Марика муж? — возражала Анна Михеевна. — У него даже специальности нет, а ведь мужчине нужно содержать семью. Разве женитьба не помешает им обоим учиться?

— Не помешает! — стояла на своем мать Марка. — Мой сын — вполне самостоятельный парень. Он еще не решил, куда поступать, но что задумает, то обязательно сделает. Если будет надо, пойдет работать. Он сейчас уже получает зарплату как тренер. Но этого не потребуется, — горячо заверила она. — Ведь они с Лелечкой будут жить у нас, и я обо всем позабочусь!