— Я ему еще не говорил, так как сам не знал, в чем дело, — ответил Рузаев и натянуто улыбнулся. — Не знаю за собой грехов, такой уж я безгрешный!

— Позволь в этом усомниться, — весело возразила Инна. — Всем известно твое женолюбие.

— У нас это грехом не считается, — отшутился Мамед. — Аллах даже разрешил мусульманам иметь несколько жен.

— Так то мусульманам, а ты — видный руководитель тамошней компартии, — не сдавалась Инна.

— Ладно, не об этом речь, — посерьезнел Рузаев. — На меня поступил донос с более существенными обвинениями. Разумеется, ложными! — и, стараясь казаться спокойным, объяснил: — У меня возник конфликт с нашим главным чекистом. Он-то и настрочил поклеп в ГПУ. Только сегодня об этом узнал. Не думал, что этот кровожадный маньяк на такое решится. Хотя, — добавил удрученно, — следовало бы. Ведь я требовал его замены.

— Зря ты с ним связался, Мамед. Он может здорово навредить, — опасливо покачала головой Анна Михеевна, обладавшая не по-женски рассудительным прозорливым умом. — И в чем же он тебя обвиняет?

— В государственной измене и связи с вражеской разведкой, ни больше и ни меньше, — гневно выкатил глаза Рузаев. — Надо же такое придумать!

— Ну кто же поверит в такую чушь? — воскликнула непосредственная Инна.

— Представь себе, найдутся подлецы и карьеристы, — озабоченно произнес Рузаев. — Сейчас повсюду ищут изменников и вредителей. Даже там, где их нет.

— К тебе, Мамед, это никак не относится, — успокоительным тоном заметила Анна Михеевна. — Твоя жизнь у всех на виду и революционное прошлое славное.

В ответ Рузаев лишь тяжело вздохнул:

— Кто с этим сейчас считается, Аня-джан? Разве не видишь какие летят головы? Старых большевиков, героев революции и Гражданской войны.

— Сам понимаешь, — понизила голос Анна Михеевна, — это борьба за власть. А ты в этом не участвуешь. Так что поклеп против тебя очевиден!

— Не скажи, Аня-джан, — угрюмо покачал головой Рузаев. — Этот гад ловко подтасовал факты. У наших, сама знаешь, родственники живут по обе стороны границы. Конфликт и возник из-за того, что он мешал мне создавать национальные кадры, арестовывая моих выдвиженцев «за связь с иностранной разведкой» как шпионов. Разумеется, без оснований, чтобы показать начальству служебное рвение.

— Но почему же его не сняли, раз без оснований? — наивно спросила Инна. — Ты же, Мамед, там самый главный!

— А еще — грамотная комсомолка! — укоризненно посмотрел на нее Рузаев. — Должна бы знать, что чекисты на особом положении. Будь такая возможность, этого подлеца у нас давно духу не было бы. Он ведь своей «бдительностью» только восстанавливает население против советской власти.

— И все же… какие у него против тебя могут быть факты? — усомнилась Анна Михеевна. — Ведь их легко проверить!

— Конечно, в доносе в основном его собственный нелепый вымысел, но клевета искусно разбавлена фактами моего заступничества за арестованных и их освобождения по моему требованию.

— Ну и что, раз они были невиновны? — все так же наивно спросила Инна.

— Этот негодяй пытками добивался от них самооговора, — понуро объяснил Рузаев. — Потом арестованные отказывались от своих «признаний», но в делах они сохранились. Так что, — со вздохом заключил он, — придется оправдываться!

— Да уж, в неприятную историю ты попал, — сочувственно вздохнула Анна Михеевна. — Но я уверена, Мамед, что скоро все выяснится! Советую обсудить это дело с Горбаком. Николай Петрович обещал сегодня заглянуть к нам на огонек. Он получил второй ромб в петлицу и пребывает в отличном расположении духа.

Даже маленький Тёма знал, что хороший друг их дома Николай Петрович — очень большой чекистский начальник, тесным знакомством с которым его папа и мама дорожили и гордились.

* * *

Уже начало смеркаться, когда покончили с едой и выпивкой и по общему желанию перешли к танцам. Сергей Ильич принес свою гордость — маленький, изящный патефон, привезенный из командировки в Париж, и пластинки, среди которых были модные фокстроты и танго. Стол отодвинули к стене, и Тёма с сестрой Лелей, ненамного старше его, устроившись в уголке на диване, с интересом наблюдали, как разгоряченные вином молодые пары с энтузиазмом выделывают замысловатые па.

Сергей Ильич танцевать не умел и занимался патефоном. Зато его холостые братья — инженер-строитель Борис и учившийся в одном институте с Инной Илья отлично танцевали. Илья, очень похожий на старшего брата, энергично ухаживал за подругой невестки — миниатюрной Беллой. Закончив курсы английского, они вместе работали переводчицами у британских инженеров, строивших в Москве шарикоподшипниковый завод. Широкоплечий Борис танцевал со своей девушкой, худенькой и застенчивой Ирой, на которой собирался вскоре жениться.

Очень любившие танцевать сестры обзавелись постоянными кавалерами. Партнером у Анны Михеевны был смуглый Мамед, а у Инны — кудрявый богатырь Горбак. Николай Петрович, недавно разошедшийся с женой, был «вольным казаком».

Когда устроили перерыв и сестры принялись убирать со стола, чтобы подать гостям чай, Горбак и Рузаев присели на диван передохнуть, и Мамед, стараясь не выдать волнения, сказал:

— Хочу, Коля-джан, спросить у тебя совета. Может, слышал, что твой коллега Сидорчук накатал на меня «телегу»? Я просил его от меня убрать, потому что мешал работать, вот и мстит. Ну и хочу знать: стоит ли мне подождать, когда проверят и убедятся, что это поклеп? Или надо принять контрмеры против этого подонка? Тебе ведь лучше известна обстановка.

— Сидорчук — карьерист. За это к вам и загнали, — остро взглянул на Рузаева Николай Петрович. — Сам знаешь, какая сейчас развернута кампания. Моему руководству такой компромат очень кстати, — предупредил он. — Ждать нельзя: потом может быть слишком поздно! Твоя жизнь в опасности.

— Но что я могу сделать? — уже не скрывая волнения, спросил Рузаев.

— Многое, — коротко ответил Горбак. — Срочно собери и на него компромат. Наиболее убийственные факты. Свидетельства, что под тебя копает. И вперед — в атаку! С подлецами иначе нельзя. — Он понизил голос: — Постараюсь тормознуть это дело. Чтобы не спешили с выводами. Но знай: сам рискую головой! И еще один совет. Если арестуют, упорство ничего не даст, кроме мучений. А спасти может только ложное признание.

— Это как же? — не понял Мамед.

— Очень просто, — невесело усмехнулся Горбак. — Наговори сам на себя такого, чего добивается следователь, но чего никак не могло с тобой случиться в действительности. И докажи это на суде! Понял?

— А что — будет суд? — недоверчиво поднял брови Рузаев.

— Непременно! — заверил его Горбак. — Скорее всего ты предстанешь перед тройкой во главе с членом Политбюро. Ее-то и нужно убедить в несуразности этой лжи.

Их разговор прервала Анна Михеевна.

— Прошу к столу! Попробуйте, какой мы с Инночкой испекли роскошный пирог! А вам я принесу кусочек в вашу комнату, — обратилась к детям. — Время уже позднее, пора спать.

Сын и дочь недовольно фыркнули, но все же послушно слезли с дивана. Тёма задержался в коридоре, привлеченный возней доносившейся из-за открытой двери в их спальню. Он потихоньку туда заглянул и был поражен увиденным.

Его дядя Илья и маленькая тетя Белла вели себя чудным образом. Он за дверью прижал ее к стене так, что оторвал от пола, и она повисла на нем, обхватив сзади ногами. Дядька продолжал ее тискать так, словно хотел пригвоздить к стене, а бедная тетенька стонала. Тёма уже хотел было от испуга заорать, но тут они неожиданно помирились и стали целоваться.

Ничего не понимая, Тёма пошел к своей кроватке, и лишь много лет спустя до него дошло, чем занимались дядя Илья с тетей Беллой за дверью их спальни.

* * *

Маленький Тёма очень любил, когда мама брала его с собой на базар. Она ходила туда за продуктами, но всегда покупала своему сынишке чего-нибудь у кустарей, торговавших там своими изделиями. Крытый колхозный рынок на Арбатской площади располагался за кинотеатром «Художественный» и был одним из лучших в Москве. Торговые ряды в нем находились под стеклянной аркой. Там всегда было чисто, полно товаров и хорошо пахло фруктами.

Вот и на этот раз, сделав необходимые покупки, Анна Михеевна подвела сына к кустарному ряду — выбрать очередную игрушку. На прилавке было разложено столько всего, что у Тёмы разбежались глаза. Но матери надо было успеть приготовить обед, и она его поторопила:

— Ну давай, сынуля, выбирай то, что нравится! У меня дома дел по горло.

— Хочу мишек, что дрова пилят, — наконец выдавил из себя раскрасневшийся Тёма, — и еще птичку на резинке.

— Выбирай что-нибудь одно. У меня денег не хватит, — потребовала мать.

Но Тёме не хотелось расставаться с игрушками, которые он уже бережно прижимал к груди.

— Поче-ему? — заканючил он, и его глаза наполнились слезами.

— Потому, что я все деньги истратила на продукты для обеда, — как взрослому объяснила Анна Михеевна, и строго приказала: — Выбирай одно из двух, и побыстрее!

— Тогда ми-ишек, — сквозь слезы объявил Тёма, со вздохом положив птичку на прилавок.

Но когда мать проверила оставшиеся деньги, оказалось, что их хватает только на эту птичку.

— Бери свою птицу и пойдем, — Анна Михеевна расплатилась с продавцом. — Нам уже пора быть дома.

— Не отда-ам! — во весь голос заревел Тёма, не в силах расстаться с игрушкой, которую уже считал своей. — Не нужна мне эта птица!

— Вы уж извините, — огорченно бросила Анна Михеевна продавцу, с трудом отнимая у Тёмы игрушку.

— Знаете что? Возьмите обе! — сжалился над ребенком старик-кустарь. — Долг вернете в следующий раз.

— Нет! Нельзя потакать его капризам. Поиграешь пока птичкой, — строго сказала сыну. — А будешь хорошо себя вести, куплю и медвежат.