После приезда молодых москвичи засобирались, и довольно скоро настал день отъезда. В доме суматоха — собирались гостинцы, укладывались вещи.

Ника достала с полки свою «цыганку», подержала в руках, раздумывая, поправила цветастую яркую юбку.

— Это тебе. — Она протянула куклу Инге.

— Ника! Какая прелесть! Неужели это ты сама сделала? Я ее на комод поставлю в своей комнате. Мама, смотри, что мне Ника подарила!

— Боже мой, какая красота. Не жалко тебе отдавать, Ника?

— Для Инги не жалко.

— Так смотри же, мы будем тебя ждать. После школы — к нам.

— Я приеду, — твердо ответила Ника.

* * *

С приходом в дом молодой хозяйки многое изменилось. Катерина оказалась девушкой работящей и бойкой. Поначалу она все больше помалкивала, возясь по хозяйству. У Ники даже появилось свободное время, чего раньше практически не было. Ника все свободное время тратила на учебу. Перед ней стояла цель, о которой в доме никто не подозревал. Впрочем, идиллия длилась недолго. Матери только однажды понадобилось показать свой буйный нрав, чтобы получить от новой родственницы столь же бурный отпор. Вожделенная невестка, которую мать сама выбрала в родной деревне, так костерила придирчивую свекровь, что та вначале опешила и притихла. А потом начались скандалы. Та ей слово, эта — десять.

Так и пошло. В конце концов молодые сняли квартиру и от родителей съехали. На Нику снова легло все бремя домашнего хозяйства. Плюс ко всему добавилось стояние в очередях. В области ввели талоны почти на все продукты. Приходилось часами простаивать в магазине, чтобы получить заветные полкило колбасы и брикет масла.

Нике исполнилось шестнадцать. День рождения отмечали традиционно. Собрались родственники. Тетя Альбина с тетей Кристиной, само собой, ну и мамины подруги пришли обе — Ника выросла у них на глазах.

Славик с Катериной подарили золотую цепочку. Это было негласное признание ее взрослости. Ника сидела напротив отца и слушала хвалебные речи в свой адрес.

— Ко всему руки лежат, — хвалил отец. — И сварить, и постирать, и заштопать. Этого не отнять!

— И собой красавица. В мать, — подхваливала тетя Роза. — И лицо, и фигура, куда ни посмотри!

— Грех обижаться, хорошая девка! — в один голос соглашались тетки.

— Я ее в строгости воспитывала, — добавила мать. — Не белоручкой какой. И старших почитать учила. Не то что некоторые теперь… — Она, конечно, под некоторыми подразумевала свою сноху, но той дела не было да ее намеков. Она вовсю уплетала салат оливье и согласно кивала на все похвалы в адрес золовки. Ничего против Ники она не имела.

— И то правда, — подхватила тетя Кристина. — Сейчас девчонки ничему учиться не хотят, норовят на готовеньком. Золотая будет кому-то жена, самостоятельная.

Нике было приятно слушать дифирамбы. Она смущенно улыбалась.

— Ну, за тебя, сестренка! — провозгласил Славик и поднял бокал с шампанским. — За твои успехи!

— Вот-вот, — поддержала мужа Катерина. — Школу закончить только на «четыре» и «пять» и поступить куда хочется!

Вот тут у Ники сердце-то и подпрыгнуло. Вот она, заветная минута! Самое время объявить родным о своих планах, пока они все тут, все желают ей счастья, хвалят ее.

— А я в Москву поеду учиться. К Инге!

За столом воцарилось молчание. Даже вилками перестали звенеть. Стало пронзительно слышно улицу — детвора каталась с горки.

— Вот так новость… — протянул брат, будто она сообщила что-то невероятное, из ряда вон выходящее.

Ника в недоумении оглядела собравшихся. Ни у кого на лице не осталось и следа былого умиления.

— Значит, решила кинуть мать-то? — тихо проговорила Элла. — Надоела, значит, я тебе, слепая-то?

Не нужна стала? Спасибо, доченька.

Все смотрели на Нику кто с укором, кто с недоумением. Только Катерина, по своему обыкновению, улыбалась. Но улыбка на ее веснушчатом лице не могла скрасить общую хмурую атмосферу.

— Это ты, сестрица, слишком… — опомнился Славик. — Мы-то с Катей давно на Север собираемся.

Как же мать-то одна? Ты это зря… — Ника посмотрела брату прямо в глаза. Они были влажными от вина, и взгляд получался плаксивым. У Ники же внутри закипали самые настоящие слезы. Ей хотелось сказать, возразить, но она не могла. Разве брат когда-нибудь был для матери тем, чем была она, Ника?

Разве его коснулся хоть немного необузданный нрав их матери, ее гнев, ее беспомощность и ее властность?

Нике снова бросилась в глаза довольная улыбка Катерины. Ах да, мать женила его по своему усмотрению.

Сам виноват! И еще смеет ее упрекать в том, что она выросла и хочет жить! Никино существо кричало. Она вылетела из-за стола и кинулась к себе в комнату.

Минуту спустя туда уже скреблась тетя Роза.

Ника отвернулась лицом к стене.

— Ты, дочка, наверное, просто не подумала? — мягко, крадучись, начала тетя Роза.

Ника не смотрела на нее, но, как на картинке, видела ее блеклую, торчащую в разные стороны «химию», брови, нарисованные черным карандашом, размазанную поверх губ помаду. И усики на верхней губе.

— Мама ведь без тебя как без рук, — пела Роза, ободренная ее молчанием. — Помню, ты еще совсем крошкой была, а уже кругом маму-то водила — и в больницу, и в магазин. Ты для нее — все. Ты не можешь ее бросить.

— Уйдите, — глухо попросила Ника.

Роза посидела и, ничего не добившись, ушла. Но следом вползли тетя Кристина с тетей Альбиной. С возрастом у обеих организовалась одышка, и теперь они тяжело вздыхали, как две накачиваемые резиновые лодки.

— Обидела ты мать, Никуша. Ты — ее надежда и опора. Славик — что? Отрезанный ломоть. А ты — единственная радость. А отцу-то каково без тебя оставаться?

Тетки знали, на какую мозоль побольнее нажать, и шли напролом в выбранном направлении. Про отца Ника не подумала. Вернее, смотрела на это с другой стороны. Она, Ника, может выйти замуж, у нее будут свои заботы, свой дом, а отец обречен на тяжелую жизнь возле взбалмошной больной жены.

— Ведь и здесь, в городе, можно учиться. Техникумов полно. Могла бы на медсестру поступить. Свой медик в семье — куда как хорошо!

Ника сейчас хотела одного — чтобы все ушли и оставили ее в покое. День рождения был испорчен.

Мало того, он, похоже, выливался в скандал — Катерина уже провозглашала что-то на повышенных тонах, ей хором противостояли тетки, но не могли заглушить, и в этом хаосе солировал одинокий и надрывный голос матери: «Никому не нужна стала!» Славика слышно не было, вероятно, он курил на балконе.

Последним посетил комнату дочери отец. Сел у дочери в ногах. Ника перестала шмыгать носом. Притихла. Она ждала, что скажет отец. Он одним словом мог решить ее судьбу. Они долго молчали, и наконец Ника услышала:

— Не горюй, дочка, мы что-нибудь придумаем.

Придумывать не пришлось — за них все придумала жизнь.

Ника с этого дня затаилась. Она чувствовала вокруг себя напряжение, будто перед грозой. Но, меряя шагами поселок, каждый с детства знакомый закоулок, она мысленно прощалась со всем этим и повторяла про себя: «Уеду! Все равно уеду!»

Ее заявление не на шутку растревожило родню и знакомых. Даже соседи и те считали своим долгом высказать собственную точку зрения. Все сводилось к тому, что Ника уезжать не должна, ибо ее долг — быть рядом с матерью. Чем уже сжималось вокруг нее кольцо осуждения, тем упрямее Ника твердила про себя: «Уеду!»

По вечерам она перечитывала Ингины письма, а перед сном открывала заветную открытку с маками на обложке и читала: «Постарайся стать счастливой».

Где ты, Юля? И где оно, счастье?

В один из таких дней Ника несколько часов простояла в очереди за продуктами, домой возвращалась уставшая, сумки оттягивали руки.

Стояла весна. Ника остановилась и втянула носом воздух. Он, очищенный ветром, тут же вскружил голову и наполнил кровь пузырьками глупой радости. Хотелось идти куда-нибудь без особой цели.

Но сумки стояли у ног и возвращали в прозу жизни.

— Никуша, ты из магазина? — Навстречу топала соседка Кира. Она тоже улыбалась весне. Из-под воротника пальто выбивалась голубая косынка. — А я в клуб. На курсы, — похвасталась Кира. — Шить хочу научиться.

Нике было приятно, что Кира делится с ней как с равной. Хотя Кира казалась ей взрослой уже тогда, когда Ника ходила в детский сад. Нике вдруг пришла в голову мысль, что может так же, как Кира, провести всю свою жизнь в этом подъезде, ходить каждый день одной и той же дорогой, а в качестве развлечения посещать курсы кройки и шитья. Ей стало жутко, она подхватила свои сумки и поспешила уйти. Поднялась на площадку и достала из кармана ключ. Дверь соседа Альберта была приоткрыта, и Ника с некоторой даже горчинкой подумала о том, что Кира уже становится рассеянной и забывает запереть дверь, уходя. Стареет!

А что она в жизни видела? Одни и те же лица каждый день, зануду-мужа и однообразие событий. Открыв дверь своим ключом, как привыкла с детства, Ника вошла в прихожую и прислушалась. Матери слышно не было Обычно она громко включала радио или телевизор В квартире было абсолютно тихо. Ника разулась, сбросила пальто и прошла в комнату.

— Мам?

Тишина. Обойдя квартиру, Ника убедилась, что матери действительно нет дома. Однако ее сапоги, шаль — все было на месте. Из соседей мать хаживала только к Кире. Нику вдруг пронзила догадка. Прошлый раз мать к соседке бегала во вторник. Курсы кройки и шитья — вторник, пятница. Крупными буквами в объявлении. Не желая верить отвратительной догадке, Ника еще раз пробежалась по квартире и заглянула в ванную. Выскочила на лестничную площадку и постояла, прислушиваясь. Из квартиры Альберта голосов не слышно. Ника шагнула в чужую прихожую. Тишина. Еще несколько шагов в сторону комнат. На кухне методично капает из крана вода. Со стороны спальни тоже какие-то звуки. Ника стояла не двигаясь. Теперь это не имело смысла — прямо перед ней, у входа в спальню, валялись знакомые бордовые тапочки. Вышитый цветок, стоптанный задник.