Стас обернулся, поймав на себе озадаченный взгляд девушки с кисточкой в руке. Впервые за весь вечер она заметила на его печальном лице что-то похожее на улыбку, на что ответила взаимностью. Он поднялся и медленно подошел к ней.

– Чудесное местечко, – сказал он.

– Спасибо. Я очень долго его искала. Сейчас почти все озёра изгажены человеком. Куда не сунешься, всюду мусор после отдыхающих. А здесь никого не бывает. Только однажды видела рыбака на противоположном берегу.

– Это озеро никому не интересно, потому что тут почти нет открытого берега, везде одни заросли.

– Поэтому оно мне и по душе. Здесь я могу побыть наедине с природой, почувствовать себя её частью. Ты, кстати, первый, кого я сюда привезла. И, сказать по правде, я до последнего переживала, что это будет плохая идея. Но оказалось всё хорошо.

Яна присела на траву и выставила перед Стасом три готовые работы.

– Что скажешь? – спросила она.

– Скажу, что ты не зря старалась. Очень мило.

Сев рядом, Стас начал изучать каждую картину в отдельности. На всех был изображён один и тот же пейзаж, но только с разным освещением, по мере того как опускалось солнце и занималась заря. Первая ему показалась слишком яркой из-за множества солнечных лучей в пространстве и бликов на воде. На второй сильно выделялся красный шар на горизонте, неумышленно воруя большую часть внимания. Взяв в руки третий холст, он заговорил.

– Пожалуй, этот мне нравится больше остальных. Тут и озеро прям такое чёрное, что аж пугает слегка, и на небе не так много красного цвета, что вполне сочетается с деревьями. Но почему всё так размыто?

– Это всего-навсего этюд. А этот ящик, который так удивил тебя сперва, называется этюдник.

– Ты всегда рисуешь пейзажи?

– Да, пейзаж это мой жанр. Но картины не рисуют. Их пишут.

– Ах, простите. Я не силён в искусстве.

– Ничего страшного. Так тебе, значит, больше тёмный вариант понравился. Мне тоже показалось, что такой поздний закат лучше всего подходит для основной задумки.

– А что ты задумала, если не секрет?

– Хочу написать композицию этого места. У меня уже проработаны многие детали, так что завтра и начну.

– Ты завтра опять сюда поедешь? – удивился Стас.

– И завтра, и послезавтра. А что тут такого? К серьёзной работе нужен тщательный подход.

– Не проще ли сделать фотографии и заниматься этим дома?

– Многие так и делают. И я тоже пробовала, но результат мне не понравился. Понимаешь, это уже не живопись получается, а простая мазня. А когда пишешь с натуры, ты как бы общаешься с водоёмом, с деревьями, с птицами, улавливаешь движение, находишь изюминку. Я мечтаю о собственной выставке, и поэтому в каждую работу стараюсь заложить настоящие чувства и переживания.

– Получается, на картину ты тратишь совсем не мало так времени и средств.

– Иначе никак. Это сложный процесс. Сначала я тут эскизы делала, пыталась определиться с некоторыми нюансами. Но самое интересное, я долгое время не могла понять, что именно мне нужно, не могла найти сюжета. А несколько дней назад проблема разрешилась.

– Вот знаешь, меня в тебе другое поражает? Ты слишком чистоплотная для художника. Нет, я серьёзно. У тебя всё так аккуратно разложено, и каждая вещь в идеальном состоянии. Мне просто есть с чем сравнивать. Я знаю парочку ребят – они тоже чем-то подобным увлекаются. Так вот, у них постоянно руки по локоть в краске, а у одного даже на постели эта же краска, и в квартире вечный запах анилина или какого-то там растворителя.

– Бывает. Кто-то именно так и работает – отдаётся всецело искусству и не замечает ни себя, ни что творится вокруг.

– Творческие люди очень необычны.

– Нам пора собираться, а то уже почти стемнело. Поможешь мне упаковать этюды?

– Конечно. Хоть какой-то от меня будет прок.

Домой Стас вернулся в два часа ночи с чувством сильного голода. Он был готов проглотить слона, зажаренного на вертеле с добавлением кисло-сладкого соуса, но вместо абсурдного желания довольствовался обычной яичницей. В голове у него крутился вихрь из медленных инструментальных мелодий, весенних этюдов и прошлогодних початков рогоза. Впервые за последний год его улыбнули собственные мысли, поэтому он сразу же согласился поехать к озеру и на следующий день.

– Мне понравилось, – сказал он, улавливая скромный знак вопроса на лице Яны, как только они подъехали к его дому.

– Значит, ты не против поехать со мной завтра?

– Завтра уже наступило.

– Тогда тебе нужно выспаться, потому что я заеду в десять часов утра.

– Не забудь свою музыку. В дороге она очень расслабляет.

– Это гарантирую. Ах да, ещё один немаловажный момент: мы пробудем там весь день, так что позаботься о том, чтобы нам не пришлось собирать ягоды и корешки.

Безусловно, Яна была во вкусе Стаса. И она это знала. К тому же зрение у нее работало отлично, и смотря на своё отражение в зеркале, она видела красивую девушку с милыми зелёными глазками и каштановыми волосами чуть ниже плеч. Стас точно подметил все эти детали, когда беседовал с ней, сидя на траве. И образ лесной нимфы ещё долго сопровождал его по дороге в обитель Морфея.

Глава 7

Утро было тяжким. Несколько минут будильник боролся с его сладким сном, пока не одержал чистую победу. В супермаркете он набрал подходящий, на его взгляд, запас продуктов. Проходя мимо винного отдела, его руки машинально потянулись к бутылке шампанского. Но он сам себя отдёрнул, сочтя такую идею за глупость столетия. Да и Яна вряд ли бы обрадовалась подобному сюрпризу. Насколько он мог судить, его новая знакомая вообще была против спиртного, не говоря уж об остальных вредных привычках. Поэтому он рассчитал время таким образом, чтобы перед самым ее приездом убить две сигареты подряд, после чего выбросить пачку в урну.

Как и в прошлый раз, озеро казалось оторванным от всего мира, настолько тихо и умиротворённо было в округе. Стас по-прежнему придерживался эталона безмолвия, словно бы заранее дал обет молчания. Яна и не пыталась его разговорить, а позже, когда начала совершать все необходимые приготовления, сама потеряла дар речи. Ну с ней-то понятно – образ, настрой и всё в этом роде. Теперь она использовала холст гораздо крупнее предыдущих, а в качестве держателя развернула черный металлический мольберт.

Стас тоже не сидел сложа руки, понимая, что на нём были некоторые обязанности. Первым делом он отправился собирать сухие ветки для костра. Про топор они, конечно же, не подумали, поэтому пришлось рассчитывать исключительно на собственные силы. И это у него неплохо получилось: посредством заноз и царапин он заготовил хворост, чтобы в нужный момент разжечь пламя. Рядом он постелил покрывало и разложил скромный провиант на две персоны, ничего лишнего, только то, что вполне подходило для весеннего пикника: немного фруктов, немного овощей, простая вода и мелкие шпикачки для обжарки.

А между тем Яна занималась своей композицией. Первую половину дня она простояла у мольберта, не выпуская из рук толстую кисть. Видя, с каким усердием она делала кроки на белом полотне, Стас не решался вмешиваться с расспросами, и вместо этого терпеливо наблюдал, покусывая хлебные соломинки. Только когда первый этап был закончен, Яна сама нарушила тишину, как бы призывая его к обсуждению.

– Ну вроде бы всё, – заговорила она, нанося последние штрихи. – Самое легкое позади. Теперь осталось дождаться нужного освещения.

– Ухты! значит вечером шедевр будет готов?

– Ты что, сегодня я только общий фон и силуэты наложу, потом нужно будет подождать, когда краска подсохнет. Я же говорила, что для этого потребуется не один день. Картины можно написать и за час, а можно и несколько недель на это потратить.

– Ничего себе. Никогда не думал, что это такой длительный процесс.

– А то! Леонардо писал свою Джоконду четыре года. Мы, конечно, не Леонардо, но торопиться всё равно не станем.

– А кто такая Джаконда?

– Это девушка с довольно милой улыбкой, проживающая в Лувре и до сих пор терзающая современные умы своей загадочностью.

Яна развернула перед Стасом широкий ватман с изображением озера в простом карандаше.

– А это светотень, – сказала она. – Примерно так будет выглядеть то, что я запланировала. Сегодня всю ночь старалась.

– Честно говоря, твоя картина уже ставит в ступор мой ничтожный ум.

– Ну скажешь тоже. У меня тут нет ничего необычного – всего лишь чёрно-белый рисунок в моём понимании окружающей среды.

– Но я же вижу странные предметы. Вот, например, что это за дерево такое одинокое? Почему у него ветви похожи на человеческие руки? Это что – в стиле Пикассо?

– Нет, это магический реализм. А Пикассо был графиком, использовал в своей техники геометрический подход.

– Мне это мало о чём говорит. Так что с твоим деревом?

– Задумка такая. Ему плохо, тоскливо, потому что рядом никого нет. Видишь, остальные деревья стоят лесом в сторонке. А его руки, это как бы людские переживания: они тянутся к верху, желая вырваться из этого мира, прекратить всякое существование. Но заметь, у него множество корней – это твёрдые жизненные принципы, которые мешают дереву оторваться и вспорхнуть на небо. Еще рядом озеро, и по возможности я сделаю его очень тёмным, чтобы подчеркнуть, что это не выход, что оторвавшись, в реальности ждет падение в бездну, в эту самую воду слабостей и пороков.

– Хм... интересно, – сказал Стас в задумчивости. – А это кто на полянке? Какой-то зверёк вроде, напоминает белку.

– Это и есть белочка.

– Какая-то странная она у тебя. Белки такими крупными не бывают.

– Иногда я использую гротеск, чтобы привлечь внимание к некоторым деталям. Посмотри какие у нее испуганные глаза, в них накопились слёзы. Она заблудилась, ей необходима поддержка, укрытие. И только одинокое дерево находится поблизости. Все остальные там – на другом берегу.