Энн Харрел - Вероломство

— Прости, Элиза, — хрипло проговорил он, — я превратил имя Блэкбернов в черт знает что.

Ему почудилось, что знаменитая прародительница улыбнулась ему и сказала: «Все к лучшему, сын мой». Но, он знал, что этого, конечно же, не может быть. Это были всего лишь слова какие ему хотелось бы услышать, хотя бы от кого-нибудь, но никто никогда не скажет их ему.

Дыхание у Жана-Поля совершенно сбилось, когда он наконец добрался до станции метро «Парк-стрит» на Тремонт, близ Бостон-Коммон. Он едва волочил ноги, запыхался, был недоволен собой. В бытность свою в Иностранном Легионе марш-бросок в десять миль он совершал без всякого труда, причем на хребте была поклажа в два пуда, а всякую свободную минуту, днем и ночью, он крепко выпивал, и несмотря на это, наутро мог разглядеть паука за полмили. Солдаты завидовали его необычайно острому зрению, благодаря которому он прослыл лучшим стрелком батальона. Даже после пятилетнего заточения в лагере для военнопленных, недоедания, авитаминоза, побоев, зрение у него осталось на зависть многим, хотя и не такое, как прежде.

— Привет. Вы — Жан-Поль Жерар, не так ли?

Он обернулся и увидел Ребекку Блэкберн. Она стояла рядом. В лице у нее не было ни кровинки.

— Я следила за вами, — сказала она. — Видела, как вы беседовали с дедушкой.

Жану-Полю вдруг захотелось прикоснуться к ней, но вовсе не для того, чтобы удовлетворить сексуальный или даже романтический позыв. Ему захотелось прикоснуться к ней как к той девушке, фотографии которой показывал ему Стивен Блэкберн жаркими, томительными ночами в Сайгоне. Жан-Поль не мог выдавить из себя ни слова.

— О чем вы говорили с дедом?

— О том, что с твоей стороны очень глупо выслеживать меня, — спокойно сказал Жан-Поль.

Ребекка холодно посмотрела на него, и щеки ее обрели живой оттенок.

— Глупо или нет — это мое, а не ваше, дело. Я читала о вас. Вы были в дельте Меконга с моим отцом в день, когда его убили.

Так она знает. Жан-Поль вдруг почувствовал тщету своих стремлений. Возможно, лучше было бы оставить тот стенд с «Успехом» без внимания и не выезжать из Гонолулу.

Ребекка бросила на него нетерпеливый взгляд.

— И еще вы — похититель драгоценностей.

Однако голос ее дрогнул и она в нерешительности замолчала, испугавшись, когда он сделал шаг в ее сторону. Жан-Поль увидел, какие у нее голубые глаза, какие длинные ресницы, какая нежная кожа. Знать бы, что она в Бостоне — так и не прилетал бы сюда. Где бы он не появлялся — всюду приносил с собой страдание и смерть. Может быть, прав был Томас Блэкберн, он никогда не будет победителем.

— Держись от меня подальше, — сказал он, обращаясь к прекрасной дочери Стивена Блэкберна. Она не обращала внимание на дождь, промочивший ее каштановые волосы и кофточку. Под влажной тканью ясно вырисовывалась грудь. Он протянул руку, как Томас протягивал ему, и не обиделся на Ребекку, когда та отшатнулась. Он просто сказал: — Я могу причинить тебе боль.

Она гордо подняла волевой подбородок.

— Я вас не боюсь.

— А следовало бы.

Пока она подбирала подходящий ответ, Жан-Поль понял, что эта женщина — не из тех, кого можно легко обескуражить. Ребекка Блэкберн будет гнуть свое, до тех пор, покуда не узнает то, что ее интересует. Она заметила, как он беседует с ее дедом, и шла за ним по пятам до Бостон-Коммон. Смелый поступок, если учесть, как мало она его знает. А ему следовало бы проявить большую бдительность.

— Я не собираюсь отступать, — сказала она ему.

— Тогда ты дура.

Он занес руку и, прежде чем она смогла отреагировать, отвесил ей смачную оплеуху. Выражение лица Жана-Поля оставалось угрюмым и злобным, хотя он старался сохранять нейтральный вид. От сильного удара Ребекку качнуло в сторону.

Вокруг собрались прохожие.

Из рассеченной губы Ребекки потекла кровь. Жану-Полю казалось, что это его собственная кровь — так он мучился.

Она не заплакала. Просто прикрыла лицо ладонью в запоздалой защите, но Жан-Поль не смог бы ударить ее во второй раз. Он огляделся, чтобы удостовериться, что лишь немногие стали свидетелями его поступка. Еще один удар — и кто-нибудь позовет полицию.

— Держись от меня подальше, — сказал он сквозь зубы и вышел на проезжую часть Тремонт-стрит. Завыли гудки, взвизгнули тормоза. Он не боялся попасть под машину. Не обращая внимания на рвущую боль в груди, он неторопливо перешел на другую сторону и смешался с толпой.

Ребекка пробилась сквозь строй любопытных, собравшихся вокруг нее, и побежала под дождем, стараясь догнать исчезнувшего Жана-Поля Жерара. Она хотела расспросить его о Камнях Юпитера — и вернуть их ему, если это все, чего он хочет. Пусть возьмет свои камни и убирается ко всем чертям. Пусть оставит их в покое.

Но она потеряла его след.

«Дура набитая», — ругала она себя, утирая рукой кровь, все еще сочившуюся из рассеченной губы. Закончилось тем, что она расковыряла ранку, и вид ее стал ужасен. Вот несчастье. Кровь стучала в виски. Она чувствовала себя совершенной ослицей. Разве не предупреждал ее дедушка? Конечно, но ее не остановит зуботычина.

Все еще что-то бормоча про себя, она наконец оставила пытки настигнуть француза в полуденной толпе и поплелась на Бикон-Хилл. Ребекка думала о дедушке и его отказе поговорить с ней, о Джеде Слоане и его нежелании открыть все, что он знает, о Жане-Поле и его молчании, когда речь заходила об интересующих Ребекку вещах. Впервые в жизни Ребекка подумала, что понимает разведывательные организации, использующих в своей практике детекторы лжи и сыворотку правды.

Жан-Поль.

Джед.

Квентин.

Бывший любовник, племянник, сын. И Томас. Кто он? Отец, старший брат, любовник, друг. Абигейл когда-то хотелось, чтобы он был для нее всем.

Она надеялась, что разрозненные мысли выстроятся у нее в голове в связный план, если ей удастся позабыть о существовании этих людей. Но как это непросто. Может быть, физический труд — работа в саду — поможет отвлечься. Сидеть и ждать сложа руки — это не для нее. Она — деятельная натура.

Лишь только дождь перестал, Абигейл отправилась в сад, где, сидя на корточках, начала высаживать семена в мягкую, влажную почву. И услышала за спиной шаги. Предвидя неприятную встречу с Жаном-Полем или Квентином, Абигейл внутренне подготовилась дать отпор.

— Добрый день, тетя Абигейл.

Она развернулась на четвереньках и выдавила улыбку:

— А, Джед, какой сюрприз.

Джед был из тех немногих, кто умел распознавать уловки и лживую любезность Абигейл. И он скептически произнес:

— Разве Квентин не предупредил, что я в городе?

— Да, он говорил что-то, — сказала Абигейл, поднимаясь с грядки. — Но я не назвала бы это предупреждением.

Джед промолчал.

Стянув садовые рукавицы, Абигейл с сожалением подумала, что зря не пошла сегодня на службу. Тогда она избежала бы неприятной встречи с Томасом и была бы поблизости, когда Джед вторгся в кабинет Квентина. Но она заботилась вовсе не о том, чтобы защитить сына от племянника. Просто предпочла бы, чтобы первая после 1975 года встреча с красавцем племянником произошла бы не здесь, в саду, где вид ее так неказист.

— Мне надо подумать о приличной охране, — продолжала Абигейл. — В последние дни все время жду непрошенных гостей, поэтому волнуюсь. Как давно мы не виделись, Джед. Мне казалось, что ты уже никогда не приедешь в Бостон.

Его глаза чирка — отцовские глаза — так и сверлили тетку.

— Почему же? Потому, что вы приказали мне не возвращаться сюда?

Она справилась с раздражением. Джед с малых лет был таким несносным. Но то, что простительно малышу, трудно терпеть во взрослом мужчине. А Джед — взрослее некуда: красив, умен, ответствен. Ее бы сыну хоть половину его достоинств.

Абигейл изобразила удивление:

— Можно подумать, что ты когда-нибудь слушался моих или чьих-то еще приказов. — Она поднялась, отметив, что Джед не предложил ей руки. — Помнится, я только выразила озабоченность и разочарование из-за того, что ты связался с вьетнамкой и признал себя отцом незаконнорожденной полукровки.

— Не будем ворошить прошлое, — сухо произнес Джед. — И не надо притворяться, что нам приятно видеть друг друга.

— Как скажешь.

Абигейл прошла к садовому столику и ловко отряхнула клеенку. Она всегда была деятельной натурой. Джед в детстве чувствовал, что она томится от неудовлетворенности судьбой. И теперь это заметно, под внешним лоском и скрытностью. Он помнил времена, когда Абигейл Рид была не столь чопорной, меньше заботилась о приличиях, о правилах, заведенных среди представителей высших классов, не так ограничивала себя. Тогда она не боялась сказать не то, что нужно, и даже получала удовольствие, если в результате ее слов возникал скандальчик. Так было до смерти Бенджамина и до той поры, когда она поняла, что сын не собирается оправдывать ее ожиданий. Джед полагал, что он вправе не прощать ей пренебрежение к Май, но что до остального — как знать? Когда тетя Абигейл стала главой процветающей компании «Вайтейкер и Рид», ей оказалось нелегко иметь сына вроде Квентина.

— Садись, пожалуйста, Джед, — сказала она, указывая на стул. — Посидим, посмотрим друг на друга. Солнце опять скрылось, самое время сделать перерыв.

Она тоже села, очистив от налипшей грязи садовый костюм цвета хаки. Одета она была небрежно, но дорого — в желтую хлопчатобумажную кофточку от «Брук Бразерс» с закатанными по локоть рукавами, плотные поплиновые штаны и спортивные тапочки на босу ногу. На лице не было ни следа косметики, пряди волос выбились из-под заколок — во всем этом слышались отголоски той свободолюбивой Абигейл Вайтейкер-Рид, какой она была в молодости. Но потом трагедия, стрессы и ответственность большого бизнеса, а также напрасные поиски своего места в жизни придали усталость, даже суровость, глазам и губам.