Он засмеялся:

— А ты сомневаешься?

— Я имею в виду не «готов», а «подготовился».

— Шучу. Я прекрасно, понимаю, что ты имеешь в виду. Да, мисс Отличница, я подготовился.

Он вытащил из заднего кармана джинсов упаковку презервативов и положил на край постели. Ребекка не знала, что ей делать, восхищаться или ужасаться.

— Так ты заранее все предусмотрел?

— Лучше сказать, что я всегда во всеоружии. Господи, Ребби, — смутился он, и этим помог ей, — тебе говорили, что ты чересчур простодушна?

Она взглянула на него с деланной невинностью:

— Представь себе. Я прямая, как все Блэкберны.

Как ни простодушна она была, но раздеться пред очами Джеда оказалось не очень-то легко. Она стеснялась, чувствуя свою неопытность, но препоручить эту миссию Джеду не хотела. Слишком удобно сложить с себя ответственность за свои поступки. Нет уж, пусть все, что они сделают, — они сделают вместе. Опыт старшей сестры и хваленая беззастенчивость не помогли ей, когда начал раздеваться Джед. У него было мускулистое, смуглое тело, отнюдь не лишенное волосяного покрова. Ребекка не знала, разглядывать ли его, отвернуться, сказать что-нибудь подходящее или просто промолчать.

Наконец он подошел к сиротской кровати Ребекки и провел кончиками пальцев по ее обнаженным плечам.

— Если ты захочешь, чтобы я остановился… Если я сделаю тебе больно…

Она покачала головой.

— Не сделаешь.

Но, вопреки собственным словам, она не чувствовала уверенности. Ей с трудом удалось сдержаться и не ляпнуть что-нибудь такое, что сняло бы напряжение, от которого онемел язык и по коже бегали мурашки. Из открытой форточки тянуло свежестью, отчего Ребекка почти дрожала. Но Джед стал поглаживать ей плечи, и ей снова стало тепло. Они легли на кровать. Ощущение от соприкосновения обнаженных тел показалось Ребекке упоительным. Не надо спешить, подумала Ребекка. Она хотела запомнить каждый миг.

Но Джед, видимо, думал иначе. Его нетерпение передалось Ребекке, когда он начал ее целовать. Он изучал ее рот своим языком, согласуя его зондирующий ритм с движением бедер, пока она не почувствовала, что у него возникла эрекция. И тогда куда-то исчезли и застенчивость, и нервозность. Да, подумала она, я хочу этого…

Он ласкал ее всюду, шептал, какая она красивая, какая у нее замечательная грудь, какие сильные бедра, и она скоро забыла о своих душевных терзаниях, удивленная и захваченная внезапно пробудившейся страстью. Она сгорала от желания, ей хотелось и смеяться, и плакать, и вечно сжимать его в объятиях. Она ни на мгновение не сомкнула глаз, наблюдая даже за тем, как он надевает презерватив. Он взял ее нежно, бережно, и сразу отступил в тот момент, когда она поняла, что это нечто больше, чем непривычная стесненность, но она притянула его к себе, сама проявляя настойчивость. Он только и ждал такого сигнала. Удары его становились сильнее, глубже, быстрее, и она отвечала на каждый с вожделением, которое лишь час назад показалось бы ей немыслимым. Но теперь она не размышляла, а чувствовала.

Он кончил первым, она на несколько секунд позже, разливаясь блаженством, пока он продолжал ради нее и шептал ей на ухо: «Наслаждайся, наслаждайся, наслаждайся…» Она и наслаждалась, исторгая радостные крики, — от новизны и вечной прелести единения.

Много позже, когда они, уже в джинсах, сидели, скрестив ноги, на узкой кровати, Джед сосредоточил на Ребекке гипнотический взгляд и спросил:

— Поедем вместе в Сайгон?

— В Сайгон? — подумав, что он шутит, засмеялась Ребекка. — Да, конечно, сейчас я позвоню в авиакомпанию и закажу билет, а, пока его не принесли, объясню, что не смогу работать летом. Пускай увеличат мне стипендию.

Но он был серьезен.

— Ведь всего на год. Я оплачу твои расходы. Считай это ссудой. Учебу продолжишь, когда вернешься. Ребби, с твоим умом к тридцати ты будешь купаться в деньгах. Зато сейчас мы могли бы целый год провести вдвоем.

— Если НАВ[18] нас не опередит. Тебе надо послушать, что говорит на этот счет дедушка. Так или иначе, но что стану делать я, пока ты будешь заниматься архитектурой? Вести хозяйство? Готовить тебе обед? Я не собираюсь из-за этого терять год учебы.

Джед посмотрел на нее и отвернулся, немного раздосадованный.

— Ну, работу мы тебе найдем. Мне вовсе не нужна прислуга. У меня есть связи…

— Этого как раз и не хватало! — вскричала она в отчаянии. — Джед, неужели ты не понимаешь? Я не могу использовать связи Вайтейкеров! Я должна сама пробивать себе дорогу. И не позволю, чтобы ты платил за меня или искал мне работу. Пусть даже это тебе не трудно, мне все равно. Я не могу это позволить, и все тут.

— Я не хочу принуждать тебя, если, приняв мою помощь, ты перестанешь чувствовать себя независимой, — спокойно сказал Джед. — Но, Ребби, неужели тебе не хочется посмотреть на Вьетнам после всего, что случилось с твоей семьей?

Она проглотила ком, стоявший в горле, и с трудом удержалась от слез. Удивительно, прошло уже одиннадцать лет, а она все так же скучает по отцу. И в девятнадцать она ощущала то же одиночество. До сих пор она, словно наяву, видит день, когда он улетал в Юго-Восточную Азию, чувствует его последнее объятие.

Но не помнит его лица. Странно, почему. С восьмилетнего возраста она пыталась представить себе, как он выглядел в тот жаркий день в аэропорту, но не могла.

— Да, я хочу побывать во Вьетнаме, — сказала она. Потом, взглянув на Джеда, добавила: — Но не на деньги Вайтейкеров.

К чести Джеда, он не отступился от Ребекки, а наклонился к ней ближе, так что она могла разглядеть светлые крапинки в его голубых глазах.

— Ребекка Блэкберн, такой, как ты, зануды еще свет не видывал. Если хочешь знать, я весь год откладывал деньги из жалованья на эту поездку. А к деньгам Вайтейкеров мне нет доступа до двадцати пяти лет. — Затем он улыбнулся и самодовольно добавил: — Чего не скажешь о деньгах Слоанов, должен признаться. На их средства я купил лодку.

— Гедонист[19], — засмеялась Ребекка.

— Отнюдь, ведь это парусная шлюпка. Чтобы куда-нибудь добраться, приходится потрудиться. — Разрядка оказалась короткой. Он снова посерьезнел, положив голову к ней на колени и поглаживая кончиками пальцев ее плечо. — Понимаешь, другого случая может не представиться. И проклятая гордость мешает тебе согласиться на то, что бывает лишь раз в жизни.

— Может, и так. Но и я не прошу тебя остаться в Бостоне и смотреть, как я мучаюсь тут в университете.

— Знаю, Господи… — Он замолчал и отвернулся. В глазах у него блестели слезы. — Я не думал, что так случится. Я буду скучать по тебе, Ребби.

Ей хотелось расплакаться, но она сдержалась.

— Будем считать, что между нами все кончено.

— Нет, Бог мой, нет. — Он очень разволновался и все гладил ее волосы. — Нет, Ребби, все у нас только начинается.

Они съездили во Флориду, взяв машину у Марты Вайтейкер-Слоан. Путь был неблизкий. По дороге они часто останавливались. Все делили пополам: время за рулем, расходы, еду, себя. Ребекка узнала, что быть Вайтейкером-Слоаном тоже непросто, но трудности при этом иные, чем у Блэкбернов. Джед, как и она, хотел сам найти свое место в жизни, а это было нелегко в тени Уэсли Слоана и нескольких поколений богатых, церемонных бостонских Вайтейкеров. Но он не жаловался на недостаток денег и не чувствовал себя обделенным, что очень нравилось Ребекке. Джед сказал, что он привык сам принимать решения и не подлаживаться при этом под мнение семьи.

Ребекка провожала его в аэропорту Орландо. Ему предстояло проститься с отцом в Сан-Франциско, затем отправиться в долгое путешествие в Юго-Восточную Азию. Несколько дней после его отъезда Ребекка хандрила, гуляла по апельсиновым рощам и старалась вообразить, что пот, который струился у нее по спине, не от жары раннего лета, а от долгих часов любви.

Джед позвонил ей сразу по приезде в Сайгон. Ее не порадовал его голос: в нем чувствовалось одиночество. Квартира у него была тесная и душная, но, по его словам, он как последний эгоист мечтал о том, чтобы она была рядом, такова была к ней его любовь. Они поняли друг друга. Он сделал то, что должен был сделать. То же самое можно было сказать и о ней.

Все лето они обменивались письмами. В это время Ребекка подрабатывала в «Мире Диснея», помогала «папе» О'Кифи на цитрусовых плантациях, устраивала пикники, рыбачила и ловила с братьями древесных лягушек. Осенью, когда она возвратилась в Бостон и приступила к учебе и работе в библиотеке, а по воскресеньям ужинала с Софи у деда на Бикон-Хилл, переписка продолжалась. Томас Блэкберн по-прежнему обыгрывал в настольную игру Софи и Ребекку, авторов этого развлечения, и отказывался как-либо комментировать отношения внучки и Джеда Слоана. Однако Ребекка была убеждена, что происходит это отнюдь не из-за отсутствия собственного мнения.

— Ты считаешь, у нас нет будущего? — спросила она его как-то в феврале, почти через год после встречи с Джедом.

Томас, посопев, изрек:

— Это не мое дело.

— С каких это пор ты стал таким щепетильным? Последнего дружка Софи ты, помнится, обозвал выскочкой.

— Что ж, так оно и есть, и Софи со мной согласилась.

— А что ты скажешь о Джеде?

— Я считаю Джеда Слоана другом.

— И что?

— Вас связывают общее прошлое.

— Это мне не о чем не говорит.

Вздохнув, он похлопал ее по руке.

— Твоя жизнь, тебе и жить.

— Ты считаешь, я должна была поехать с ним во Вьетнам?

Это было просто, Томас ответил, не задумываясь:

— Нет.

— Дед…

— Вьетнам, — продолжал он, отсекая возможность сведения разговора к подробностям его поездок в эту страну, — не место для Блэкбернов.

Может быть, это замечание, этот вечер скорее, чем тоска по Джеду, заставили Ребекку принять решение. Через две недели ей все было ясно.