— Ты всегда как-нибудь да сумеешь настоять на своем. — Жан-Поль подошел к персидскому ковру, но наступить на него не решился, словно его густой ворс мог вновь затянуть в мир Абигейл; Жан-Поль боялся опять подпасть под ее чары. — Ты заботишься только о себе, — сказал он ей, — только о своем удовольствии. Даже в постели ты была такой. Мне бы вовремя сообразить, что ты со мною сделаешь!

— Теперь ты ненавидишь меня. — Она холодно взглянула на него, и глаза у нее были такие же гипнотически-синие, какими он их запомнил, только на этот раз отсутствующие, равнодушные. — Это твои проблемы, Жан-Поль. Я ничем не могу помочь тебе.

Обведя взглядом ее кабинет, он отметил, что отовсюду выпячивается безмерное богатство. Жан-Поль подумал о своей нищенской каморке в Гонолулу. За что ей это, чем она лучше него? Но стала ли она от всего этого счастливее?

— У тебя опять под рукой пистолет, ma belle? Или ты поручишь грязную работу телохранителю?

Ему показалось, что она вздрогнула, когда он напомнил ей этими словами, как много он о ней знает и сколько она причинила ему страданий. Однако Абигейл быстро справилась с собой:

— Не вижу причины, по какой мы не могли бы решить этот вопрос цивилизованным способом. Жан-Поль, я не видела Камни Юпитера тридцать лет, и Бог тому свидетель.

— Это слова.

— Не хочешь — не верь. Это твое дело.

Жан-Поль все-таки ступил на ковер. Шаги его были беззвучны, взгляд не отрывался от властной женщины, сидевшей перед ним. Он мягко спросил:

— Ты ведь любишь сына, правда? Конечно, настолько, насколько может любить такая, как ты.

Она возмутилась:

— Сукин сын несносный! Кто ты такой, чтобы говорить со мной о любви? Убирайся из моего дома!

Жан-Поль пропустил мимо ушей ее тираду.

— А компания? — продолжал он. — «Вайтейкер и Рид» — это твой триумф. Ничего бы из нее не получилось, останься твой муж в живых. Какая удача, что он погиб, не так ли? Ты из рода Вайтейкеров. Всегда была при деньгах, и ума не занимать. Но тебе приходилось корчить добропорядочную бостонку и верную жену. Пока смерть Бенджамина не развязала тебе руки. Ведь вдове многое позволено, не так ли? Посмотрите на Абигейл Рид, бесстрашно принявшую на себя груз одиночества.

— Убирайся, Жан-Поль. — Голос ее прозвучал глухо и угрожающе, но вьетнамец-охранник оставался безучастным, ожидая команды хозяйки.

Жан-Поль не успокаивался:

— Тебе всегда нравилось рисковать. И жажду опасности ты, как правило, удовлетворяла, затаскивая к себе в постель таких мужчин, каким когда-то был я. — Он заставил себя улыбнуться и подошел к ней почти вплотную. Можно было схватить ее, но уж лучше взять в руки гадюку, подумал Жан-Поль и понизил голос, утрируя французский акцент. — Ах, ma belle, когда-то тебе было не занимать страсти. Неужто ты вложила всю свою страсть в компанию?

Она оттолкнула его.

— Пошел к черту!

Жан-Поль засмеялся:

— Мы отправимся туда вместе, ma belle. — Он опять приблизился к ней, с удовольствием глядя, как она морщится от его зловонного дыхания и безобразного шрама. — Я могу уничтожить и твоего сына, и твою компанию «Вайтейкер и Рид». Предположим, у тебя нет ни того, ни другого. С чем тогда ты останешься?

Она промолчала, и лицо ее ничего не выражало. Но за спокойной личиной Жан-Поль мог разглядеть и страх и злобу. Правда ли может? И станет ли? Абигейл обожала риск, но хотела, чтобы игра совершалась по ее правилам. Ей не нравилось, когда ситуация выходила из-под контроля. А именно так произошло тридцать лет назад с Жаном-Полем, поэтому она и постаралась вычеркнуть его из своей жизни навсегда.

— Не угрожай мне, — сказала она наконец осипшим голосом. И облизала губы. Без помады они казались бледными и тонкими. Выходит, не напрасно она заботилась о своей внешности. — Никто не поверит тому, что ты вздумаешь наплести обо мне или о Квентине. Я упрячу тебя в сумасшедший дом.

На Жана-Поля ее слова не произвели никакого впечатления. Он лениво шагнул к столу и начал раскачивать тяжелое пресс-папье из розового кварца.

— А Май Слоан — чудная девочка, не так ли? — спросил он, не глядя на Абигейл.

— Не знаю. Я никогда ее не видела, Жан-Поль. Сейчас ей четырнадцать…

Абигейл вдруг замолчала, и Жан-Поль понял, что она разволновалась. Чем больше она нервничала, тем уверенней чувствовал себя он. Абигейл — грозный соперник. Чтобы добиться желаемого, надо лишить ее душевного равновесия. Иначе она победит. Опять.

Он посмотрел ей в глаза.

— Верни мне Камни Юпитера.

— Жан-Поль, — сказала она шепотом, — оставь в покое прошлое.

— Не могу.

Жан-Поль повернулся и ушел под пристальным взглядом вьетнамца.


Абигейл неподвижно стояла, окруженная дорогостоящим антиквариатом, до тех пор, пока не услышала стук двери черного хода и потом, за окном, — шаги по брусчатому проезду. Затем, прижимая ладонь к груди, в которой прыгало сердце, она, спотыкаясь и наталкиваясь на углы, ринулась в гостиную. Взор застилали слезы.

Она подбежала к окну как раз вовремя, чтобы увидеть спину Жана-Поля, выходившего через кованую калитку на улицу.

Жан-Поль Жерар.

Он не был теперь даже тенью того дерзкого, сильного автогонщика, каким был тридцать лет назад. Он снился ей каждую ночь молодым, а теперь будет являться в нынешнем безобразном облике. Побитый, старый и жалкий. А ведь он моложе ее. Его желтозубая улыбка, улыбка скелета, заставила Абигейл со страхом вспомнить о смерти. Чтобы избавиться от него, она отдала бы Камни Юпитера.

Если бы они у нее были.

Она наблюдала за тем, как он, прихрамывая, спускается по Маунт-Вернон в сторону Чарлз-стрит, пока не скрылся из виду. «Будь проклят, Жан-Поль, — сказала она, обращаясь к своему тихому, безлюдному дому. — Почему ты не умер?»

Глава 11

Квартира Софи Менчини в реконструированном каменном доме в районе порта была лишена всякой вычурности, мебель и стены были теплых, неброских тонов, но, несмотря на это, в Бостоне нашлось бы немного столь же эффектных квартир. Вся обстановка была заказная, ручной работы, выполненная в одном стиле, и не потому что Софи стремилась как-то выделиться, а потому что она четко знала, чего ей хочется. И результат превзошел ожидания: квартира особенно в сочетании с дивным видом бостонской гавани, оказалась и симпатичной, и внушающей уважение. Гость сразу понимал, что он в доме богатой, умной женщины, обладающей вкусом и чувством юмора. А с какой-нибудь другой Ребекка и не захотела бы на пару богатеть.

— Мне бы надо было отменить встречу, — сказала Софи вместо приветствия, встречая в дверях бывшую однокашницу. — Можно спросить, к чему такая спешка?

— Нельзя, если хочешь быть хорошей девочкой.

Софи обдумала услышанное и решила, что Ребекка не шутит.

— Давид в кухне.

Давиду, невысокому мужчине с рыжими курчавыми волосами, на вид было лет сорок пять. Ему нравилось флиртовать с Софи, а через полминуты знакомства и с Ребеккой, но в то же время он был целиком и полностью предан жене и детям, которых у них было пятеро. Он владел небольшим ювелирным магазином на Копли-плейс. Именно в этом магазине были куплены обручальные кольца для Софи и ее жениха Хэнка, конструктора игр, непревзойденного изобретателя головоломок, человека столь же неповторимого, как и всё в жизни Софи. Галстуки у растрепанного весельчака Давида вечно были обслюнявлены, в карманах у него оказывалась изжеванная резинка — проделки детей, — но когда дело касалось драгоценных камней, он сразу становился серьезным и очень внимательным профессионалом.

Давид изучал камни Ребекки больше часа.

В это время Софи и Ребекка пили охлажденный чай из трав на балконе. Давид сначала хотел забрать камни с собой, поскольку все необходимое оборудование находилось у него в магазине, но Ребекка не разрешила. Ведь даже то, что она показала свое сокровище ему и Софи, может навлечь на них беду. Зачем подвергать их еще большей опасности? Смирившись с поражением, Давид несколько раз звонил жене, чтобы кое-что проверить. Разговоры звучали таинственно.

— Я не буду задавать вопросов, на которые тебе не хотелось бы отвечать, — сказала Софи.

— Правильно.

— С вами, Блэкбернами, невозможно разговаривать.

Ребекка пожала плечами и отхлебнула чаю, поймав на себе пристальный, испытующий взгляд Софи. В ее подруге росту было немногим больше полутора метров, однако ей удалось преодолеть стереотип миниатюрной женщины — то есть слабовольной, неуверенной и мнительной — при помощи сильного характера и высоких требований к себе и окружающим. Надежная, способная, прямая, она приспособилась к трудностям корпоративной жизни, и все у нее получалось прекрасно.

Ребекка, напротив, любила круто менять судьбу. Она обожала рисковать деньгами, чем повергала в шок своих нью-йоркских банкиров. Один из них сказал, что будет рад, если она наконец решит, как ей распоряжаться своими средствами: как подобает состоятельной даме, что все-таки время от времени случалось, или испытывая терзания золушки, не знающей, на чем ей выезжать — на шестерке лошадей или на тыкве. Ребекка засмеялась в ответ, и этим окончательно вывела его из себя. Потом она узнала, что ее банкиры метнули жребий: кому излить на нее злость. Счастливым победителем оказался тот самый бедняга. Он заявил ей, что это вовсе никакой не бизнес, когда клиент учитывает каждый потраченный грош и те деньги, что лежат на счету. «Хотя, — заметил он, — горбатого могила…» «Вы отказываетесь от меня?» — спросила Ребекка. «О нет, работа с вами дает мне большой материал для светских бесед».

— Ты раздобыла экземпляр «Успеха»? — спросила Софи.

— Угу.

— Джед по-прежнему привлекателен, не правда ли?

Ребекка прихлебнула чай. Несмотря на все недостатки Джеда Слоана, Софи не переставала укорять Ребекку за то, что та с ним рассталась. «У тебя чересчур высокие критерии», — любила повторять Софи.