– А чего ещё ожидать от человека с таким послужным списком, как у меня, в том, что касается женщин? Трудно предположить, что кто-то с двумя – не с одним, а с двумя! – неудачными браками за плечами хорошо разбирается в тонких нюансах взаимоотношений с противоположным полом, – с унылым видом ответил Джеб.

Минго помедлил. Затем, глядя на свою запотевшую бутылку пива, осторожно произнёс:

– Тебе не кажется, что пора перестать заниматься самобичеванием по этому поводу? Готов признать, ты допустил какие-то ошибки, но тебе никогда не приходило в голову, что, возможно, в крахе обоих твоих браков виноват не ты один? Одному, знаешь ли, с этим не справиться. Чтобы создать или разрушить брак, нужны двое.

Джеб закрыл глаза. Этот спор не раз происходил между ними, и, скорее всего, Минго был прав. Вот только... Только он никогда не предполагал, что в сорок пять лет окажется одиноким с двумя развалившимися браками за спиной... И без детей. Когда Джеб здраво оценивал ситуацию, что случалось нечасто, он понимал, что Минго прав, и не только его вина в том, что обе жены покинули его. Чёрт, нельзя не признать, что его первый брак с Ингрид Гюнтер, дочерью австрийского барона, купившего половину южного края Долины, не был разумным. Ему только что исполнилось двадцать два, а Ингрид было двадцать один. Им стоило лишь разок взглянуть друг на друга, и на них обрушился неземной жар. Через четыре месяца они поженились, ещё три, ослеплённые сексом, были безумно счастливы. К весне их аппетит друг к другу притупился, и Ингрид надоела жизнь в Дубовой долине, на которую она смотрела свысока. А Джеб не мыслил своего существования без Долины. Так было всегда, и он рассчитывал, что так всегда и будет. Он пытался объяснить это Ингрид, но та не слушала. В конце концов, она выдвинула ему ультиматум: или он оставляет работу и следует за ней в Австрию, или… К июню они развелись, и Ингрид вернулась к своему папочке и привычному роскошному образу жизни. Иногда, когда ему было одиноко и тоскливо, Джеб задавался вопросом: а что, если бы он уступил Ингрид, если бы их брак сохранился…

– Ты думаешь об Ингрид, да? – настойчиво ворвался в его мысли Минго.

Джеб удивился:

– Действительно. Откуда ты знаешь?

– Потому что при этом у тебя на лице всегда появляется такое выражение, как будто ты совершил преступление против человеческой природы. Хоть убей, не могу понять, почему ты чувствуешь себя виноватым – это она ушла от тебя.

Взгляд Джеба упёрся в стол:

– Да, она сделала это, и, если ты хорошо помнишь, так же поступила и Шэрон.

Минго фыркнул.

– Похоже, ты единственный, кто не понимал Шэрон. Она вышла замуж за тебя потому, что хотела уехать из Долины, но ей не хватало духу сделать это самостоятельно. Когда ты получил степень магистра криминологии, она, как и половина округа, решила, что ты мгновенно умчишься, чтобы занять должность в полицейском управлении какого-нибудь большого города. Её расчётливое сердце, должно быть, разбилось, когда она обнаружила, что ты совершенно счастлив, оставаясь там же, где и раньше.

Джеб испытал неловкость. Его брак с Ингрид, в крайнем случае, можно было бы списать на юношескую опрометчивость, но с Шэрон Фоули... Он был уверен, что нашёл в Шэрон родственную душу. Оба они родились и выросли здесь. У них было общее прошлое, и, казалось, им нравится одно и то же.

Он не знал, что Шэрон хотела уехать из Дубовой долины. О, может, она и любила его вначале, но своё будущее она видела за пределами Долины, а Джебу подобная мысль никогда даже в голову не приходила. Однажды вечером он вернулся домой и обнаружил на кухонном столе записку от жены, сообщавшую о том, что она уехала с парнем, которому принадлежит фирма в Санта Роса, специализирующаяся на стрижке деревьев. Джеб почувствовал себя опустошённым. Он понятия не имел, и для него стало открытием, что хоть Шэрон и хороша, как куколка, в то же время, она хитра, как змея.

Боль в глазах, взгляд, опущенный на стол. Он любил Шэрон. Верил, что она счастлива, что у них общие цели. Если бы он знал, горько размышлял Джеб, что она имеет виды на жизнь где-то в другом месте, он бы никогда не женился на ней. Он был уверен, что её связывают с Долиной те же чувства, что и его. Он представлял себе, как они стареют вместе, как их дети собираются вокруг них, как внуки весело возятся у него на коленях. Но у Шэрон были другие мечты. И он их не разделял. Он даже не знал, о чём она мечтала.

Джеб страдальчески улыбнулся. Он многого не знал. Конечно, ему ничего не было известно о её  встречах с другим мужчиной, однако он знал, что Шэрон несчастлива в Долине. В те последние месяцы, отчаянно и безнадёжно желая сделать её счастливой, Джеб устраивал уикенды в Сономе[6] и на побережье. Несколько ночей они провели в Сан-Франциско. Но этого было недостаточно. Когда Шэрон начала давить на него, требуя, чтобы он устроился на работу в Сан-Франциско, Джеб проявил упрямство, заявив, что здесь его дом, и именно здесь он желает жить. Он до сих пор помнил выражение её лица. Шэрон дерзко смотрела на него, уперев руки в бока: «Знаешь, – говорила она ровным голосом, – никто не хочет быть похороненным заживо в таком унылом и скучном месте, как Долина. Каждый из нас хотел бы иметь воспоминания о чём-то более волнующем, чем шествие в День Будущих фермеров Америки или родео в День Труда». На следующий вечер он нашёл записку.

В самые безрадостные моменты своей жизни Джеб задавался вопросом, не было ли в самой его природе чего-то абсолютно неправильного. Не одна, а две жены ушли от него. И в обоих случаях, как он осознавал теперь, последней каплей становилось его нежелание покидать Долину. Он пытался посмотреть на ситуацию под разными углами, но всегда получалось одно и то же: в то время как он хотел остаться, они хотели уехать. Он ошибался? Был слишком упрям? Может быть, существовала возможность компромисса, которую он не заметил?

После бегства Шэрон Джеб был полон неуверенности в себе, размышлял о том, что он сделал не так, и о том, что не так в нём самом, из-за чего две, такие разные женщины не захотели оставаться замужем за ним. Он долго переживал, некоторое время молча страдал и раздумывал, и, в конце концов, пришёл к выводу, что брак просто не для него. Оказывается, он не очень хорош в этом, и не стоит пытаться снова. Нет. Не для него. «Поразвлечься и расстаться» было его девизом на протяжении последних двенадцати лет, и он не видел причин что-либо менять.

Джеб глотнул пива и посмотрел на брата.

– Оставь всё, как есть.

– Я бы так и поступил, если бы не знал, что ты до сих пор терзаешь себя тем, в чём не было твоей вины.

– Уже не терзаю. Всё в порядке.

Расслышав предостерегающие нотки в голосе Джеба, Минго сменил тему, а, покончив с сэндвичем, попрощался и ушёл. Джеб сидел на своём месте за кухонным столом, уставившись в пустоту. Может, и правда, что он до сих пор терзается из-за двух разводов. Ну и что? Ведь он действительно потерпел неудачу. Дважды.

Отогнав неприятные мысли, Джеб встал и вышел наружу. Была работа, которую следовало бы сделать, но, напомнив себе, что он в отпуске, Джеб решил посвятить послеобеденное время досугу. Он выпустил двух своих собак метисов – Дог и Босса – из конуры и, позволив им побегать вокруг и позадирать ноги, а Дог поприседать, чтобы пометить каждый куст в радиусе пятидесяти ярдов, запустил их в дом для компании. Улегшись на диване в передней комнате – собаки плюхнулись на пол рядом с ним – Джеб зачитался книгой Джона Сэнфорда из серии «Правила охоты».

Уже сгустились сумерки, когда он покормил собак и позволил им выйти из дома, чтобы они ещё раз побегали. Ожидая их возвращения, Джеб открыл очередную бутылку пива и устроился на веранде, наслаждаясь прохладным ночным воздухом. Собаки, в конце концов, вымотались и, слюняво расцеловав его, заняли свои обычные места рядом с ним на веранде. Наступила тишина. Мерцая серебром на фоне чёрного неба, зажглись звёзды. Джеб сидел, постепенно погружаясь в тишь и покой. Он был в хорошем настроении. Даже доволен. А затем его взгляд неминуемо обратился к сияющему через долину свету из окна домика Роксанны Боллинджер. Он горел, как маяк в ночи. Единственный свет, озаряющий тьму.

Джеб сжал губы. Эти ночные часы всегда были его самым любимым временем суток, но теперь… теперь, с горечью подумал Джеб, они стали для него наихудшими.


Глава 3

Одетая в безразмерную белую футболку, Роксанна долго сидела на улице, потягивая из стакана чай со льдом, пока совсем не стемнело, впитывая в себя покой и упиваясь освежающей прохладой, сменившей дневную жару. Шорохи из близлежащего леса  доносились до нее, успокаивающие и в то же время тревожащие. Что это за звук? Лиса? Енот? Или, – она вздрогнула, – пума? А может, медведь? И ночное небо над ней... Захватывающее дух. Безбрежный черный бархат, усыпанный мириадами сверкающих бриллиантов. В низине мерцали городские огни, подмигивая ей и заставляя чувствовать себя, словно орел в гнезде, озирающий мир с высоты. Её взгляд проследовал через предгорья на восток, и Роксанна обрадовалась, заметив свет на полпути к темному склону. Она почувствовала сопричастность, разглядев огонек, пылающий в кромешной тьме. Ближайший сосед через дорогу,   – подумала она со смешком.

Поскольку час был поздний, стало прохладно, и, поеживаясь, Роксанна вернулась в свою уютную хижину. Здесь до сих пор не было электричества, но она справлялась с помощью ламп на батарейках  и газовой плитки. И своего сотового телефона.  Конечно, она не собиралась долго оставаться без энергии: завтра должны доставить новенький генератор и второй баллон пропана.

Опустившись на двуспальную кровать, установленную в самой большой комнате, Роксанна заснула, планирую свершения на следующий день. И когда рассвет прервал ее сон, она вылезла из постели полная энтузиазма. Быстрый душ, чашка кофе, сваренного на печи в древнем алюминиевом кофейнике, миска хлопьев и банан, – Роксанна готова к любому испытанию. Сегодня она надела джинсовые капри и белую рубашку, усыпанную голубыми незабудками, а роскошные волосы аккуратно заплела во французскую косу.