Марья Васильевна Камышева сегодня и впрямь была в прекрасном расположении духа. Их отдел тоже уже успел и выпить, и закусить в честь праздника. Правда, у них преобладали как раз женщины, так что приход мужчин, да еще с цветочком и шоколадкой, был встречен взрывом энтузиазма. Марья Васильевна как раз демонстрировала сослуживцам подарок мужа — мобильный телефон, кокетливо висящий у нее на фирменном шнурке посреди роскошного бюста.

— И такой маленький! И, чтобы не замерз, в мороз его можно прямо в декольте прятать!

— В твое декольте, Машунь, можно полевую рацию спрятать, — галантно заметил Лысенко, протягивая Камышевой шоколадку и красный тюльпан. — Действительно, замечательно входит. Теперь покажи, как выходит. О! Ничего себе! Да, совсем забыл, зачем шел. Умеете вы, Марья Васильна, ошеломить, так сказать. С праздничком! Можно поцеловать в щечку?

— Лысенко, ты с чего это такой любезный? Или опять нужно чего без очереди?

— Мы просто поздравить тебя пришли, Маш, правда. — Банников протиснулся вперед. — Ручку поцеловать, поблагодарить за все, что ты для нас сделала…

— Это точно! — Лысенко куртуазно взял Машину отнюдь не маленькую ручку и поднес к губам. — А духи! Просто сказка! Мария, ты дивная женщина! С праздником!

Камышева растаяла.

— У вас что, своих баб нет, что вы к нам приперлись, — нежно проворковала она. — А, у вас Скрипковская, — вспомнила она. — Рыжая такая. И что вы ей подарили?

— Мобильник вот Игореша классный где-то достал…

Лысенко легонько пнул друга ногой.

— А, старье. Конфискат. До твоего, Машунь, как до Киева рачки. У тебя обалденный. Со вкусом, со вкусом вещь. И тебе к лицу очень. К глазам. То есть, я хотел сказать, к губной помаде.

Телефон действительно был ярко-красный, с легким металлическим отливом.

— Может, шубу наденешь? — предложил Лысенко. — Хочется глянуть, как он с шубой.

— Так его под шубой не видно будет, — недоуменно пожала мощными плечами Камышева.

— Ты надень, Маш, — уговаривал капитан, увлекая ее к вешалке, на которой виднелась знаменитая шуба. — Надень. Две красивые вещи — это не одна красивая вещь. Представляешь, идешь ты по Сумской, шуба распахнута, мех на солнце играет, а на груди — еще и телефон. А грудь… — Лысенко прикрыл глаза, как бы в ослеплении от неземной камышевской красоты.

— Ну как? — осведомился он у стоящего позади Банникова. — Как, Коль?

— Ничего, — сдержанно ответил Банников. — По-моему, неплохо.

— Чего неплохо? — повернулась к нему фасадом Камышева.

— Говорит, что сзади вообще отпад. Фигурка — закачаешься. Маш, а ты нам шубку на полчасика не одолжишь?

— Это зачем еще? — насторожилась Камышева.

— Да Бармалей своей жене шубу купить хочет, так мы ему покажем, какая у тебя шуба классная. И пошита хорошо…

— И сидит замечательно, — подхватил Банников.

— Так формы какие! Фемина! Нимфа! — Лысенко поцеловал кончики пальцев. — Дай, Маш. Мы тебе сейчас же вернем в целости, так сказать, и сохранности. И пирожком угостим.

— Пирожком я тебя сегодня и сама угощу. У нас девки полный стол пирожков нанесли…

— Ну, тогда конфеткой.

— Ой, Лысенко, да бери так, без конфетки. Только чтоб через полчаса принес. А то знаю я тебя, домой соберешься — и иди голая.

— Если ты голая идти соберешься, то только свистни. Такого ни в одном стриптизе не увидишь. Маш, я ж в лучшем смысле… Памела Андерсон отдыхает…

— Язык что помело, — нежно произнесла Камышева, сбрасывая шубу на подставленные руки.

— Да, — горестно констатировал капитан через десять минут. — Дерьмовая шубейка. Никуда не годится. Тут вот вообще лысая. Рукав пришит криво. Подкладка вся уже полезла…

— А по-моему, вполне ничего, — сказал Шатлыгин. — Издали так вообще хорошо. — Он отошел в самый конец комнаты и оттуда созерцал камышевскую шубу. — Ну-ка, Катюш, повернись!

Лейтенант Скрипковская покорно, как первоклассница на примерке школьной формы, повернулась.

— Нет, никуда не годится, — вынес вердикт Банников. — Плечи не на месте, рукава висят, спереди тоже все черт знает как…

— А зеркала нет? — жалобно спросила Катя. — Я же себя не вижу.

— Вот и хорошо, что не видишь, — утешил Лысенко. — Такого лучше и не видеть. Подол по полу волочится, плечи на локти сползли, а там, где у Камышевой грудь… Чтобы эта доха хоть как-то на Катерине сидела, ее всю надо распороть и перекроить. После чего Камышева найдет киллера — и конец моей молодой жизни. А поскольку денег у Камышевой на приличную вещь нет, то и на хорошего киллера тоже не найдется. И буду я умирать долго и мучительно. Или останусь инвалидом. Впрочем, она меня сама инвалидом сделает. Безо всякого киллера. Снимай!

— Ничего, Кать, снимай. У меня идея получше, — сообщил Банников. — Сейчас переговорю кое с кем, — загадочно произнес он, — и, я думаю, шуба будет. И не только шуба, но и дельный совет…

* * *

— …и не только шуба! Что ты думаешь, Коля, какая-то там шуба враз все изменит? Не-ет, дорогой мой, так не бывает. Нужно все менять, от нижнего белья до макияжа! До выражения лица и, извини меня, до жеста, которым она будет прикуривать сигарету!

— Я не курю, — тоненьким голоском пропищала Катя.

— Очень плохо! Такая женщина просто обязана курить. Если уж лепить образ, то с начала и до конца. Нельзя делать что-либо наполовину! А уж тем более ограничиваться деталями. Ну что толку, что мы просто напялим на Катеньку шубу? Ничего ведь не изменится.

— Как что толку? Да ты гляди, Наташ, уже и сейчас совсем другая девушка получилась!

Катя Скрипковская, огорченная тем, что ей, видимо, придется научиться курить, стояла посреди комнаты в действительно роскошной шубе. Даже она, не искушенная в мехах, понимала, что эта шуба — невесомая, сшитая в виде длинного английского пальто с капюшоном и большими накладными карманами — ни в какое сравнение не идет с тем, что надевали на нее днем.

— А что это? — спросила она, украдкой поглаживая подбородком нежный мех.

— Стриженая норка, — отрывисто бросила женщина, еще не остыв от спора.

— А с виду и не поймешь, — изрек Банников. — То ли мех, то ли бархат, то ли кошка…

— Много ты понимаешь в кошках. — Лысенко, вальяжно развалившийся в кресле, с видом знатока разглядывал шубу. — В этом-то весь шик. Знающий человек, как я, например, с одного взгляда разберется, норка это или кошка. И, пардон, сколько это чудо стоит, Наташенька?

— Что?! — Лысенко выпучил глаза. — Это в долларах? Или в гривнах?

— В английских фунтах.

— Ничего себе! — Капитан даже присвистнул и приподнялся в кресле. — Фунт — это ж полтора доллара!.. на полтора… о-о-о!

Катя осторожно, как стеклянную, сняла с себя бесценную норку и пристроила ее на ручку кресла.

— Николай Андреич, — шепотом позвала она, — а если мы ее испортим?

— Катенька, — веско сказала Наталья Антипенко, парикмахер-модельер экстра-класса, бывшая одноклассница Николая Банникова, а теперь владелица сети престижных косметических салонов, сауны, бассейна и прочая, прочая, прочая и, кроме всего, еще и женщина с большим вкусом. — Катенька! Я Кольке по гроб жизни обязана. Он мне самое дорогое вернул, что у меня только в жизни есть… Ладно, пустой треп. И если вдруг раз в сто лет он является и говорит, что нужно помочь, то я все сделаю, и даже то, чего он не хочет и от меня не требует. Вот так. А шуба — что шуба! Шуба — тьфу. Сегодня есть, а завтра моль съела или Гринпис краской облил. Тем более что эта мне не нравится. И велика, и цвет совершенно не мой. Год уже висит, не ношу. Вон, даже бирка магазинная. Можешь посмотреть, Лысенко, а то от любопытства скоро задымишься. Антошка в Лондоне без меня купил — польстился, что распродажа.

— Я не понял, это что — вообще дешевка? — протянул Лысенко, сделав обиженную мину. — Не-е-т, граждане, так не пойдет, нам уцененки всякой не надо. Нам шуба нужна дорогая, хорошая…

— Привет, Коля! — В комнату не спеша вошел сам хозяин дома. — Привет, Игорек! — Он за руку поздоровался с мужчинами. — Здравствуйте, девушка. — Галантно поцеловав ручку Кате, он представился: — Антон Борисыч!

— Катя! — зарделась Катерина.

— Очень приятно! Наташка вам что, шубу нелюбимую спихнуть хочет? За полцены? Не любит она моих подарков, ох, не любит! — Он завертел крупной круглой головой.

— Антоша! — состроила милую гримаску жена. — Во-первых, она мне большая…

— Щас, большая стала! — хмыкнул Антон Антипенко. — Если б ты не худела все время, как дура, на своих диетах! Стоит только мне за дверь, как она жрать перестает! А в последний раз — так вообще! Насколько ты похудела? На двенадцать?

— На тринадцать, — с гордостью ответила Наталья Антипенко. — Два размера.

— Ну и дура. Здоровье свое гробишь. За писюшками восемнадцатилетними угнаться хочешь? Чтоб в гробу красивей всех лежать? Что ты только с собой сделала…

— Антоша!

— Что — Антоша? Вот, девушка к нам в гости пришла. Все на месте, приятно глянуть. Ну-ка, прикиньте. — Он любезно подал Кате норковое пальто. — Ну вот! Как сидит! Фигура просто сказка!

Катя, которая в последний раз по какой-то таблице в женском журнале насчитала у себя лишних как раз около тринадцати килограммов, тихо вздохнула. Вот у человека сила воли!

— Это за сколько вы сбросили? — шепотом поинтересовалась она у хозяйки.

— За два месяца, — так же шепотом ответила Наталья.

— На диете какой-нибудь сидели?

Наталья покрутила темноволосой, коротко остриженной головой.

— Тренажерный зал каждый день по два часа. И фруктовая диета.

Катерина горько вздохнула. Где ж их взять, эти два часа на тренажерный зал, да еще каждый день?

— А я читала, что тайские таблетки такие есть, — заинтересованно подвигаясь поближе, сообщила она, — с глистом внутри, очень здорово помогают…