— Чё надо? — она была пьяная и злая, это было видно даже из подъезда.

— А мы... Ээ... Мы разыскиваем Людмилу.

— Камилу, — поправил Лёшка. — Я знаю, что она у тебя, Кать. Мне Алекс сказал.

Воспользовавшись её замешательством, Юрка сунул в щель ногу:

— Можно мы войдём? — и, настойчиво преодолевая сопротивление, открыл дверь шире. — Мы буквально на минутку, Катюш. Просто заберём Камилу, и отвезём её домой.

Но Катерина, несмотря на ласковый Юркин тон, вдруг задохнулась возмущением:

— А ну пошли вон отсюда! — и попыталась выпихнуть его в подъезд. — Козлы!

Её платиновые кудри взметнулись и рассыпались по пышным белым плечам, вслед за ними качнулись смачные груди под алым атласом платья и Юрка вдруг завис. Она пыталась сдвинуть его с места, а он стоял и, как дурак, осторожно гладил её полные руки. Битва титанов.


— О-о-о... А вот и Савченко! — раздалось откуда-то из-за них, и Лёшка решительно протиснулся мимо, проникая в коридор.

— Ку-у-уда! — рванулась к нему Катька, но Юрка удержал.

Да что-там — практически зажал в объятиях, что-то вполголоса объясняя в её растрёпанные локоны, и она слушала, недовольно фыркала, но вырываться уже не пыталась. А Лёшка смотрел на Людку, такую же растрёпанную, как её подружка, но значительно более пьяную — прямо-таки едва стоящую на ногах, но всё равно такую охрененную в этом своём маленьком чёрном платьице, с выглядывающими из под него кружевными резинками чулок, с трогательно размазанной под глазами тушью и упрямо поджатыми пухлыми губками, которые чертовски хотелось зацеловать. Она смешно сощурилась, пытаясь выглядеть строже:

— Я никуда с тобой не поеду, Савченко! — выставила вперёд палец. — Ни-ку-да! Понял? Всё... — царственно повела головой, — свободен остюда...

И промахнувшись мимо дверного косяка, полетела спиной в комнату.

Лёшка поймал. Словно в безумном, стремительном танго, подхватил её уже у самого пола и, гася инерцию полёта, немного пробежал вперёд, волоча за собой свою пьяненькую королевишну с задранной ногой. Замер на мгновенье, восстанавливая равновесие... и тут же словил оглушительную оплеуху.

— Отпустил меня, Савченко! Быстро!

Всё произошло настолько мгновенно, что парочка у входа, кажется, только на звуке пощёчины и очнулась. Катька охнула, кинулась было спасать подругу, но Юрок её снова удержал. Лёшка всё-таки поднял Люду на ноги и осторожно отпустил, а она, как ни в чём не бывало натянула сползшую лямку платьица на плечо и гордо вскинула голову:

— Понял?

От этого её снова повело, Лёшка снова подхватил, а она заверещала и забрыкалась, да так отчаянно — и откуда только силы взялись? Пришлось кое-как дотащить её до кровати и, уложив, отступить.

— Слушай, ну нельзя её в таком состоянии везти, — подошёл к Лёшке Юрка. — Буйная. Она сейчас на улице концерт устроит, и тебя загребут за домогательства. А она ещё и подтвердит, вот увидишь.

— Ну и одну я её тоже не оставлю.

— Понял, — кивнул Юрок и повернулся к хозяйке: — Катюш, а что если нам немного погулять? Там такая хорошая погода!

Та сначала отпиралась, тем более что и Людка заявляла, что Катерина никуда не пойдёт, но чёрт его знает, что нашёптывал на ушко пламенной амазонке Юрка, и по каким таким секретным точкам на её спине скользила при этом его рука, но она сдалась. Всё ещё пытаясь держать фасон, окинула мужиков подозрительным взглядом:

— Полчаса, не больше! И возле дома, ясно?

— Конечно, как скажешь! — Юрка помог ей надеть пальто и шепнул Лёшке: — Короче, нас до утра не беспокоить. — И, подмигнув, звякнул в кармане ключом от съёмной квартирки.

— Самонадеянно, — скептически хмыкнул Лёшка.

— Надеюсь, осилю... — Юрка смотрел на рьяно красящую губы Катерину, и, кажется, не дышал. — Твою ж мать... Богиня! Всё, Лёх. Женюсь.


Когда они ушли, Лёшка вернулся в комнату и обнаружил, что Люда спит. Трогать не стал, понимал, что это ненадолго, просто сидел в кресле и смотрел на неё. Думал.

Неужели её действительно накрыло из-за того, что муж рассказал правду? Тогда, получается, она его любит, а Лёшка всё-таки влез, куда не надо? Но с другой стороны, невмешательство в данном случае, это скрытый вред, который как снежный ком, с каждым годом становится только тяжелее. Да и сколько можно душу-то рвать? Нет, на этот раз всё будет по-его. Без вариантов.

Господин муж, кстати, оказался забавный. С виду весьма представительный, Лёшку даже кольнуло ревностью, когда он увидел его вживую, но на деле — так себе. Не боец. Он до смерти испугался их с Юркой уже в тот момент, когда они только подошли к нему. И даже не пикнул, не говоря уже о сопротивлении, когда они вежливо, но настойчиво повели его к машине, взятой Юркой напрокат.

Сидели средь бела дня на оживлённой улице, в тачке с прозрачными стёклами... А немец подыхал от ужаса. Нет, ну ладно, может, Юрка перегнул с этими своими шуточками на счёт поломанных кадыков и свёрнутых шей... Но немцу всё-таки можно было бы проявить характер, ведь Лёшка-то, по сути, лез в его частную жизнь, и на требование рассказать Людке правду о второй семье и детях на стороне, Трайбер имел полное право послать его куда подальше, причём в грубой форме. И был бы прав! Но господин муж только потел и с ужасом косился на огромного Юрку, который самозабвенно ковырялся в зубах перочинным ножичком и методично прощёлкивал суставы сжатых в кулаки пальцев. Его даже бить не пришлось, хотя, чего уж греха таить, Лёшка был готов и навешать для убедительности...

— Ум-м-м... — застонала Людка, и Лёшка сорвался с места. — Кать... Каа-а-ать...

— Люд, она ушла. Я здесь. Алексей. Савченко. Посмотри на меня.

— Ка-а-ать... Мне херово... Кать...

Её скрутило в резком рвотном спазме, но она сдержалась, и только зарыла лицо ладонями, заскребла ногами по кровати.

— Уммм...

Лёшка осторожно подхватил её, чтобы отнести к туалету, но она вдруг забилась в его руках — отчаянно и молча, словно задыхаясь от ужаса. Пыталась вырваться, лупасила его по чему придётся и даже пускала в ход ногти. На белую горячку это похоже не было, скорее уж на паническую атаку. И стоит ли удивляться, что её всё-таки вырвало? Сразу и на себя и на Лёшку. Немного, в основном желчью — то ли не первый раз уже, то ли не закусывала ни хрена... Дурында!

Хотя, пьяная-то пьяная, но она тут же замерла в шоке от самой себя, а Лёшка только сильнее прижал её к груди и дотащил-таки до туалета. Помог опуститься на колени, держал волосы, мягко, но настойчиво поджимал рукой под солнечное сплетение, облегчая процесс. Потом, когда она, привалившись спиной к стене, сидела на полу возле унитаза и стонала, отпаивал её водой. А когда, стянув с себя перепачканный джемпер, попытался расстегнуть молнию на её платье — она снова начала отчаянно отбиваться, молча глядя на него таким перепуганными глазами, что руки опускались... Пришлось успокаивать, уговаривать, действовать осторожнее, чем сапёр на минном поле... И когда он всё-таки  стянул с неё платье, а после подвёл к раковине, чтобы умыть, она отпихнула его руки:


— Пусти, я в душ хочу...

— Сейчас не надо, Люд, лучше утром. Давай пока так, — намочил полотенце.

— Я сама...

Но что она там сама? Повозилась немного, то и дело рискуя грохнуться и, наконец, сдалась. Лёшка помог ей обтереть грудь и живот, снова подхватил на руки и отнёс в спальню. Уложил в постель, укутал в одеяло. Ей стало значительно легче, но всё-таки могло бы быть ещё лучше, поэтому Лёшка взялся за телефон.

— Юрок, это я... Да понял я, понял, извини! Слушай, ну спроси, может, у неё есть какой-нибудь энтеросорбент дома? Да без разницы! Хоть уголь активированный!

Почти две минуты ждал, пока Юрка, прорываясь сквозь Катькино кокетливое хихиканье, приглушённо расспрашивал её по сути вопроса, а потом, ведо́мый указаниями уже самой Катьки, копался в кухонном шкафчике, отыскивая нужную баночку с порошком. Нашёл, развёл, принёс Людмилке, уговорил выпить. Она выпила и тут же отрубилась, а Лёшка, застирав их вещи, принял душ и, вернулся в комнату. Пока выдалось затишье, тоже надо было бы вздремнуть, но кровать одна. А в ней — практически голая, в одних только кружевных трусиках и эротичных чулочках та, при одной только мысли о которой вскипает кровь. И не то, чтобы Лёшка за себя не ручался, но это же Людка. Её же может и замкнуть, когда проспится...

Нагло залез в хозяйский шифоньер, вытянул с полки какую-то футболку, надел на спящую Людку. Потом нырнул к ней под одеяло, обнял со спины, зарылся лицом в тонко пахнущие чем-то цветочным волосы. На мгновенье показалось, что он сойдёт с ума от её близости, от её сладости и доступности...

Упрямая, дерзкая, боевая, но такая нежная и беззащитная. Как можно было отказаться от неё? Десять лет? Другая жизнь? Что за ерунда... Да хоть сотня, хоть тысяча! Тем более сын. Сын! Всё-таки дурак ты, Машков, хотя и с благородными замашками...

Глава 32

Двумя днями ранее.

Резко ударив по тормозам, Лёшка вышел из машины первым. Шакалы нервничают, когда их не боятся, это он уяснил ещё с Чечни. Вот и эти, кажется, не ожидали — слишком уж долго, целых секунд десять прошло, прежде чем из стоя́щего впереди крузака, сразу из обеих задних дверей, появилось двое молодчиков. Славянин и азиат. Азиат со стволом. Лёшка усмехнулся. Точно нервничают. Смело двинулся к ним навстречу:

— Какие проблемы, мужики? Чё, дорога узкая, не разъедемся?

Открылась задняя дверь подпирающего его тачку слева туарега.

— Садись, — кивнул на неё славянин. — На месте разберёмся, разъедемся или нет.

Отлично. Значит, велено доставить живьём.

— С какой стати? Вам надо, разбирайтесь здесь. Нет — мне тем более.

— Садися́... — на ломаном русском, выкрикнул китаец и поднял ствол. — Биситла садися!