Стася Андриевская - Верность.

Жертвенно, самоотверженно и на разрыв? Вообще нет. Просто искренне и от души.

* * *

— Николос, ты так и не дал мне ответ. И вынуждаешь меня действовать в одностороннем порядке.

Я поймала-таки момент для разговора однажды после ужина, когда Ник задержался в столовой, а Алекс уже ушёл к себе. Муж отложил в сторону журнал, снял очки.

— Просто у меня нет ответа, Мила. Ты поставила меня перед фактом и сделала это довольно неожиданно. Я понимаю, что ты имеешь право на свободу выбора, но и я тоже его имею, согласна? И всё, что я могу сказать сейчас совершенно точно — я не хотел бы развода. А в остальном — мне нужно время, чтобы всё обдумать.

— То есть, ты будешь препятствовать? Может, ещё и снова угрожать Алексом?

Он качнул головой:

— Алексу через три года исполнится восемнадцать, и он сможет сам определять, где и с кем ему жить. Но до этого времени, я хотел бы, чтобы он был со мной. Я не буду препятствовать вашему общению, больше того, я предпочёл бы, чтобы и ты всё это время оставалась здесь, в этом доме. У нас достаточно места, чтобы жить раздельно на одной площади, согласись. И я надеюсь, ты понимаешь, что сейчас просто глупо дёргать Алекса и из гимназии, и, тем более, из страны. Ему нужно доучиться и получить хорошее образование, чтобы у него было будущее. И так уж совпало, что всё это как раз укладывается в три года.

Я вздохнула.

— Значит, ты всё-таки хочешь растянуть развод на максимум? Зачем, Ник? Нет, ну правда? Я же тебе уже всё сказала, я тебя не люблю. Уважаю, да. Благодарна тебе. Очень благодарна, но...

— Не сто́ит, Мила. Мне не шестнадцать лет, я кое-что понимаю в отношениях. Да, ты права, любви нет, но нас всё ещё связывает нечто гораздо большее, не находишь? — посмотрел мне в глаза. — Ты когда-то попросила меня спасти твоего ребёнка. Для меня это было очень неожиданно, практически за гранью понимания, и даже в какой-то степени рискованно, но я обдумал, взвесил и пошёл тебе навстречу. И сейчас я просто прошу тебя пойти навстречу мне. Думаю, у меня есть на это право?

— Право-то есть, но смысл, Ник? Если ты надеешься, что за это время я передумаю разводиться — ты ошибаешься. Мы выросли из этих отношений, но всё ещё достаточно молоды, для того, чтобы попробовать снова, с кем-то другим. Тебе самому не хочется нормальной семьи?

Николос усмехнулся.

— Понятие нормальности слишком расплывчато, чтобы взывать к нему.

— Я говорю о любви, Ник. Просто о любви. Так достаточно понятно?

Он помолчал. Я видела, что он не просто упрямится из вредности — этого за ним никогда не водилось, а действительно анализирует ситуацию, и это мне в нём всегда нравилось. И говоря об уважении, я ни секунды не кривила душой. С Ником всегда можно было поговорить конструктивно. Даже если на него находило, и он сначала орал, то потом всё равно брал себя в руки и спустя время, мы так или иначе возвращались к острой теме и разбирали её предельно спокойно. Иногда это бесило, потому что вопросы в основе которых лежат чувства и эмоции не должны быть сухими препарированными лягушками!.. Но, тем не менее, в диалоге с Ником всегда был конечный понятный результат.

— Ты собираешься переехать в Россию?

У меня заколотилось сердце. Щёки обдало жаром.

— Не знаю, Ник. Я пока просто пытаюсь разобраться со своей текущей жизнью.

— А тот русский, которого ты любишь — он кто? И как давно ты с ним в отношениях?

— Мы не в отношениях, Ник.

— Ты не ответила кто он.

— Да какая разница? Друг детства, в школе вместе учились. Но не в нём дело, он вообще женат, если тебе это важно. Я не поэтому хочу развестись, Ник. Я просто... Просто задыхаюсь, понимаешь?

— Нет.

— Ну... А я не знаю, как ещё объяснить тебе это.

Мы помолчали.

— Ну, раз ты не собираешься срочно выходить замуж, значит, тебе не важен и срок развода, так?

— Нет, не так. Я не готова растягивать его на три года, не вижу в этом смысла. И тем более не понимаю, при чём здесь совершеннолетие Алекса.

— Я хотел передать ему головну́ю компанию.

Я опешила, думала, ослышалась.

— Что?!

— Да, именно так. Компания развивается, открываются новые представительства и дочерние фирмы. Мне не удержать всё это в руках, к тому же, с точки зрения налоговой нагрузки... Ты понимаешь, да?

— Нет. Давай начистоту, Ник? Алекс тебе никто. Ну точнее, ты вырастил его, я признаю, но чтобы передать ему свою компанию... Да ещё и в таком раннем возрасте! Что он будет с ней делать?

— Владеть, — развёл Николос руками. — Постепенно вникать в дела. Я подобрал очень мощную, профессиональную команду, которая позволит Алексу довольно быстро и безболезненно пройти период обучения и адаптации, и спустя ещё несколько лет он уже сможет управлять ею без меня. Мне кажется, это гораздо перспективнее, чем рисование.

А у меня вдоль позвоночника вдруг пополз холодок. Николос смотрел на меня прямо, спокойно — как, впрочем, и обычно, но я вдруг как-то особенно ярко увидела его худобу и это странное, нелогичное желание изо всех сил удержать то, что давно развалилось. Желание непременно родить ребёнка, а если нет — так намерение отдать приёмному сыну свою компанию...

— Ник, у тебя всё нормально?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну не знаю... — спросить такое в лоб, оказалось очень сложно! — Просто... Не знаю.

Он сощурился, улыбнулся уголком губ, и мне показалось, понял, о чём  подумала.

— У меня всё нормально, Мила. Просто Алекс мне не чужой.

Я ему не поверила. Холод с позвоночника переполз куда-то в солнечное сплетение, а в голе встал ком — такой плотный, что я даже не смогла продолжить разговор, просто кивнула и вышла из столовой.

Потом сидела за компом, заполняя анкету на участие в пятидневном форуме деятелей искусств «Spazio d'Аrte», который начинался уже через шесть дней во Флоренции и никак не могла сосредоточиться. Мысли возвращались к Нику, факты складывались в стройную теорию, а теория как-то вдруг сама собою превращалась в непреложную истину. Он болеет. Ну конечно! Правильное питание, БАДы, какая-то там особенная йога... Это он ещё про уринотерапию не знает, честное слово...

Дальше мысли не шли. Меня снова штормило, снова привычная жизнь рассыпалась в руках словно песчаная корочка, которую я все эти годы почему-то считала гранитной плитой... Решать прямо сейчас что такое хорошо и что такое плохо я не хотела, да и не была готова. И всё равно прекрасно понимала, что если что...

Ник действительно сделал для нас с Алексом слишком много для того, чтобы я упрямо оставила его в такой момент.

Через пару дней Ник улетел на трое суток. Сказал, по вопросу открытия своего представительства в порту Хайфы, но я-то понимала, что Израиль это, прежде всего медицина. Абсурд, конечно, потому что Германия это тоже, вообще-то, мировая медицина... И я не поленилась, залезла в интернет, изучила кучу форумов на тему сравнения медицины обеих стран, и выходило так, что Германия всё-таки лучше. Если дело не касается, конечно, особых случаев, когда пациент едет к конкретному специалисту...

В конечном итоге приняв твёрдое решение откровенно поговорить с мужем по возвращении из Италии, я, так и не дождавшись его из Израиля, улетела на конференцию.

Уже к субботе Соня сидела на антибиотиках с острым бронхитом, а Лиза пока задержалась на трахеите, но и ей на всякий случай прописали антибиотик. Хорошего, конечно, мало, но спасибо уже за то, что на фоне тяжёлой артилерии перестала подниматься температура и улучшилось состояние в целом. Зато кашляли обе так, что даже видавшему виды Лёшке страшно становилось. Особенно их раздирало по ночам — тогда казалось, что бедняжки просто захлебнутся в очередном приступе, или же отхаркнут собственные внутренности. Иногда Лёшка даже задумывался о том, каково слышать этот ужас через стену Олесе. Если она, конечно, слышит и осознаёт, что происходит. Узнать это наверняка было не реально — она не реагировала ни на прикосновения, ни на голоса, ни, даже, на инъекции и противопролежневый массаж. Просто спящая царевна. Ужасно на самом деле, особенно зная её характер и стойкий комплекс, навязанный с детства свободолюбивой матерью: «лучше умереть, чем быть для кого-то обузой» Олеся ведь даже болезнь запустила именно потому, что не хотела никого напрягать... Да ладно «никого» — она его, Лёшку, не хотела напрягать, чего уж там.

Всё-таки недодавал он ей самого главного — любви. Не смог, хотя и старался. Просто потому, что невозможно дать того, чего у тебя нет.

От сидения дома ехала крыша. В перерывах между вознёй с девчонками, Лёшка снова и снова перебирал бумаги, оставленные Санычем и в сотый, если не в тысячный раз охреневал от масштаба и расклада событий, параллельно поджидая звонка от Ефимо́вского — арендатора одной из частей базы. Тот давно уже хотел её выкупить, но Лёшка не торопился, всё хотел сесть однажды и спокойно продумать концепцию развития своей части, чтобы не слить вырученные бабки, а с умом вложить в дело... Но теперь, вот, пришлось. И Лёшка даже подвинулся в цене, но с условием, что деньги будут срочно, сразу и наличкой. Сумма выходила приличная и Ефимовский, конечно, слегка охренел от неожиданности, но обещал что-нибудь придумать.

Иногда, когда становилось совсем невмоготу, Лёшка заходил на страницу к Людмилке. Смотрел на её фотку, чувствуя, как от нежности и тоски по ней душа выворачивается наизнанку... Но молчал. Нужно было разобраться в происходящем, убедиться, что его Солнцу ничего не угрожает, а для этого было крайне необходимо, чтобы и она сама не делала лишних движений, не привлекала к себе внимания. Всё как всегда. Как будто и не было этой её поездки, как будто не было их встречи.