— Ну, — наконец-то взялся за папку Саня, — даже не знаю с чего и начать...

— Сразу с главного давай.

— Хех, — усмехнулся тот. — В том-то и дело, что тут всё главное.

— Тогда по порядку. Только не томи, Сань, ну серьёзно! В любой момент кто-нибудь из девчонок проснуться может.

Саня развязал верёвочки, покопался в бумагах. Их было не так уж и много, некоторые исписаны от руки, другие с печатями. Фотки, ксерокопии, журнальчик какой-то.

— Если по порядку, то, наверное, от конца к началу пойдём. Ты не против?

Лёшка только спокойно пожал плечами, хотя на самом деле больше всего ему сейчас хотелось вырвать эту чёртову папку из Саниных рук и закрыться с нею в ванной или на балконе, где никто не помешает.

— Итак, Трайбер, — почти с любовью изрёк Саныч и положил перед Лёхой фотку какого-то мужика.

Мужик был ладный: правильные, приятные черты лица, сосредоточенный, умный взгляд, лёгкая улыбка, в которой читается ощущение собственного превосходства. Такой действительно может и наорать, если что-то выходит из-под его контроля и даже руку поднять. А в целом — довольно представительный, даже щеголеватый. И чем больше Лёшка его разглядывал, тем явственнее чувствовал, как шевелится в груди ревность.

— Николос Трайбер, шестьдесят шестого года рождения, гражданин Германии. Юрист по образованию, а по роду деятельности — на данный момент бизнесмен, а в прошлом — правозащитник, журналист. С начала девяностых частенько бывал в России, активно дружил с неким Челябинскими олигархом Вороновым, бывшими бандитом, естественно. Олигарх тот к концу девяностых как и полагается вдарился в политику, а господин правозащитник стал для него чуть ли не окном в Европу. Кстати, благодаря протекции Воронова Трайбер был вхож даже на закрытые объекты, такие, как, например, колонии общего и строгого режима, психоневрологические клиники, и некоторые городские архивы.

— С какой целью?

— Так журналист же, — пожал плечами Саныч. — У него в одном из немецких периодических изданий даже какая-то исследовательская работа вышла, под названием «Тёмная сторона России» Что-то там о загадочной русской душе. Я не стал Юрка́ напрягать, просить ещё и её искать, не думаю, что она имеет отношение к делу.

Лёшка кивнул.

— Дальше.

— Дальше — больше,  — улыбнулся Саныч. — В нулевом году господин Трайбер женился на некоей Камиле Петровне Ивановой, семьдесят шестого года рождения, гражданке России, уроженке Челябинска, бывшей воспитаннице Челябинского детского дома номер двадцать три. Я бы даже сказал — на человеке из ниоткуда, потому что и детский дом тот уже давно закрыт, и архив его утерян.

— Ну это понятно, — усмехнулся Лёшка. — Классика жанра.

— Угу, — загадочно кивнул Саня. — Она самая. Но перед женитьбой, годом ранее, господин Трайбер признал отцовство одного российского мальчика, Боброва Алексея Денисовича, девяносто шестого года рождения...

Саныч положил перед Лёшкой ксерокопию фотографии мальчика лет трёх и взял паузу, давая ему переварить информацию. Лёшка же, мельком глянув на фотку и сразу узнав Алекса, сцепил руки на груди.

— Алексей Денисович, значит... — усмехнулся. — Круто. А почему Бобров, а не Иванов?

— А почему должен быть Иванов?

— Сань, хорош прикидываться. Ты же прекрасно понимаешь, что Алекс Трайбер на самом деле сын Камилы Ивановой, которая, на самом деле, Людмила Кобыркова. Она что, до того, как стать Трайбер, успела побывать Бобровой?  С немцем, это у неё второй брак? Так что ли?

— Да нет, первый. Просто Камила Иванова не имеет никакого отношения к Алексею Боброву, то бишь, Трайберу. Ну разве что тем, что выйдя замуж за Николоса Трайбера она стала мальчику мачехой.

— Так стоп! — Лёшка мотнул головой. — Чёт хуета какая-то, Сань.

— Да нет, всё максимально прозрачно, Лёх. Если верить документам, конечно. И если прекратить утверждать, что Камила Трайбер на самом деле является родной матерью Алексу.

— Да, но она ему родная, ты же понимаешь.

— Ты в этом уверен?

— Издеваешься?

— Да нет. Просто по документам его родная мать, Боброва Мария Сергеевна, семьдесят третьего года рождения, гражданка России, уроженка Рязани, умерла в нулевом от острой сердечной недостаточности.

— Пиздец, — фыркнул Лёшка. — Ещё лучше!

— Не то слово, Лёх! А знаешь, кто такая эта Боброва? Может, помнишь, в начале – середине девяностых разбойничью банду под Ростовом ловили?

— Нет.

— Ну вообще да, ты тогда молодой ещё был, а вот я по роду службы, так сказать, получал и ориентировки на предполагаемых фигурантов, и сводку об их похождениях. Так вот, Боброва эта — злостная рецидивистка, убийца и вымогательница, осуждённая в девяносто четвёртом к высшей мере наказания — двадцати трём годам колонии общего режима, с правом на подачу прошения об УДО не ранее чем по истечении двух третей срока. В Челябинской колонии, прошу заметить, отбывала, — качнул он указательным пальцем и наконец  положил перед Лёшкой ксерокопию фотографии женщины.

— Это кто? — не понял тот.

— Боброва, кто ж ещё?

Лёшка взял лист, всмотрелся.

— Не она это, Сань!

— В каком смысле — не она?

— Не Людка.

— Ну так... И слава Богу! — рассмеялся тот. — Но именно она, — постучал пальцем по фото, — биологическая мать Алекса Трайбера. И в этом нет никаких сомнений. Если верить документам, конечно. Слушай, я перекурю схожу, ты не против? — и то ли по старой следаковской привычке, то ли просто по-доброму издеваясь, уходя, забрал с собой и папку.

Пока Сани не было, Лёшка проверил дочек и Олесю, а потом сидел над фоткой этой Бобровой и ломал себе мозг. Самая тупая, но наиболее логичная мысль, которая приходила в голову — это допущение того, что Люда всё-таки не родная мать Алексу. Ну, чисто теоретически... Например, Боброва эта имела связь с Машковым, от которой залетела и родила ребёнка. А Людка, бывшая к тому моменту с какого-то хрена Ивановой и проживающая в том самом Челябинске, как-то об этом узнала и после смерти Бобровой, из горячей любви к Машкову, взяла на себя заботу о его сыне.


Твою мать, бред какой-то! Тем более что теперь из этой схемы вываливался Трайбер. Если только не предположить, опять же, что он вообще случайный персонаж. Хотя стоп, как случайный, если он признал отцовство ребёнка за год до свадьбы с Ивановой и за год же, до смерти самой Бобровой?

— Ну что, надумал что-нибудь? — вернулся Саня.

— Получается, Алекс родился в колонии?

— Да. И именно там с ним, ну и с Бобровой, конечно, и познакомился наш господин Трайбер. И именно оттуда он увёз ребёнка в Германию за год до того, как умерла его мать.

— Что ещё известно о Бобровой?

— Родилась и жила в Рязани. Шесть классов образования, постоянные приводы в милицию — за проституцию, за наркоту, за воровство. Потом познакомилась с одним из будущих организаторов Ростовской банды и уехала с ним, вошла, так сказать, в коллектив. Ну просто мусор она, Лёх. Мразь, по кличке Комарик, собственноручно убившая шестерых, в том числе старика ветерана и беременную женщину.

— И вот это точно Боброва? — кивнул Лёшка на фотку. Саня кивнул. — И она точно мать Алекса?

Саня снова кивнул, и Лёшка, навалившись локтями на стол, обхватил голову руками. Его мозг плавился. Теперь даже Машков выпадал из схемы. Сложно представить, чтобы такой человек, как он, имел связь с такой, как Боброва.

— Так, ладно. Давай оставим пока Боброву, пусть уляжется немного. Что там с Трайбером?

— Да что с Трайбером? В нулевом женился на Ивановой, мутил в России мелкий бизнес по помощи в оформлении документов на миграцию. Всё в рамках закона. А в ноль четвёртом попался на какой-то невнятной ерунде, больше похожей на подставу, и был выдворен из страны на пять лет. Посидел на своей немецкой заднице, да и, годик спустя, начал мутить бизнес на родине. И, надо сказать, хорошо начал! Резво и весьма успешно. Сейчас его логистическая компания является одной из ведущей в Гамбурге, а это город-порт, как ты понимаешь. Средоточие торговых путей.

— И это всё? Что-то он какой-то подозрительно идеальный и прозрачный на фоне Бобровой и Ивановой.

— Да не, не идеальный он, Лёх. Обыкновенный мужик, — улыбнулся Саныч. — Просто неидеальность его из другой оперы. Уважаемый господин Трайбер у нас, по-русски говоря, двоежонец.

До Лёшки даже не сразу дошло.

— Чего-о-о?

— Угу. Нет, официально-то конечно, жена одна, но это не мешает ему параллельно крутить активную любовь со своей секретаршей. Причём давно. И не просто кутить, а вот, в первых числах января они даже ребёнка народили. Девочку. Да и второй её ребёнок, пацан нулевого года рождения, тоже, вполне может быть от него. Во всяком случае, эти двое тогда уже были знакомы по общественной организации, в которой оба работали.

Лёшка даже дар речи потерял. Развёл руками, завис, подбирая слова.

— Он... Он что, ебанутый? Он... Он от кого гуляет, дебил?

И вдруг, уткнувшись лицом в ладонь, беззвучно рассмеялся. Это просто в голове не укладывалось — фрицу было мало Людки. Мало ЕЁ! Этой бесконечной загадки, отчаянной чертовки и бесконечной нежности. Глаз её зовущих, губ манящих! Запаха её волос, податливости её тела и красоты её! Ему мало того, что невозможно исчерпать или хотя бы познать даже за всю свою жизнь! Да видит ли он вообще, кто рядом с ним?! Девочка Солнце, за которой можно идти до бесконечности — не уставая и не замечая ничего вокруг. Он меняет её на кого? На другую?!

— Блядь, Сань... Я в шоке. А что Люда-то, она знает?

— Со стороны кажется что нет, а лезть ближе ты сам не разрешил.

— Правильно, не надо ближе. Блин, Сань... Вот это я понимаю, новость! А то всё Боброва, Иванова... Да похрен что там к чему, Сань! Главное, что Трайбер жива-здорова и почти свободна!