— Эк, ты ловко загнул! — рассмеялся Михаил, приглаживая бороду. — Ну давай уж, давай. Сказал А, говори и Бэ.

Лёшка улыбнулся. Недаром об отце Михаиле шла слава Прозорли́вого. Он чувствовал людей, слышал между строк то, что они даже от самих себя скрывали, а иногда, говорят, и вовсе без слов понимал.

— А чего тут говорить... Мне этот лось напомнил меня.

— Хех! — мотнул головой Михаил. — Самокритично, ничего не скажешь! Вот только ты не упрямая зверушка, Алексей, да и Люда не кусок коры...

Лёшка, закусив губу чтобы не рассмеяться, кивнул. Если бы только отец Михаил знал, как когда-то давным-давно молодой лось Лёха упрямо кружил вокруг молодой осинки Милки, и как упорно его пытались от неё отогнать.

— У нормального мужика над инстинктом размножения должны стоять разум и совесть, — продолжал Михаил, как всегда откинув ненужное и попадая в самую суть. — Именно это и отличает его от кобеля. У тебя с этим всё в порядке, я за тебя спокоен.

— Боюсь, на счёт совести мне придётся вас разочаровать, — усмехнулся Лёшка и, окинув взглядом парковку, к которой они пришли за разговором, остановился. Сунул руки в карманы, с вызовом расправил плечи. — Я вам прямо скажу — я от Люды всё равно не отступлюсь и плевать мне на её мужа. Пусть либо она сама выберет, с кем будет, либо победит сильнейший. Я бы, может, и с ходу её в оборот взял, просто сейчас не время, сами понимаете.

— А для чего не время-то? — неожиданно хитро улыбнулся Михаил. — Я как священник вот что тебе скажу: во всём уповай на Господа! Жди и надейся, ибо только он знает, когда и чему приходит срок. А как мирской человек добавлю, что для того, чтобы рак на горе свистнул, хорошо бы его, для начала, туда отнести и научить свистеть. Согласен? А там глядишь, и за всей этой заботой, как раз и нужное время придёт. — И, помолчав, добавил уже серьёзно: — По головам только не топчись, Лёш, и Людмиле не позволяй. Никому от этого добра не будет, только себя потеряете.

В тот же день, снова перебравшись через реку, Лёшка отправил фотку лося и смешную историю о нём Людмилке. И сделал он это не потому, что отец Михаил «дал добро» — да даже если бы тот прямым текстом был против, Лёшку бы это не остановило, а просто две недели, которые он дал Людке на то, чтобы она немного пришла в себя, наконец-то истекли.

* * *

Три дня переписки. Не дежурных, сухих «Как дела — Нормально», а полноценного трёпа. Люда отвечала охотно, иногда писала сама.

Лёшка с удивлением открывал для себя новую грань установки «никаких отношений с замужними женщинами» Оказалось, что если речь идёт не о сексе, а о любви, то можно, потому что всё определяется исключительно взаимностью и конечной целью. Лёшкина цель была серьёзнее некуда — жениться на Людке. И когда он думал о том, что однажды она может согласиться — по крови словно растекался допинг. Сил становилось больше, неурядицы мельче, время летело быстрее. Как в юности, точно!

Конечно, была ещё масса насущных проблем, но Лёшка как никто другой умел ждать. И умел отделять обязанности от потребностей. Олеся, так уж случилось, стала его обязанностью. Не ненавистной и неподъёмной, а скорее священной. Просто долг, который нужно исполнить до конца, чтобы потом без стыда смотреть в глаза своим детям, чтобы от самого себя не тошнило и чтобы не предать благодарность к этой удивительной женщине. Люда же была его потребностью, его воздухом и смыслом. И на самом-то деле, одно, не исключало другого.

Лёшка даже решил, что Люда имеет право знать о его жизненных обстоятельствах, и с самого начала глупо было делать из этого тайну. Подумывал, как и в какой момент обо всём рассказать... когда Люда вдруг замолчала.

За целый день ни строчки. Лёшка напрягся, спросил у Алекса, как дела, как там мама. Тот заверил, что всё отлично...

Но Люда продолжала молчать, несмотря даже на то, что Лёшка продолжал писать. Сквозящую в его поведении озабоченность заметил Макс и тут же, без лишних слов, взял да и спросил всё ли у неё нормально. Как будто об этом не спрашивал сам Лёшка! Вот только Максу, в отличие от него, она ответила практически сразу — мол, всё нормально, просто много работы...


Лёшка в это «нормально» не поверил, зато  вспомнил вдруг о возможной беременности... На сердце тоскливо заскреблись кошки.

В тот же вечер позвонил Саня Чирков и, не размениваясь на приветствия, сходу огорошил:

— Кидай водку в морозилку, брат! В четверг  через ваши края ехать буду, заскочу на ночку на постой, если ты не против. Заодно и отчёт буду держать.

— Что, есть результат? — осторожно спросил Лёшка. — По кому именно?

— По всем фронтам и даже с перспективой на развитие, брат! И скажу тебе честно... ты охуеешь!

— Бля, Сань... — Лёшка даже с табурета подорвался, зашагал широкими шагами по кухне. — Ну ты зараза, а! Сегодня понедельник! Ты, мать твою, хочешь, чтобы я сдох до четверга от любопытства?

— Ну, сдох — не сдох, а помучиться не помешает, — рассмеялся тот. — И оно того сто́ит, уж поверь!

— Бля... — Лёшка нервно взъерошил волосы, зажал их в пятерне. — Ну хоть намекни! Хмельницкую нашёл?

— Всё потом.

— Вот ты чёрт!

— Да не то слово! — поддакнул Саня. — Всё давай, с тебя ледяная водка  под грибочки, а с меня — сенсация. Бывай, брат!

* * *

Во вторник утром, когда Лёшка собирал Лизу в садик, позвонила основная няня и сообщила, что слегла с температурой. Лёшка тут же набрал второй няне, но так как ситуация возникла внезапно, ей требовалось время хотя бы до завтра, чтобы раскидать свои дела. На том и порешили. А раз такое дело, и всё равно выходило так, что сегодня Лёшка остаётся дома с Соней — он и Лизу в сад не повёз. И, как оказалось, правильно сделал.

Ближе к обеду, после того, как они вернулись домой после прогулки, Лиза вдруг раскапризничалась. Олесина сиделка только глянула на неё, и сразу же сказала:

— Мне кажется, Лиза начинает болеть.

И точно. Сначала тридцать семь и две, через пару часов — тридцать восемь, а к вечеру уже тридцать девять с копейками. Всю ночь Лёшка  провёл возле неё — с градусником, водкой и парацетамолом, а утром позвонил второй няне и дал отбой.

В принципе, схема была наработана. Дети болели не впервые, и, несмотря ни на какие важные дела, Лёшка всегда в это время сидел с ними сам. Вот и теперь — включил в комнате Олеси и в детской бактерицидные рециркуляторы, вызвал врача и позвонил сиделке. Сообщил ей о болезни Лизы, надиктовал список продуктов. Светлана приехала примерно через час, привезла всё, что он заказал. С порога надев медицинскую маску, проведала Олесю, потом осмотрела Лизу.

— Вирусное, Алексей. Посмо́трите, конечно, что вам педиатр ещё скажет, но и так, все симптомы на лицо. Сейчас же эпидемия полным ходом. У моего младшего полкласса на больничном, говорят, скоро и школу на карантин закроют. А соседнюю уже. Вам бы, по-хорошему, Соню куда-нибудь увезти, пока не подцепила. Ну и с Олесей как обычно, да? Бактерицидку не выключайте, детям к ней в комнату не разрешайте ходить. Сами халат и маску надевайте. Ну а если чувствуете, что не справляетесь — звоните, конечно.

— Думаю, справимся. Спасибо, Светлана.

— Ну хорошо. Если какие-то лекарства или что-то из продуктов, обязательно звоните. Я тогда или сама привезу или пацанов своих пришлю.

— Конечно. Спасибо!

Педиатр предварительный диагноз подтвердила и, заодно осмотрев и Соню, качнула головой:

— Ух, какое горло у нас красивое... Ну что я вам скажу, папа, ждите ещё одну боля́щую. Давайте, я вам даже сразу и на неё всё выпишу, и завтра ещё мимо буду идти — зайду, проведаю...

Короче, время полетело в режиме нон-стоп. Упрямая температура спадала лишь на время действия лекарства и тут же подскакивала до прежней отметки. В четверг с утра заметно начала хандрить Соня — отказывалась есть и психовала из-за каждой ерунды. А к вечеру окончательно сдалась, выдав сразу тридцать девять и две.

Так Лёшка и встретил Сан Саныча — в домашних брюках, с накинутой на плечи простынёй, и прижимающий под ней к своей голой груди вялую, в одних трусишках, Сонечку.

— Ну что, совсем хреново? — спросил Саня, открывая пакет с подарками.

— Да просто капец, Сань. Ещё и обе разом. Лучше самому сто раз переболеть.

Саня кивнул в ответ и, погладив Соню по головке, вручил ей куклу. Она взяла, но вяло и, кажется, даже не обрадовалась, в отличие от Лизы, которая уже три часа, как ожила «под таблетками», и отреагировала на свою куклу куда радостнее.

Конечно, несмотря на то, что Лёшку сжирало нетерпение, сразу о серьёзном разговоре не было и речи. Пока сопли-горла-таблетки-сиропчики, пока уложил обеих спать, пока убедился, что в ближайшие три – четыре часа температуры не ожидается, и проверил состояние Олеси, уже наступил глубокий вечер. И только когда он, управившись, зашёл-таки на кухню, они с Санычем наконец-то нормально пожали друг другу руки и обнялись.

Лёшка замер перед открытым холодильником:

—Такс, ну, что у нас тут... Можно пельмени сварить, можно яичницу с колбасой пожарить. Есть макароны с мясом. Борщ. Ну а с грибочками, извиняй, непредвиденный облом получился, до рынка я так и не доехал. Под водку — разве что огурцы солёные. Но они, правда, реально классные, соседская бабулька сама крутит и нас подкармливает. Только я сегодня не пью, сам понимаешь.

— Да брось, брат, какая водка, ещё я в одну харю не бухал, ага! — отмахнулся Саня. — Давай свои пельмени. И чаю ведро. Мёд есть? Тот, который ваш, местный?

— Есть.

— Ну и отлично! Мне этого выше крыши!

Ел и с хитрецой поглядывал на Лёшку, а слева от него, на дальнем углу стола, лежала бумажная, завязанная на верёвочки папка «Дело №      »...

Лёшка тоже не начинал разговор, хотя и поджимало, конечно. В душе снова дрожало это подзабытое за пять лет ощущение, словно стоит у черты — трепетное такое чувство, которое охватывало его каждый раз, когда он шёл по очередному следу. Увы, раньше ажиотаж заканчивался исключительно разочарованием, может потому и сейчас, хотя Лёшка и понимал, что на этот раз есть что-то по существу, всё равно было волнительно?