Около одиннадцати вечера ко мне заглянул Ник.

— Ты идёшь спать?

Прошёлся по мастерской, осмотрел моё подготовленное для он-лайн трансляции рабочее место. Встал у меня за спиной.

— Ты хочешь дать им этот пейзаж? Разве такое можно нарисовать, если ты никогда кисть в руках не держал?

Я рассмеялась:

— Конечно можно! В том-то и дело, что все сначала боятся и не верят в свои возможности, но когда разъясняешь пошагово... Вот смотри, ещё вариант. Правда, это посложнее, очень много деталей.

— По моему, это вообще не реально, — хмыкнул Николос и опустил ладони мне на плечи.


Я вздрогнула, сжалась, а он склонился надо мной, целуя шею, и спокойно скользнул руками вниз, к груди.

— Ник! — схватила я его за запястья, — Ник, не надо...

— Почему? Что ты придумаешь на этот раз?

И, сминая моё сопротивление, потянулся руками ещё ниже.

— Нет! — я вскочила, вырвалась из его объятий. Внутренности обожгло отторжение, подобное тому, что было сразу после приезда. — Перестань! Я говорю тебе НЕТ, а ты продолжаешь настаивать. Это уже похоже на домашнее насилие, это тебя не смущает?

— А тебя не смущает, что у нас с прошлого года не было секса? Ты не забыла, что я твой муж?

— Но я же не робот, чтобы хотеть по твоему приказу! И не резиновая кукла, чтобы терпеть без желания, правда?

— Хорошо, и что ты мне предлагаешь? Нет, в самом деле — я здоровый мужчина, мне нужен секс. Твои предложения?

Я, опустив голову, молчала.

— Ладно, тогда скажи, а когда ты захочешь? Сколько мне ждать? Ещё неделю, может, месяц, два, или полгода? Когда, Мила?

— Не знаю, Ник. Может и никогда.

Он поджал губы и, усмехнувшись, просто вышел из комнаты.

Меня трясло. Хотя, казалось бы, — ну разве это было неожиданно? Рано или поздно это всё равно случилось бы. И случится ещё не раз, если не расставить точки.

Я осела на диванчик у окна, обхватила себя руками. Мне было стыдно перед Ником, я чувствовала себя такой виноватой... Память мгновенно, как шулер веер карт, подкинула мне самые козырные воспоминания. О том, как я просила Ника — чужого человека! — забрать моего сына себе и он согласился, о том, как Ник присылал мне в колонию передачки, и именно тогда Алекс впервые попробовал шоколад. Наше долгосрочное свидание, и первый секс, когда я сама залезла к нему под одеяло, потому что мне было настолько одиноко, что хоть волком вой...

Долго сидела и, глядя в одну точку, не понимала, как мне быть. Что я делаю, зачем? Кому это всё надо? Что будет дальше? Пыталась договориться с совестью... А потом вдруг встала и пошла к Нику.

Он сидел за компьютером в своём кабинете — совершенно спокойный, словно это не ему я совсем недавно дала отбой. Глянул на меня, невозмутимо поправил очки:

— Ты можешь спокойно ложиться спать, Мила. Я не собираюсь тебя насиловать, ты же знаешь. Если хочешь, я даже могу некоторое время пожить в гостевой спальне, но пожалуйста, давай договоримся, что если ситуация усугубится или не разрешится, скажем, к весне, то мы обратимся к специалисту по семейным отношениям. Хорошо?

Я сцепила пальцы, так, что суставы хрустнули.

— Николос, давай разведёмся?

Он даже теперь остался невозмутим. Снял очки, легонько постучал ими по столу. Отпихнул.

— Мила, что опять не так? Ещё месяц назад мы планировали ребёнка. Что, чёрт возьми, случилось теперь?

И я увидела, что его спокойствие — напускное. На самом деле он едва сдерживался, чтобы не перейти на крик.

— Что. Опять. Не так?!

— Мне кажется это очевидно. У нас давно уже нет семьи как таковой, Ник.

— Всё зависит от того, что ты вкладываешь в это понятие.

— И ты меня не любишь.

Он нервно потёр подбородок, усмехнулся:

— А тебе не кажется, что в таких вещах стоит говорить только за себя?

— Хорошо, — упрямо не отвела я взгляда. — Я не люблю тебя Ник. И ты прекрасно это знаешь.

— А кого любишь?

Вопрос был неожиданный, в лоб, и я тут же машинально набрала воздуха, чтобы выпалить: «Никого», но замерла. Медленно выдохнула.

— Другого. Я люблю другого, Ник.

* * *

Прошла неделя. Николос  так и не ответил ни да, ни нет, сказал только, что ему надо подумать. Да и в целом был спокоен, если не считать той разовой вспышки гнева, когда он одним широким движением сгрёб со стола всё, что попалось под руку — включая компьютерный монитор, и выскочил из кабинета.

Самое интересное, что и обстановка в доме практически не изменилась: всё было так же размеренно и внешне стабильно. Я даже была уверена, что Алекс и не догадывается о том, что проживание Ника в гостевой спальне, это не очередной кризис родительских отношений, а реально начало конца. В любом случае, я не собиралась ждать до бесконечности и просто подгадывала удобный момент, чтобы сказать Нику о том, что если он так и не даст мне ответ, я подам на развод в одностороннем порядке.

Ник был задумчив и сосредоточен на своих мыслях, всё время висел на телефоне и два раза за эту неделю не ночевал дома, правда, предупреждал заранее, что ему надо уехать по делам в Дрезден. Да и вообще, я вдруг осознала, что с момента нашего с Алексом возвращения из России, муж словно жил в какой-то параллельной реальности. А уж после того, как я попросила развода — и вовсе абстрагировался. Может, и правда думал? Или просто тянул время?

Я тоже с головой ушла в работу. Новый проект забирал много сил и нервов, я даже во сне решала вопросы прямых эфиров и продумывала программу. Волновалась. И топила в этом волнении другое, гораздо более сильное смятение.

Дело в том, что с того неожиданного сообщения про лося, Лёшка вдруг стал общительнее. Мог даже днём СМСку написать: «Как работается? Обедать не забываешь?» или «У нас опять снега навалило, а у вас как с погодой?» — и в таком роде. Я, конечно же, с охотой отвечала. И вроде бы и говорили мы о всякой ерунде, а ощущение было очень тёплое, как будто он рядом...


Но однажды мне приснился сон, который я уже видела раньше — заснеженное кладбище, тётя Света, сидящая на своём же надгробии и Лёшка, который спрашивает её:

«Мам, Олеся ещё не пришла?»

«Да не было ещё. Ей что-то передать?»

«Передай, пусть не обижается»...

Я проснулась с бешено колотящимся сердцем и ещё долго не могла уснуть, раздавленная внезапной мыслью: «А ведь я жду, пока она умрёт...»  До ледяных мурашек и тошноты.

Жду. Пока. Умрёт.

Неосознанно, неспециально... Не испытывая к ней ненависти или злобы... Не желая ей этой смерти! Но, чёрт возьми, исподтишка уповая на неё как на свой шанс быть с Лёшкой.

И с этой самой ночи каждое сообщение или СМС — неважно, моё ли, его ли — ложились на мою совесть тёмным пятнышком, и чем их было больше, чем глубже и дольше я зарывалась в эту мысль, тем чернее становилось на душе.

В конце января я не выдержала и призналась в своих муках Кате, на что она, глубокомысленно дожевав круасанчик, изрекла:

— Самое интересное, подруга, что если предположить, что твой Ромэо пишет тебе не просто по старой дружбе, а с надеждой на отношения — то получается, что он тоже ждёт её смерти. Весёлое дельце. Сколько, говоришь, у них детей?..

И теперь замолчала я. Сцепив зубы, не ответила на парочку Лёшкиных сообщений в один день, в другой, в третий... Потом мне неожиданно написал Макс: «У тебя всё нормально?» Я заверила, что всё отлично, просто мало времени... и ушла в глухую оборону.

Нет, я далеко не святая. И, наверное, даже свыклась бы с мыслью, что я сволочь, шагающая по головам... Но провоцировать на это Лёшку не хотела. Она — та, кто спасла его жизнь, она мать его детей. И она как минимум заслуживает уважения со стороны мужа, тем более что, если верить сплетням, переданным мне Алексом, осталось ей максимум полгода.

Ещё я думала о том, как же он справляется. Представляла Лизу и малышку Соню, которые наверняка пока ещё даже не знают, какая их ждёт утрата. Невольно вспоминала маленького Алекса, который прожил без меня год, ВСЕГО год по сравнению с тем, что предстоит девочкам! И сердце сжималось от жалости к ним. Ведь какими бы хорошими ни были няни — это не мама. И как-то так получалось, что из этого искреннего сочувствия с одной стороны ещё тяжелее становилась вина от моей безумной, неконтролируемой тяги к их отцу, а с другой — в душе неожиданно прорастала тёплая, едва ли не материнская любовь к ним самим.

Я понимала и природу этой нежности и то, что жалость — плохой советчик и мотиватор... Но всё равно время от времени ныряла в фотоальбомы Макса и Ленки, и, находя среди фоток те, на которых встречалась Лиза, рассматривала многочисленную детвору и пыталась вычислить, есть ли среди них маленькая Соня.

В идеале — мне бы поговорить с Лёшкой. Просто обсудить всё это. Но как? По телефону, по скайпу? Через СМС?! Неуместно как-то. Да и с чего бы вдруг, ведь если он даже при личном общении не стал распространяться о своих семейных трудностях, значит — не моё это дело? Мальчики не плачут, и всё такое...

Нет, лезть в душу не стоило. И раз уж так вышло, что я со своей любовью нарисовалась не вовремя и, хорошо ли это, плохо ли, а надо ждать — я подожду. А Лёшка пусть живёт с чистой совестью. Я знала, что для него это важно.

* * *

Как-то вечером, когда я была ещё на работе, мне позвонили. Глянула на экран — номер незнакомый, но российский. Я и обрадовалась, и заволновалась одновременно, понимая, что это может быть Лёшка, извинилась перед учениками и выскользнула из студии в коридор.

— Алло?

— Ну привет, пропащая. С возвращением, что ли?

Мягкий, смутно знакомый голос. Голос человека, который явно В КУРСЕ. В солнечном сплетении кольнуло мимолётной тревогой.