«Лёш, привет! Ты приехал?»

Не стал отвечать. Пошёл к своим девчонкам. Поправил одеяла, погладил их мягкие волосы, поцеловал бархатные, тёплые щёчки.

Детская психика гибкая и удивительно живучая, она зачастую перемалывает и принимает как норму такие вещи, которые у взрослого человека отнимают все силы. И чем младше ребёнок, тем проще он обычно переносит горе. Если, конечно, окружить его любовью.

За без малого год полного паралича Олеся превратилась для старшей дочки в нечто обобщённое, облачённое в нейтральную форму «мама болеет». Лиза рисовала для неё рисунки, заходила на цыпочках в комнату и оставляла их на свободной половине кровати. Она рассказывала маме выученные в садике стишки к восьмому марта и Новому году, выговаривала ей свои детские проблемы, или просто молча стояла и разглядывала её неподвижное лицо... Поначалу это происходило от души и довольно часто, но чем дальше, тем реже, и Лёшка даже подозревал, что теперь уже — просто по привычке или с подачи няни. Сам же он не стремился привязывать Лизу к Олесе, прекрасно понимая, что в любой момент ставшее привычным «мама болеет» может превратиться в «мама умерла» Возможно, он был неправ, но он прекрасно помнил, что такое хоронить родителей и, как бы странно это ни звучало, был рад, что Лиза ещё маленькая. Сонечка же вообще была не в курсе, что за человек «спит» в их квартире. Да, конечно, она тоже иногда забегала в ту комнату, и даже залезала на кровать. Да что там, она даже вслед за Лизой называла Олесю мамой... Но точно так же как и няню, как и воспитателя в детском саду... Для неё мама была собирательным образом доброй, заботливой женщины, не больше. И это тоже было в каком-то смысле хорошо, потому что, получается, для неё мама никогда не умрёт, потому что её как бы и не было...

Снова бжикнул телефон. Снова Оля:

«Лёш, я же вижу, что ты прочёл моё сообщение! Ответь, пожалуйста! Мне очень надо! Срочно»

Помедлил мгновенье, гадая, не проще ли выключить телефон, но вот это «Мне очень надо, срочно» для спасателя — как красная тряпка для быка. Всё в этом мире держится на воле Случая, но служат ему обычные люди, с их умением услышать призыв о помощи и готовностью откликнуться на него.

«Да, я дома. Чего хотела?»

Но теперь уже она сама прочитала, но не ответила. А когда, спустя двадцать минут Лёшка вышел из душа, в дверь тихонечко постучали. Глянул в глазок — Ольга.

Матерясь себе под нос, суетливо натянул на влажное голое тело домашние штаны и заметался в поисках футболки, но Ольга снова постучала, и Лёшка плюнул — открыл так.

— Что-то случилось?

— Может, дашь мне войти?

Он скрипнул зубами и, распахнув дверь, шагнул к стене позади себя. Прислонился спиной, сунул руки в карманы.

— Ну?

— Как съездил? — не дожидаясь дальнейшего приглашения, Ольга сняла высокие лаковые сапожки, расстегнула куртку: — Как девчонки?

— Оль, чего хотела?

— Да просто, Лёш. Неподалёку была, решила узнать, как ты вообще — приехал, не приехал... А что, нельзя что ли?

— Время видела?

— И что? Ты полуночник, я полуночница, днём на работе не до болтовни. Да и вообще, что такого-то, Лёш? — замерла и, беззастенчиво ощупав взглядом его торс, сощурилась: — Или ты, не один?

— Так, короче, — Лёшка шагнул к двери, намереваясь выпроводить гостью, но она отпрянула и капризно надула губы. От неё шибануло крепким шлейфом алкоголя.

— Ну Лё-ё-ёш... Ну давай хоть чаю попьём и я сразу уеду? Давай? — и, не дожидаясь ответа, скользнула на кухню. Хозяйски включила чайник, зазвякала кружками. — Хотя знаешь, я лучше кофе. А ты?

Она знала его кухню, ведь начала появляться на ней ещё даже до того, как Лёшка познакомился с Олесей. Приходила иногда со своим отцом, бывшим напарником Лёшки по спасательной бригаде. Правда тогда Ольга была скромным подростком и максимум, что себе позволяла, это застенчиво приглашать Лёшку на свои соревнования по конкуру.

— Ничего не буду, — Лёшка развернул стул спинкой к столу и оседлал его. — Ты где надралась-то так?

— Где, где — в Караганде!

— Поня-я-ятно... А сюда чего припёрлась?

— Соскучилась! — кокетливо показав ему язык, хихикнула Оля. — А ты, по мне нет?

— Ффф... — выдохнул Лёшка, упершись лбом в руки. — Оль, давай, короче, я тебе такси вызову, и ты поедешь, а? Серьёзно, ты не вовремя. Я устал, как собака, а завтра с утра Лизку в садик везти.

— А хочешь, я отведу? Нет, правда, я заночую  у тебя на нянькиной койке, а завтра...

— Нет.

— Ну Лё-ё-ёш...

— Нет!

Он крикнул это, она вздрогнула и тут же вскочила, шипя и обмахиваясь:

— Ну вот... А кофе, между прочим, не отстирывается! Сразу замыть надо... — и начала стягивать с себя кофточку.

— Дома замоешь! — окончательно теряя терпение, Лёшка схватил со стола полотенце и швырнул его в Ольгу. — На вот, вытрись!

— Да ну тебя! — обиженно топнула та ногой и кинулась к раковине. — Так замо́ю, на себе. Но буду насквозь мокрая, понял? Потом пойду на улицу, заболею и сдохну! Понял? — бурчала она из-за его спины, плескаясь водой. — Из-за тебя, сдохну, понял?!

Лёшка только устало закрыл глаза. Поначалу, когда он, из благих намерений, только предложил бывшему напарнику устроить его дочь тренером в свою конюшню, всё было нормально. Ольга училась, работала всего по три часа в день, с Лёшкой сталкивалась редко, а когда случалось — смущённо сбегала. Потом он женился, хозяйство на базе во многом перешло в Олеськины руки, и Ольга вообще затихла. Нет, конечно, иногда он ловил на себе её влюблённые взгляды... Но, блин, это же ребёнок! У него даже и в мыслях не было, что её может так замкнуть! Думал — ну подростковое, гормоны, там, максимализм. Ага, куда там! А уж когда жена слегла, этого «ребёнка» и вовсе понесло. А может, Олесина болезнь и ни при чём, просто девочка «созрела»?

— Лё-ё-ёш... — раздалось над самым ухом, и по его голым плечам скользнули руки.


Он вздрогнул и разлепил уже залитые сонным свинцом веки.

— Лёш, ну я же вообще ничего взамен не прошу... — вкрадчиво шепнула Ольга, а её ладони поползли к его груди. — Я просто хочу хорошо тебе сделать, Лёш... Ну пожалуйста... Я всё сделаю, чтобы тебе понравилось. Всё, как ты скажешь! Ну пожалуйста... — и к спине прильнуло тёплое и мягкое.

Он сорвался с места, буквально отскочил от дурочки. И оказалось, что она всё-таки сняла кофточку и даже лифчик. На фоне нежно розовой кожи аккуратных девичьих грудей, словно сладкими шоколадными мазками темнели остро сжавшиеся соски.

Лёшка резко отвернулся.

— Сейчас же оделась!

— В мокрое?

— Мне похрен! Быстро прикрылась!

А она вдруг начала смеяться. Обиженно, так, истерично.

— Что, не такая я тебе, да? А что не так-то? Сиськи не такие? У этой твоей, которую вы с Максом обхаживали, другие, да? А зато я целка ещё! — и вдруг ни с того, ни с сего, вдарилась в слёзы: — Лёш... Ну ты же знаешь, ты не можешь не видеть, что я люблю тебя! А ты ко мне как к ребёнку! Ну что мне сделать, чтобы ты хотя бы посмотрел на меня как на взрослую?

Он зарычал и ломанулся в свою комнату. Без разбора хватанул из шифоньера первую попавшуюся футблоку...

— Одевайся, быстро!

Зарёванная, красная то ли от злости, то ли от стыда Ольга поймала швырнутую в неё одежду, прижала к груди:

— Ну чего ты теряешь, Лёш? Чего? Нет, ты просто скажи мне?! Всё равно когда-нибудь, кто-нибудь меня трахнет, ну ты же понимаешь это, так? А я просто хочу, чтобы первым был ты, что такого?!

Лёшка, стараясь пропускать её причитания мимо ушей вызвал такси, потом глянул-таки на до сих пор сжимающую в руках футболку девчонку.

— Оденься, сказал! — раздражённо плюхнулся он на стул. — И всё Оль, больше ты у меня не работаешь! Я дам тебе рекомендацию в конно-спортивный к Бирюкову, даже лично с ним переговорю. Но со мной — всё! Точка.

— Ну Лё-ё-ёш... — с новой силой заревела она. — Ну почему? Ну что я такого сделала? Ну ты же всё равно не с женой, а явно с кем-то на стороне спишь, ну? Постоянной любовницы у тебя нету, значит, случайными перебиваешься? А я вот она — всегда рядом! Я чистая, Лёш! Ты просто подумай наперёд! Или, думаешь, я не слышала ваш разговор с Максом, о том, что Олесе от силы полгода осталось? И что потом, Лёш? Ну ладно,  хочешь, я тебя ждать буду? Ну не выгоняй меня, пожалуйста...

Она всё причитала и причитала, постепенно успокаиваясь, надев уже футболку и подтерев пальцем потёкшую тушь, а Лёшка просто молчал и ждал звонка от таксиста.

Уже садясь в машину, Ольга снова заныла:

— Я смогу и о дочках твоих заботиться, и о тебе Лёш! Ну где ты ещё такую найдёшь?

Он рванул её за локоть, заставил остановиться, посмотреть на него.

— Дело не в тебе, Оль. Просто я другую люблю. И мне кроме неё никто больше не нужен. Вообще. Понимаешь?

Она долго, словно бы даже недоверчиво смотрела в его глаза, но наконец, покорно опустила голову, всхлипнула.

— Не рассказывай, пожалуйста, отцу, ладно?

— При условии, что это больше не повторится. И на будущее, Оль — начинать отношения с секса, это как-раз-таки по-детски. Знай себе цену, у тебя всё для этого есть. Всё, пока. Жди звонка от Бирюкова.

Когда поднялся в квартиру, Сонечка во всю орала. Взял её на руки, долго ходил по комнате, успокаивая, убаюкивая. В конечном итоге положил с собой на раскладном диване в соседней комнате. Несмотря на дикую усталость, сон не шёл. Ольга хотя и  начудила, конечно, но в чём-то была права — девчонки растут. Были бы пацаны, Лёшка воспитал бы их один, даже говорить не о чем, но девочки... За них было тревожно. Но при этом отчаянно, просто до бесючки не хотелось, чтобы у Люды возникла хотя бы тень мысли о том, что она нужна ему только как альтернативная мать для детей. Пожалуй, это уже приближалось к какому-то приобретённому комплексу, просто потому, что женщины, узнавая о ситуации в его семье, как заговорённые тут же проникались сочувствием и начинали его жалеть. А что может быть хуже, чем чужая жена, готовая уйти из семьи, лишь бы «спасти» несчастного чужого мужчину? И особенно не хотелось этой жалости от Люды. Такая её капитуляция после восемнадцати лет «осады» была бы сродни поражению. Лёшкиному, поражению, естественно. Не говоря уже о том, что ставилась под удар её собственная семья.