Нет, Господи! Пожалуйста! Только не теперь!

Провалявшись до трёх, встала за бутылочкой воды в сумочке и обнаружила, что она пуста. Накинула халат и вышла из номера — к кулеру в конце коридора.

Здесь было тихо, тёмная ковровая дорожка поглощала шум шагов, приглушённый свет вгонял в сонливость. Наливала в прихваченную с собой бутылочку воду и думала о том, какой непредсказуемой получилась эта поездка. Всего неделя, а ощущение такое, словно вся юность заново прожита. Да что там поездка — даже возвращение домой, в Гамбург, было неоднозначным. С одной стороны хотелось передышки и возможности окунуться в привычный ритм жизни, чтобы просто обдумать всё, что  со мной случилось, а с другой... Как ножом по сердцу. Господи, ну куда я еду?! Дом теперь уже никогда не будет домом, и муж не будет мужем... Потому что душа больше не там и не с ним.

— Воду тыришь?

Сердце забилось быстрее, но я удержалась от порыва тут же обернуться и только перенесла горлышко к кранику с горячей водой, чтобы немного разбавить ледяную.

— Неуютно себя чувствую, когда приходится спать в чужом месте. Мне обязательно нужно чтобы питьевая вода была под рукой.

— Так у тебя же люкс. Там должен быть бар.

Я замерла. Блин... А ведь и правда! Даже не подумала об этом! Всё-таки обернулась и невольно улыбнулась — в руках у Лёшки тоже была бутылочка. Я уступила ему место у кулера и, не удержавшись, съехидничала:

— А в комфортах бара нету?

Лёшка промолчал, наблюдая, как льётся вода, и только когда набрал, глянул на меня.

— Ну и как  ты собираешься завтра тысячу километров проехать не спавши?

— О Господи, да не переживай, Лёш, доедем! И знаешь я ещё что подумала... — я немного замялась, глядя, как он, закрутив бутылочку, берёт разовый стаканчик, наполняет его ледяной водой и махом — четырьмя большими глотками, выпивает. Тут же наливает ещё. — Лёш, я оплачу тебе перелёт домой. Ладно?

Он допил, яростно смял стакан в кулаке и кинул в контейнер для отходов.

— Не ладно. — И, не говоря больше не слова, даже не взглянув на меня, пошёл к номерам.

— Лёш, ну не злись! — кинулась я следом. — Я и так неловко себя чувствую, ты столько времени на нас убил. Что ты дома сказал?

— Правду. Что друга надо сопроводить до Бреста.

Не сговариваясь, синхронно замедлили шаг. Друга. Ну да. Хотя, наверное, если муж не даёт поводов для ревности, то у жены и глупых вопросов не возникает. Однако она, доверчивая, там, а он, верный, здесь и уже почти замер напротив номера этого самого «друга», который далеко не такой безобидный, как хотелось бы...

— Серьёзно, Люд, не занимайся ерундой, я не возьму у тебя деньги, даже не думай.

И всё-таки замер. Между нами тут же повисла тягучая недосказанность, и меня осенило — а он серьёзно за водичкой вышел, или услышал, как щёлкнула моя дверь?.. И только теперь я вдруг вспомнила, что уже сняла макияж, а без него уже далеко «не та», что была когда-то... Смутилась, засуетилась. Схватилась за дверную ручку:

— Ну, тогда ладно? Спокойной ночи?

Лёшка поднял на меня взгляд и... Господи, лучше бы он просто кивнул и ушёл к себе!

Он смотрел прямо, чуть задумчиво. Оглаживал взглядом мои брови, целовал глаза, согревал губы... Столкнулись взглядами, и он тут же отвёл свой. А спустя всего мгновенье вернул — но уже другой. Нейтрально отстранённый.

— Спокойной. Только на этот раз действительно спи, ладно? Иначе я вас завтра просто не отпущу, и вся наша операция «Ы» по возвращению к сроку пойдёт псу под хвост.

Я натянуто улыбнулась.

— Самолёт у тебя во сколько?

— В шестнадцать сорок пять.

— Понятно... Ладно. Доброй ночи.

— Доброй, — кивнул он и пошёл.

И я не выдержала, в отчаянии привалилась спиной к косяку, почти крикнула:

— Господи, Лёш, ну что мы делаем, а?

Он резко обернулся.

— Ну ты же не хочешь уходить! И я не хочу, чтобы ты уходил... А завтра всё закончится, и... — запрокинула голову, закрыла глаза. — Мы взрослые люди, а ведём себя, как тупые школьники. Блин...

Он шагнул ко мне и молча притянул к себе — жадно и крепко. Сминая, вдавливая в себя, срастаясь со мной. Чувствуя меня, давая почувствовать себя. Руками в волосы на затылке — взъерошил, погладил... и снова взъерошил. Потом долго-долго перебирал их как драгоценный шёлк и согревал теплом своего дыхания... Но не больше.


В носу засвербело, и я впилась зубами в губу, закусила её так, что если и скользнёт слеза — то только от другой, совершенно банальной, физической боли...

Ну что ж, Рыцарь без страха и упрёка так и не снял своего обручального кольца́. Да здравствует Верность! Фрау Трайбер, должно быть, довольна? Она ведь не разочарована? Нет?

И ведь действительно нет. Только отчаянно горько, что рыцарь чужой.

— Извини, Лёш, я не должна была... — Упрямо, несмотря на то, что он не хотел позволять, я подняла лицо и уткнулась носом в то самое, открытое мною ещё сотню лет назад любимое место для поцелуев — шею под подбородком, туда, где теперь тянул кожу страшный шрам, но билась — слава Богу, всё ещё билась! — сонная артерия. Обожгла его шёпотом: — Ты знаешь, а я завидую твоей жене. Я, если честно, думала, что так не бывает в реальной жизни, что все эти разговоры про верность — домыслы романтиков... Прости.

Он то ли застонал, но ли захрипел — заклокотал сдавленно где-то в глубине груди, тиснул меня ещё крепче, украдкой пробегаясь губами по волосам.

— Не в этом дело, Люд...

— А в чём?

Он задержал своё изодранное в клочья дыхание и, зажав моё лицо в ладонях, прильнул лбом ко лбу, взглядом ко взгляду...

— В чём? — повторила я.

А он огладил большим пальцем мою щёку, коснулся, трепетно повёл им по губам. Я приоткрыла их, ловя, целуя шершавую подушечку...

— Иди спать, Люд. Я тебя очень прошу... Иди!

* * *

Как ни странно, но заснула я практически сразу, а уже в восемь была на ногах.

Завтракали молча. В лифте ехали молча. А уже возле машины, отчаянно пытаясь задержать время, я предложила Лёшке довезти его до аэропорта — ну что тут, девятнадцать километров! — но он категорически отказался и только попросил сразу по приезду в Гамбург дать ему знать, что добрались.

На прощание я обняла его — комкано, суетливо, всеми силами демонстрируя стоящему рядом Алексу абсолютный нейтралитет, но цепенея в душе от отчаяния. Как же я, оказывается, не любила расставаться! Боялась разлук. Не верила в их временность и обратимость. Я ведь уже прощалась однажды... И я не хотела так больше! Но реальность диктует свои правила, и мы следуем им, а куда деваться? И всё, что нам остаётся — это повторять про себя, как молитву, что жизнь продолжается в любом случае.

— Ты главное не вздумай больше исчезать, — неожиданно шепнул мне на ухо Лёшка. — Бесполезно. — И подмигнул.

Глава 21

Сидя в такси до Минска, Лёшка планировал свои дальнейшие шаги. Время словно зависло — плотное, вязкое и, кажется, бесконечное. Как представишь — он, Лёха, здесь, а Людмилка — там, так челюсти сами собою до судороги стискиваются. И муж ещё этот... Уже этим вечером будет встречать её, обнимать, целовать. А там и всё остальное...

Конечно, у Лёшки всё равно то и дело возникала шальная мысль, а не сглупил ли он, отпустив? Но ответ был один, с какой стороны ни взгляни — нет, не сглупил. Сейчас они оба не были готовы к радикальным переменам, а поэтому, кто-то из них двоих просто обязан был контролировать ситуацию.

Люда была дезориентирована, она металась. И это было гораздо глубже, чем просто возвращение в родной город. Она словно возвращалась к самой себе и, подгоняемая чёртовыми сжатыми сроками, в панике перебирала мосты, не понимая, по каким идти, а какие сжечь. Её швыряло из крайности в крайность так сильно, что пытаться остановить её было бы равносильно тому, что бы подставить на её траектории стену. Она разбилась бы об неё и собирала бы себя потом по осколкам, Лёшка же наоборот, хотел оградить её от любых ударов, боли и разочарований. А для этого ей нужно было время.

К тому же, он и сам чувствовал себя щепкой в бурном потоке. От практически неконтролируемого желания зажать свою девочку здесь и сейчас, до самурайского дзена — «Всему своё время».

Одни только презервативы чего стоили — просто помутнение какое-то!

Но после того, как всплыла тема вероятной беременности, после того, как Люда прокомментировала её: «Не знаю точно, но возможно» — так спокойно, не удивившись, не заметавшись... И именно в тот момент к Лёшке вернулось вдруг здравомыслие. То, что Люда была теоретически готова к беременности, могло ничего не значить, а могло значить и то, что чета Трайбер работала над этим вопросом в самом недавнем прошлом. А планирование ребёнка — это уже совсем другая история, лезть в которую грязными лапами — последнее дело.

Пришлось осадить себя, переключиться на другие насущные вопросы, которых — непаханое поле. Первым делом узнать, кто такой этот Трайбер, получить его характеристику. Параллельно надо было постараться выяснить, откуда немец вообще взялся, как и при каких обстоятельствах стал Людке мужем.

Что делать со всей этой информацией потом, Лёшка ещё не знал, но наработанное за десять лет чутьё говорило — тяни, эта нитка покрепче остальных! Его тут же охватил знакомый азарт, тысячекратно подстёгнутый тем, что теперь он не просто шёл наугад, а наоборот, при любом раскладе  совершенно точно подходил ближе к Людмилке. А тут ещё и она сама подкинула наводку: Маргарита Хмельницкая, абсолютно конкретная личность, якобы коллега по работе, однако с засекреченными данными относительно некоторых моментов их знакомства. А уж то, как внезапно Люда пошла в отказ...