— Ладно. Надо, значит, надо. Только повезу я, а мой график — не твоя забота, окей?

И всё. Всё! И хотя я уже совершенно искренне хотела спрятаться в свою привычную немецкую норку — всё равно почувствовала укол в сердце. Так просто отпускает! И даже не расстроился... В то время как я, ненормальная, снова замираю даже от того, что он просто стои́т рядом.

* * *

Оля без конца листала радиоканалы, и источала флюиды, от которых меня разве что не тошнило. Хихиканье, кокетство, стрельба глазами... Четырнадцать лет разницы — ну куда ты лезешь, деточка? Господи, неужели я когда-то была такой же дурочкой? Внезапно ощутила себя пани-Боярской. Нда... Кажется, я её наконец-то поняла. Только в нашем-то с ней случае всё было ещё гораздо запущеннее.

Мы с Алексом сидели сзади, но взгляд мой так и тянулся к Лёшке. Силуэт волевого подбородка, плотно сжатая челюсть, нахмуренные брови. Резкие руки на руле. Упрямое молчание на грани игнора в ответ на Олины подкаты. А девочка явно работала на публику, пыталась показать мне, кто здесь хозяйка. И если честно, раздражало.

На подъезде к городу, как только появилась устойчивая связь, я сразу же набрала Николосу. Не без удовольствия отметила про себя как мгновенно, едва только услышав беглую иностранную речь, прижухла Оля.

На этот раз я не старалась говорить тише, наоборот, с маниакальной частотой и чёткостью вновь и вновь повторяла: Николос, Николос, Николос... Хотела ли я что-то доказать Оле? Да Господи, нет, конечно! Лёшке? Ну... Возможно и пыталась задеть за живое, но неосознанно и не со зла. Это, скорее, было нужно мне самой. Каждый «Николос» — как пластырь на тот самый кровоточащий порез.

Приличная фрау, кажется, всё-таки доигралась с лезвием и ей пора в травмпункт.

Ник был спокоен и даже настроен шутливо. Всё-таки хорошо, что он так и не выслушал меня днём. Теперь же я просто соврала ему, что мы задержались, потому что машина была в сервисе. Он уточнил всё ли в порядке сейчас, я заверила, что да. Потом с ним поговорил Алекс — кажется об учёбе, и я, сунув телефон в карман, отвернулась к окну. Стало ли мне легче? Нифига.

Глава 20

Выехали рано-рано утром. Не знаю, как умудрился успеть поспать Лёшка, который после того, как выгрузил возле Интуриста нас с Алексом ещё и Олю куда-то повёз, а я точно толком не заснула — всё мысли, мысли... Но он сказал, как отрезал: « В четыре утра!»

Короче, выехали.

За минувшую ночь предательская тяга к Лёшке, увы, никуда не делась, даже наоборот — обострилась на фоне близкой разлуки, и я совершенно серьёзно опасалась, что теперь уже мои флюиды будут фонить на весь салон, поэтому сразу же предложила Алексу сесть впереди. Он, конечно, же согласился. А Лёшка... Он никак на это не отреагировал, не прокомментировал и даже не удивился. Ему, похоже, было всё равно.

Вот что значит нормальный мужик — пошутковал, побаловался, но границу не переступил, да, возможно, и не собирался. Нет, ну правда, кто сказал, что он планировал провести минувшую ночь со мной? Это я себе придумала. А он, может, ни сном, ни духом? Во всяком случае, сейчас он держался абсолютно нейтрально — спокойно, сосредоточено и дружелюбно. Непринуждённо болтал с Алексом об оружии и службе в МЧС, о том, почему там такое громоздкое снаряжение и на полном серьёзе обсуждал с ним, как это можно было бы исправить.

Алекс называл его по имени отчеству, и это было для меня так странно... Савченко — и вдруг Алексей Михайлович. Хм... Притом, что ещё вчера утром он был для моего сына просто усреднённо-европейским Алексеем. И когда что-то успело измениться? Видно, это их военно-пацанячие дела — субординация и всё такое.

Я в их разговор не встревала и даже старалась не слушать и уж тем более — не смотреть на Лёшку, хотя, сидя за Алексом, могла бы делать это без всякого опасения быть пойманной с поличным. Попыталась заснуть, в какой-то момент даже получилось, но так — ни туда, ни сюда. Потом замолчал и Алекс, видно тоже отключился.

На улице было ещё темно, Лёшка вёл на расслабоне, держа руль одной правой, и лишь изредка подруливая «на полшестого» пальцами левой. Тишина.

— Ты можешь музыку включить, если хочешь, — не удержалась я.

Он мельком обернулся ко мне:

— Я думал, ты спишь.

— Почти. Но ты смотри, если тебе надо, включай, нам не помешает. Просто я, например, не могу без музыки, сразу залипаю. Особенно в потемках.

Лёшка улыбнулся, кивнул:

— Не переживай, я в норме. У меня жизнь по сменам уже в крови. Мне привычнее спать понемногу несколько раз в сутки, чем сплошняком всю ночь. А ты отдыхай, давай, тебе ещё от Бреста ехать. Сколько там до вас, кстати?

— Ну, грубо говоря, тысяча.

— Ну вот, видишь. Отдыхай.

Так и ехали дальше — Лёшка молча думал о чём-то своём, а я, сделав вид, что сплю, всё-таки пялилась на него из-под прикрытых ресниц... Пока  и вправду не отрубилась.

* * *

Часам к четырём вечера въехали в Брянск, остановились у небольшой кафешки, приютившейся между двумя жилыми пятиэтажками.

Меня после двенадцати часов непрерывной езды за рулём, можно было бы выносить из машины ногами вперёд, и прямиком в номер с нормальной кроватью — спать. Да и Лёшка — хотя и упорно не признавался, но я видела, что устал. Предлагала сменить его хотя бы на час-два, чтобы он вздремнул. Куда там! Это упрямство и раздражало, и приятно удивляло, и в то же время заставляло волноваться за его здоровье.

Едва успели сделать заказ, как он вдруг поднялся из-за столика:

— Я скоро. — И даже не накинув куртку, вышел на улицу.

Сквозь стеклянные витрины кафе я видела, как он обошёл здание и скрылся за его задним углом, там, где парковка. Пять минут нету, десять, пятнадцать... Алекс копается в телефоне, вид у него печальный — видно Селена так и не вышла на связь, — но хотя бы не психует, уже хорошо.

Принесли Лёшкину солянку и мой овощной салат, обещали, что сынулькины спагетти будут готовы через двенадцать минут.

— Алекс, ты побудь здесь, — сказала я, поднимаясь. — Я пойду Алексея Михайловича позову.

Сын оторвал взгляд от экрана, глянул на меня, паразит, с ехидной усмешкой:

— Только смотри, чтобы я потом тебя искать не пошёл.

Я показала ему язык, на что он закатил глаза и снова залип в телефоне.

Вообще, я была уверена, что Лёшка всё-таки пошёл вздремнуть, но в машине его не оказалось. Зябко запахнув полы куртки, я огляделась. Ну и где он? Пошла дальше, за угол.

Здание кафе стояло «спиной» к обычному жилому двору — старому, с высокими деревьями и чудом дожившей до наших дней советской ещё, хоккейной коробкой. Точно такая же была когда-то и у Лёшки во дворе, там, на Ленина. Здесь, справа от неё была вкопана железная «шведская стенка» с погнутыми какими-то идиотами перекладинами и турник на два уровня высоты.  Вот там-то, на этом турнике, и нашёлся Лёшка.

Он подтягивался, через каждые три раза меняя хват, и я невольно стала считать. На одиннадцати он спрыгнул, упруго покрутил руками. Я опёрлась плечом о стойку:

— Там уже всё остывает, физкультурник.

— Сейчас я, ещё один подход. Спина задубела, непривычное кресло у тебя. Низковатое.

Подышал на ладони, растёр их друг об дружку и, подпрыгнув, снова ухватился за высокую перекладину. Подтягивался уже через силу, но мощно, на этот раз подводя к перекладине то загривок, то ключицы. Это было красиво. Всю жизнь, сколько себя помню, балдела при виде сильных, крепко сложенных мужиков. Аж до мурашек.


Поняла, вдруг, что снова пялюсь на него и тут же отведя взгляд и поджав ноги, повисла на соседней, низкой перекладине. Позвоночник приятно хрустнул и вытянулся.

— И это всё? — соскочил на землю Лёшка. — Может, повыше подсадить?

— Да прям, — хихикнула я. — Я даже в лучшие свои времена не умела подтягиваться. Отжиматься — да, а подтягиваться... У меня плечо застревает, не даёт подниматься.

— Ну да, — хохотнул Лёшка. — Плечо, ага. Это ты просто что-то не то делаешь. Иди сюда, — обхватил меня поперёк груди, снимая с этого и оттаскивая под высокий турник. — Давай.

— Что давай?

— Подпрыгни! Я подсажу.

— Да иди ты нафиг, говорю, не умею!

— Давай, давай! — посмеиваясь, он скользнул руками под мою расстёгнутую куртку, стиснул талию. — Ну?

Стоял за спиной, так близко, что я чувствовала лёгкий запах его парфюма, смеялся, холодил мои бока заледеневшими от железной перекладины большими, сильными ладонями... А у меня вся кровь хлынула сначала в голову, заставляя щёки вспыхнуть, а потом в низ живота, и тамошние бабочки, охренев от такого расклада, похоже, решили разорвать меня на части. Тут же накатил дурацкий смех, отнимающий силы, но я подпрыгнула — Лёшка легонько подтолкнул меня ещё выше — и уцепилась.

— Ну давай, покажи, где там у тебя застревает.

Но какой там подтягиваться — я хохотала, как ребёнок, и Лёшка, глядя на меня заразился, даже с трудом выговорил простое:

— Ну...  да... давай уже...

— Да... Да... да даю я... — смеялась я в ответ, но не выдержала, разжала пальцы и тут же почувствовала, как надёжно подхватил меня, не давая рухнуть Лёшка.

— А что, есть не будете? — раздалось вдруг из-за спины.

Я шуганулась в сторону, растерялась, запахнула полы куртки, а Лёшка наоборот, сориентировался:

— О, молодёжь подоспела! Иди, покажи матери, как подтягиваться надо! Сам-то хоть можешь?

Алекс фыркнул:

— Легко!

— Да ладно! Сколько раз?

— Тридцать точно!

— Да ну? А ну-ка!..

Короче, еду нам потом разогревали.

* * *

Из Брянска выехали в начале пятого. После стихийной физкультуры Лёшка был значительно бодрее, Алекс тоже. А я...