Вынула из кармана телефон — начало девятого. Вот это я залипла! Целых полтора часа! Ломило в висках, хотелось на воздух. Я встала, пошла на выход, и уже на улице меня догнал Макс:

— Ну как, храпанула?

— Угу... Только голова теперь тяжёлая.

— А я тебе говорил, куртку сними! Что снилось-то?

— Да так, ерунда всякая. — И вспомнила почему-то Лёшкин шрам.

Голову без капюшона приятно холодило ветерком. За пределами горящих фонарей стояла непроглядная темень, изрезанная кружевным абрисом сосновых и берёзовых крон. Высоко в небе белела почти полная луна. Воздух — сладкий, как студёная ключевая вода, так и хочется дышать им без остановки, проясняя сознание.


— Ерунда не ерунда, а ты улыбалась, — приобнял меня за плечи Макс.

Как запросто и совершенно невинно у него это получалось! Если бы так сделал Лёшка, я бы, наверное, тут же померла от трепета, а Макс... Ну подумаешь, обнял. Я так же просто приобняла его за спину.

— Макс, а шрам этот у Лёшки — откуда? Нет, ну в смысле я знаю, что по работе, что артерию порвал, но он не успел толком рассказать.

— А, это он любит замалчивать, ага. Хотя сам за тот раз медаль «За спасение погибавших» получил. Короче, на улице Гражданской, там где девятиэтажки  с мозаикой, может, помнишь? — там в ноль пятом году в одной из квартир бытовой газ взорвался. А Лёшка как раз в этом доме, в соседнем подъезде в гостях был. Вместе со всеми на улицу выскочил и увидел в этом раскуроченном по стояку пролёте, там, где плиты перекрытий между этажам, так, знаешь, как слои торчат, — с плиты пятого этажа почти наполовину свисает человек. И при этом он шевелится, а плита качается. Ну и угадай, что сделал Лёха, когда его увидел?

И мне вдруг особенно остро стали понятны Лёшкины слова о том, что каждый раз на дежурство уходишь и не знаешь, вернёшься ли. Я вздохнула:

— Кинулся спасать, что ещё.

— Точно! Он через уцелевший подъезд как-то выбрался на верхние этажи, и оттуда уже спустился — без снаряжения, заметь! Подобрался к этой плите с пацаном... Я говорил, что это двенадцатилетний пацан оказался? Да, представляешь! Его взрывом контузило, он в коматозе полз на свет и воздух, а по факту — к краю. Короче, пацана того с плиты Лёшка стащил на устойчивую поверхность, а сам вместе с этой же самой плитой рухнул вниз.

Меня передёрнуло от ужаса.

— Кошмар... Господи...

— Но жив, как видишь! Плита как подушка в какой-то степени сработала, да и куча обломков там была высотой почти до третьего этажа. В общем, разбиться не разбился, отшибся только, но от удара его подкинуло и швырнуло на арматурину. Она-то и разодрала ему шею и очень даже удачно, надо сказать.

— Ничего себе удачно!

— Ну так сама посуди — ни трахея, ни позвоночник, ни глаза, ни мозг — ничего больше не повреждено. А артерию ему зажали и держали до приезда спасателей.

У меня аж под коленками зачесалось. Я судорожно сжала пальцы, представляя себе не столько эту картину, сколько сам факт... В ноль пятом Лёшка чуть не погиб, а я об этом даже не знала, не почувствовала, не догадалась. И жила бы себе дальше: ни сном, ни духом. И даже если бы когда-то и узнала, что с ним случилось, испытала бы не более чем искреннее сожаление. Но теперь, после того, как снова видела так близко его глаза, таяла в его объятиях, слыша, как стучит его сердце и вот уже целый вечер никак не могла перестать о нём думать — мне вдруг стало жутко от самой мысли, что его могло бы уже не быть. Что я могла бы встретить Ленку, Макса... Но не Лёшку. В горле запершило.

— Это кошмар, Макс, — заторможено шепнула я. —  У меня нет слов. Герой, это конечно хорошо, но... Блин, как это сложно. С ума можно сойти с таким мужем, вот правда... Жена, наверное, была счастлива, когда он всё-таки ушёл со службы? Кстати, Лёшка говорил, что он и с ней на таком же взрыве познакомился. Тоже спасал кого-то?

— Так это в тот раз и было! Это же Олеська артерию ему зажимала, пока спецы не подоспели. Правда, не знаю, можно ли это назвать знакомством, Лёшка-то отшибленный был и не соображал ни хрена. Но, наверное, да, знакомство. Она, считай, одна из целой толпы зевак, полезла наверх по всей этой куче обломков, чтобы попытаться оказать помощь человеку, который только что у всех на виду спас от гибели ребёнка.

У меня дыхание перехватило.

— А... А она... — мысли разбежались. — Получается, она ему жизнь спасла?

— Однозначно. Сколько там, восемь минут, кажется, дают после разрыва сонной, на то, чтобы вся кровь вытекла? Так вот она эти восемь минут растянула на все двадцать, пока спасатели не подъехали.

— Она медик что ли?

— Да нет, учителем начальных классов была. Просто проходила когда-то курсы оказания первой помощи, и вот, пригодилось. Стечение обстоятельств. Ну или как ещё говорят — судьба. Не шла бы она в тот день с молочной кухни через этот двор, не было бы сейчас Лёхи. Не было бы Лёхи, не увидала б ты его в Ютьюбе, и не сподобилась бы приехать, — пихнул меня плечом, — да?

— Не знаю, Макс, сложно сказать...

Он что-то говорил, спрашивал, а я в прострации смотрела перед собой, и видела эту самую Олесю, держащую в своих щедро омытых Лёшкиной кровью руках его жизнь. Интересно, я бы полезла, так как она?

Нет.

Я бы растерялась, испугалась. Да и даже если бы и полезла — в жизни бы не сообразила, что делать в такой ситуации. Просто я не готова к такому, а Олеся — да. Случайности ведь не случайны. И эти её курсы первой помощи оказались судьбоносными. Причём не только для Лёшки. Для них для обоих.

— Макс, я пойду на стоянку, ладно?

— Да погоди, сейчас уже Лёшка с Алексом подойдут.

— Нет, я хочу пройтись. Одна, ладно? — погладила его плечо, вынуждая остановиться. — Голова болит, Макс. Тишины хочу.

На парковке, возле Лёшкиной машины отиралась Оля. Я заметила её, остановилась чуть поодаль. Стояли и украдкой разглядывали друг друга. Она переоделась, и теперь вместо облегающих брюк и высоких сапог для верховой езды на ней была мини-юбка, тонкие капронки и полусапожки на шпильке. Коротенькая куртка, лаковая сумочка через плечо. Волосы красиво распущены по плечам. Ярко накрашенные губы видно даже издалека. Молодая, амбициозная, беспринципная. Влюблённая в Лёшку? Скорее всего. От того и краёв не видит, и море ей по колено кажется.

Но ревности у меня уже не было — только страшная усталость и пустота какая-то на душе.

Ещё минут через десять появились и Лёшка с Алексом и Максом. Лёшка сразу пошёл к машине и не успел он разблокировать двери, как Оля тут же прыгнула на переднее пассажирское. Я увидела это, но мне было... никак. Алекс, кинулся ко мне:


— Мам, ты не представляешь как тут круто! Наша команда сегодня три раза захватывала флаг противника, а ещё помнишь танк? Мы на нём катались! А ещё, нам давали собирать автомат и говорят, завтра будут стрельбы на полигоне, представляешь?

Я машинально кивала и улыбалась, но сама почти не слышала, о чём он говорит. К горлу с отчаянной скоростью подступали слёзы.

— Мам, а Алексей Михалыч сказал, что у нас машина в сервисе, да? Можно я тогда тут на ночь останусь? Ма-а-а-м? — Он подёргал меня за рукав. — Мам, можно?

Я вдохнула — глубоко-глубоко, максимально наполняя лёгкие морозным воздухом,  так, что даже голова слегка закружилась и повернулась к Алексу:

— Нет, сынуль, нельзя. Машина уже в порядке, завтра рано утром выезжаем домой.


...Больше всех возмущался Макс. Требовал объяснить какого хрена я делаю. Алекс же надулся и как обычно, сходу перешёл на немецкий.

А мне не до них было. Просто уехать, Господи! Вздохнуть — без суеты, без этого странного наваждения, когда каждую минуту мысли возвращаются к чужому «нечужому мужчине», а остренькое желаньице пошалить, возникшее ещё рано утром, стремительно превращается в потребность. Просто секс? Пфф... Если бы так, всё было бы куда проще! Но нет, мне нужно было меньше, но в то же время гораздо больше — видеть его, слышать, быть рядом. Замирать от блаженного трепета, слегка соприкасаясь рукавами, а деликатно разойдясь — погружаться в томительное ожидание нового момента невинной близости... Как школьница какая-то. Ну и что это, Господи? Зачем?

— Ну-ка, иди-ка сюда... — потащил меня в сторонку от Алекса Макс. — Чё происходит, Люд? Ты из-за этой что ли? — полуобернулся на машину, в которой сидела Ольга. — Она ребёнок ещё, Люд, ей всего двадцать два! У неё ветер в башке!

— Макс, ты думаешь вообще, что говоришь? — возмутилась я. — Ты... Капец просто, Макс!

Краем глаза заметила как Лёшка, проходя мимо надутого Алекса, остановился, что-то спросил и через пару мгновений повернулся к нам. Мы встретились с ним взглядами, я не выдержала, отвела свой. А ещё через некоторое время посмотрела снова — Лёшка что-то говорил Алексу, и тот, как ни странно, нехотя кивал в ответ головой.

А Макс всё не унимался, что-то бурчал и бурчал, я же только молчала и смотрела себе под ноги. Я ведь его понимала, правда! Жаль, что меня никто бы не смог понять.

— Погоди... — вдруг понизил он голос: — А ты, может, из-за Олеськи? Нет серьёзно, из-за неё, да? Так она же...

— Макс, можно тебя на минутку? — оказывается, Лёшка уже успел подойти к нам. Я почувствовала, как по моей щеке скользнул его взгляд, но голову упрямо не подняла, расковыривая носком сапога ямку. — Давай отойдём.

Через пару минут их неслышного для меня разговора Лёшка вернулся ко мне. Встал рядом, руки в карманах. Помолчал, настойчиво заглядывая мне в лицо.

— Люд, что случилось?

— Ничего Лёш. Просто я ещё раз подумала и поняла, что всё-таки надо ехать. Ты не дёргайся, я же понимаю, что ты весь график уже перестроил. Я сама справлюсь, правда.

Он снова помолчал, всё так же прожигая меня взглядом и, наконец, развёл руками: