Так, стоп. Это уже прям не смешно! Это... Ненормально!

Остановились возле очередного стойла.

— Какой, а? — восхищённо крякнул Макс. — Орловский. Я пока его не увидал, думал, кони в яблоках, это фигура речи, а он реально как будто в яблоках! Пятна такие, знаешь... Красавец! Как тебе?

Я задумчиво кивнула. Настроения больше не было. Вообще.

Оля, блин. Оля! Как будто других имён не бывает! И, главное, Олеся меня так не цепляла... наверное, потому что всего лишь жена, да?

Я нервно прошлась вперёд-назад, злясь на саму себя. Нафиг, нафиг мне это... опять? Женатый мужик, сотрудница Оля... Только теперь она моложе и аппетитнее меня. Остановилась. Это глупо. К чёрту это всё. Как будто у меня нет тем поважнее, чем ревновать чужого мужа. Прислонилась спиной к простенку.

— Макс, а расскажи мне всё? Вот прям всё.

Он, мигом посерьёзнев, посмотрел на меня. Сразу понял о чём я. А может, даже, ждал, пока спрошу.

— Да что я могу рассказать, Люд? Я кем был-то? Так, на побегушках. Медкова бы спросить, он самый близкий был, да только где его взять, того Медкова... Ты не знаешь, случайно?

Я поймала его вроде бы простой, но на самом-то деле очень цепкий, пронырливый взгляд. Мотнула головой:

— Не знаю.

...Может, похоронен в куче мусора на Криушинской свалке, а может, отвезли ещё куда. Я и правда не знала.

— А Степан? — спросила я, а у самой даже сейчас, спустя столько лет, противно засосало под ложечкой. — С ним что? Он, вроде, тоже близок к Денису был?

— Тоже не знаю, — пожал плечами Макс. — Тогда такая херота происходила, что люди по три раза на день то убитыми считались, то живыми оказывались. Как на войне, блин. Обычные горожане когти драли из города, детей увозили, потому что реально полыхало! Стреляли, резали, вешали, похищали. Жесть. Может, если бы Челябинские не нагрянули, то оно и поспокойнее было бы, но они с какого-то хрена припёрлись и реально зверями оказались. А хрен ли, им же тут не жить. А наши — не Батины, я имею в виду, а реальный криминалитет, — за жопы схватились, типа, кто у них тут власть отжимает? И тоже, давай месить кого ни попадя. Какой тут, нахер, Степан, о чём ты? Скользнула так информация, что он с пацанами в тачке был, которую подорвали, но там такое месиво осталось, что вообще не реально опознать.

Челябинские, значит. Значит, Денис всё-таки нашёл нужных людей. Значит и Панина могли они уделать. Кто, Богдан? Насколько я помнила нашу единственную встречу и его мертвецки холодный, непроницаемый взгляд — он бы мог. Например, за Кристинку. Отсюда и слова его о долге, что платежом красен. Ну а что, Денис вытащил Кристинку, Богдан — меня. По-моему вполне по-пацански. Вот только эти умозаключения ни хрена ничего не объясняли. Это были просто мои домыслы.

— А с Денисом что, Макс? Только начистоту давай.

Он задумчиво погрыз щёку изнутри.

— Да рванули его, Люд, рванули. Можно сказать, при мне. — Помолчал. Я не переспрашивала, не торопила. Это было тяжело слышать, гораздо тяжелее, чем прочитать хреновую ксерокопию из газеты. Да и рассказывать тоже, наверняка было непросто. — Мы в тот день двумя тачками за каким-то хреном приехали к нему домой. В подъезд пошли я, Батя, и ещё трое пацанов. Двоих он пёхом по лестнице вверх послал, просечь обстановку, третьего лифтом — перед собой. Потом, когда тот прислал лифт вниз, сам Батя в него пошёл. А меня возле, на первом этаже оставил. Помню, прям как сейчас, в лифт заходит, поворачивается ко мне и говорит: «Обратно поедем, напомни мне, чтоб я пожрал сегодня» Кнопку нажал и мечтательно так, знаешь, добавил: «Борща хочу, домашнего» Я подумал ещё: «Где я тебе борщ-то возьму? Это надо в кабак какой-то приличный ехать, но ты ж не поедешь... Или послать кого-то, чтоб на вынос взял» И в этот момент в лифте вибрация такая пошла по всей шахте — аж двери ходуном... И рвануло. Даже не знаю, успел ли он до своего этажа доехать. Без вариантов там, сестрён. Месиво. Я бы и рад не верить, но... Нет. — Уверенно мотнул головой. — Без вариантов.

Помолчали. Конечно, все эти годы у меня была какая-то наивная надежда, что эта нелепая гибель — понарошку. Как вера в деда Мороза, когда вроде и знаешь уже, что его не бывает, но атмосферу чуда всё равно ощущаешь. И даже ждёшь. Правда, с каждым годом всё меньше, а потом и вовсе — надоедает, но всё-таки...

И не то, чтобы мне хотелось что-то вернуть или быть с Денисом теперь — нет, конечно, это всё давно прошло! Но я была бы рада просто узнать, что он выжил, сдёрнул за бугор и стал каким-нибудь мистером Смитом. Женился, детей нарожал. Почему нет? В сорок пять лет-то?


— А что с Медведем, Макс? Он жив?

— Однако, не Медведь, — назидательно качнул пальцем Макс, — а отец Михаил!

— В смысле?

— Священник он теперь, сеструх! Примерно через год, как Батю похоронили, ни с того, ни с сего поступил учиться, куда-там, в семинарию что ли, и пошёл-пошёл... В Пскове, в какой-то церквушке при воинской части служит сейчас. И, между прочим, приедет сюда к концу курса.

— Долбануться можно, — растерянно и вместе с тем радостно, хмыкнула я. — Хотя знаешь, то, что он подался в священники лично меня почему-то не удив... — и сбилась, когда, машинально повернув голову на возникшее вначале прохода движение, увидела идущего к нам Лёшку и виснущую на его локте Олю. Но, тут же взяв себя в руки, всё-таки закончила: —  ...Не удивляет.

Макс заметил моё замешательство, тоже обернулся. С усмешкой мотнул головой:

— Вот репей! Не обращай внимания, она всегда так себя ведёт. А к Лёхе у неё, по-моему, вообще давняя тайная любовь. Но раньше-то она хоть помладше была, стеснялась его, да и Олеська своим присутствием её как-то всё-таки сдерживала, а сейчас, видишь, кот из дома — мыши в пляс. Распоясалась совсем. Доросла видать. Мужика ей надо срочно, нормального, такого, чтоб в узде держал, а то привыкла конями командовать, думает и по жизни так. — И вдруг резко сменил тему: — Лёх! А отец Михаил прям в последний день подъехать должен или пораньше?

Лёшка настойчиво вытянул руку из Ольгиных лапок, и она, замедлив шаг, спросила уже ему в спину:

— Лёш, так что? Подвезёшь?

— Разберёмся, — не оглядываясь, бросил он. Подошёл к нам, сходу хозяйски снял с двери денника и перевесил на прибитый к стене крюк какие-то верёвки, погладил потянувшего к нему морду коня. — Михаил числа пятнадцатого, вроде собирался, но это у нас тут по программе, а вообще не знаю. Ты у Ленки спроси, может, он к вам ещё заедет?

— Понял, уточню, — кивнул Макс. — Я просто Людмилке говорю, оставайся, а она что-то ломается. — Повисла неловкая пауза. — Ладно, ребят, я в штабе, если что.

— Да погоди, я на минутку, — остановил его Лёшка. — Сейчас уйду уже.

— Ну тогда на выходе буду. Покурю пока.

Остались с Лёшкой вдвоём. Прошлись по конюшне, говоря о какой-то ерунде. Потом, сообщив, что увидеться с сыном после ужина у меня не получится, Лёшка заверил, что у Алекса всё отлично, и он настолько увлечён процессом, что даже и не вспоминает о времени.

— ...Я думаю, что после отбоя тогда и поговорите, да? Он ещё сам тебя упрашивать будет, чтобы остаться, вот увидишь. — Дошли до ворот. — Ладно, я помчал. Не скучай тут, ага?

Я кивнула, чувствуя, как та́ю под его взглядом.

— Мне Макс не даёт скучать. У него язык вообще без костей.

— А, есть такое! — усмехнулся Лёшка и, подмигнув на прощание, ушёл, а я смотрела ему вслед, и мне хотелось улыбаться, потому что я понимала — он пришёл не по делу, а просто так. Ко мне.

Потом сидели с Максом в штабе, ели солдатскую кашу, которую он принёс из столовки, и я рассказала, что поехать в Россию меня побудил ролик из интернета, на котором я увидела Лёшку. Оказалось, что Макс, как и Лёха, даже не в курсе про это видео. Посмеялись, я пообещала, что пришлю ссылку.

После ужина меня разморило. Усталость — и физическая, и моральная, клонила в сон, и в какой-то момент я даже уснула, сидя в походном раскладном кресле. И плевать на ходящих мимо мужиков, на их громкие разговоры и противно пищащие рации! Просто вырубило.

Кутерьма этого дня слилась в обрывки мыслей и образов, потекла в сознании какой-то параллельной реальностью, в которой мы с Лёшкой снова ехала куда-то в машине, и разговаривали о Марго и колонии. И я рассказывала ему всё как есть, а он воспринимал это так спокойно, что я вдруг почувствовала — все тяготы в прошлом и не имеют уже никакого значения. И от этого стало так легко! ...А потом мы с Лёшкой целовались, стоя за углом конюшни, и я переживала, что нас может увидеть Алекс, но остановиться не могла — просто безрассудно посылала всё к чёрту и пропадала даже во сне.

Сон был из категории чётких, когда каждую деталь подмечаешь с особой ясностью. Вот и я с испугом отводила взгляд от Лёшкиного шрама на шее, жмурилась, чтобы не видеть его, и только подставляла поцелуям лицо. Чувствовала, как щекочет щёки и губы его борода — совершенно новое для меня ощущение, я прислушивалась к нему и млела от удовольствия.

И кстати, это было лето. Мне было жарко, Лёшкины волосы трепал горячий ветер... Солнце — яркое и ослепляюще-жёлтое, обжигало щёку, а небо — пронзительный ультрамарин, затягивало в себя... Во всём этом безумстве цвета и ощущений было столько свободы и лихой радости! А потом вдруг оказалось, что вокруг полно каких-то людей, и приличия ради нам с Лёшкой стоило бы расцепить объятия, но так не хотелось! Я льнула к нему и думала, а что если сказать ему, что я его люблю? Хотелось этого невыносимо! И это казалось таким естественным, что я...

И вдруг проснулась.

Первые мгновения приходила в себя, соображая, где нахожусь. Потом вспомнила, повела головой, разминая шею. Щёку действительно припекало от печки, в куртке было невыносимо жарко. Чуть в стороне болтал с двумя мужиками Макс. Который час?