* * *

В начале первого остановились у довольно приличной с виду придорожной кафешки. Сделали заказ, и я ушла в туалет. Вымыла, вытерла руки, посмотрела на себя в зеркало. Ну, красотка! Подтёрла чуть поплывшую тушь, промакнула салфетками залоснившиеся участки кожи лица. Замерла вглядываясь.

От уголков глаз уже бежали тоненькие, почти невидимые морщинки. Улыбнулась — и они тут же стали значительно заметнее. Боже, кошмар какой... прям, хоть вообще не смейся. А межбровка? А потерявшая былую графичную чёткость линия подбородка?

Отошла чуть дальше, чтобы видеть себя почти в полный рост, натянула на талии свитер. Ну... если объективно, то очень даже недурно. Но не то, что было в восемнадцать лет. Я уж молчу про потерявшую былую упругость грудь...

Интересно, сколько Лёшкиной жене?

Повернулась к зеркалу боком и, задрав свитер, втянула живот. Моя маленькая, тайная гордость — он был почти плоский. И всё бы ничего... если бы не вот это «почти» в виде намечающейся округлости в самом низу.


Господи, а если и правда, беременна? Ведь это значит всё, конец. После второго я уже точно не буду даже такой, как сейчас. Да и с ума так, как сегодня, уже точно больше никогда не сойду.

Подкрасила губы, ещё раз окинула себя взглядом. Ну и чего мне терять, кроме женщины в себе?

Когда вернулась в зал кафешки, нам уже принесли заказ. Лёшка сидел спиной ко мне и разговаривал по телефону. Неожиданно возникло дурацкое, какое-то детское желание закрыть ему руками глаза, склониться к уху, так, чтобы непременно прижаться щекой к виску, и шепнуть: «Угадай, кто?»... Но я испугалась. Чего? Показаться глупой? Навязчивой?

Всё-таки, между думать, что он «имеет в виду именно это», и знать это наверняка — огромная разница. Когда я лезла в постель к Нику, мне было волнительно, но по большому счёту пофиг, отвергнет он меня или нет. А сейчас — страшно.

Странное чувство. Как школьница какая-то. Как будто вся жизнь на кону.

В итоге, глаза ему закрывать я не стала, но и не удержалась от того, что бы мимоходом не запустить пальцы в волосы, не провести рукой по крепкой шее и плечу. Нет, не школьница. Детсадовка, блин.

— Лады, Сань! — сказал в трубку Лёшка. — Давай будем решать вопросы по мере поступления. Только я тебя умоляю — нежненько, да? Очень нежненько! Чтоб прям... Понял, да? — помолчал, слушая. — Вот именно! Ладно, давай, брат. Обнял! — И, отложив телефон, наконец посмотрел на меня: — Я уж подумал, ты опять сбежала.

— Кого это вы там очень нежненько? — включив непонимающую намёков кокетку, перевела я тему.

— Много будешь знать, плохо будешь спать! — в тон мне, шутливо отделался от дурацкого вопроса Лёшка. — Давай, налегай на щи. Надо ещё успеть кое-куда заехать, раз уж начали.

— Куда заехать?

— Увидишь.

— Мм... шпионские страсти разводишь? Интриги-расследования?

— Типа того. Ешь. Серьёзно, время жмёт.

Я взялась за ложку, помешала борщ.

— Слушай, а ты, правда, можешь найти человека?

— Ну, сложно сказать вот так, на ша́ру. Всё зависит от того кто, что, где.

— Хмельницкая Маргарита Фёдоровна, когда-то была профессором кафедры рисунка и живописи какой-то российской академии искусств. А может, ещё и советской. А сама она из Балаково.

Лёшка смотрел на меня и с молчаливым вниманием ел.

— Ну, собственно, это всё, что я знаю, — развела я руками. — В принципе, я думаю, что если обратиться с запросом в академии, то, возможно, они и смогут что-то подсказать, да?

— Ну... — согласно пожал плечом Лёшка, — логично. Только почему же ты до сих пор этого не сделала?

— Ой, Лёш... Если это так сложно, то не надо! — тут же встала я на дыбошки.

— Да ладно, ладно! Чего ты сразу ершишься? Сколько ей лет?

— Не знаю точно. Примерно пятьдесят семь, наверное.

— Откуда вы знакомы?

Разговор как-то неожиданно превращался в допрос, и с каждым вопросом всё больше подбирался к неудобной теме... Я занервничала.

— Мы с ней художники, Лёш, если ты не понял. Общались в профессиональной среде. Краски, кисточки, холсты. Достаточно?

Ох, не понравилось мне, как он на меня глянул! Вроде и спокойно, даже слегка небрежно, но в то же время с подозрительным азартом. Кажется, я слишком расслабилась.

—А когда и где вы последний раз виделись?

Я почувствовала, что краснею.

— А это так важно?

— Ну вообще да. Но если не хочешь, не говори. Думаю, вполне можно и через академии зайти.

Не спеша допил сок, достал телефон.

— Сань, снова я... — рассмеялся, слушая. — Да ты что? Теряешь сноровку! Я думал у тебя там уже всё готово. — Снова рассмеялся. — Слушай, а можешь на досуге среди бывших профессоров-живописцев посмотреть Хмельницкую Маргариту Фёдоровну? ... В академии искусств, но не знаю в какой... Ага... Не точно, но от пятидесяти пяти до шестидесяти. Ну, само собой! Ага... — взгляд его упал на стол, и Лёшка тут же двинул ко мне мой чай и постучал пальцем по часам на своём запястье, напоминая про время. — Это ещё зачем?... А, ну... Можно, да. — Немного отнёс телефон от уха, спросил у меня: — А она сейчас ещё рисует?

Я растерянно кивнула. Господи, какая же я дура... Пустила лису в курятник, называется.

— Да вроде ещё в деле, Сань, но так... Не точно, судя по всему. — Говорил с этим Саней, а сам наблюдал за моей реакцией. — Угу. Хорошо. Да нет... Серьёзно! Потом. Всё потом, Сань. Да. Угу. Угу... Окей. Всё, до связи, брат! Обнял!

Сложил руки перед собой на столе, поизучал меня с загадочным видом.

— Ну всё. Думаю, найдём. Задержишься на завтра — возможно уедешь уже с информацией. М?

— Шантажист.

Пожал плечами, чертовски обаятельно улыбнулся:

— А что делать? Жизнь такая.

— Пфф...

А на самом деле мне было не до шуток. Кто знает, как Марго воспримет новость о том, что я жива? Что расскажет им о себе и обо мне? И где были мои мозги, ДО того, как я распустила язык?

— Лёш, ты знаешь... Я подумала... А можно отменить поиск?

— Не понял?

— Ну, я подумала... Мы с Маргаритой на самом деле очень посредственно знакомы были, она меня и не вспомнит, скорее всего. Я просто не знала, что это всё так сложно — ну, других людей привлекать и всё такое... Правда, не нужно! Спасибо!

Лёшка пожал плечами и без лишних слов снова взялся за телефон.

— Сань, это снова я. — Рассмеялся. Долго слушал и поддакивал. — Слухай, брат, отбой по Хмельницкой. Ну... — всё ещё посмеиваясь, глянул на меня. — Ну вот так. Да. Обязательно. Нет. Не могу. Потом. Обязательно. Коне-е-ечно! Ну, попробуй... Ага. Ну давай, отбой!

Сложил руки на столе, посмотрел на меня как на капризную деточку. Молча, но так красноречиво... засранец. Я не выдержала, расплылась в улыбке.

— Ну извини, Лёш. Я всё-таки девочка, мне можно иногда покочевряжиться.

— О, да! — воскликнул он. – Я тебе даже больше скажу — ты не просто девочка, ты Людка Кобыркова, а это объясняет вообще всё!


— Ты, блин! — я в который раз за день, как какая-то дура, шлёпнула его по плечу. Что за малолетская манера вообще, откуда она взялась вдруг во мне снова? — Не смешно!

Он поднял открытые ладони к груди:

— Да а я что, я разве смеюсь? Как можно? Ты поела? Тогда поехали... кочевряжка. У меня для тебя увлекательная экскурсия в загашнике.

* * *

Я ожидала чего угодно, каких-то наивных глупостей: например, что Лёшка привезёт меня к нашей школе, или к моей общаге, или к стадиону, где мы с ним когда-то неизменно срывали свои утренние пробежки, предпочитая им сумасшедшие поцелуи за трибунами. Или вообще — к себе на дачу, замкнув тем самым некогда порванную цепь наших отношений. Короче куда-то, где у нас у обоих просто не останется шанса устоять против дикого взаимного притяжения.

Но когда мы подъехали к городскому кладбищу...

Сердце беспокойно забилось. Нет, я не думала, что он привёз меня на могилу к своей маме — он бы никогда не назвал это увлекательной экскурсией — но я сразу же подумала о Денисе. И это резануло. Это было бы как минимум цинично с Лёшкиной стороны... Зато, лично для меня, сразу же расставило бы все точки. И если он действительно додумался сделать из этого аттракцион, я пошлю его нахер прямо там, у могилы. Без вариантов.

Объехали массив «старого» кладбища и остановились у закрытого шлагбаума, перекрывающего въезд на «новое» На сторожке объявление: «Въезд только для траурных процессий»

— О как... — удивился Лёшка. — Ну ладно, давай пройдёмся. Здесь, вроде, недалеко. Хотя, блин, я сам ни хрена не помню уже... Ну ладно, давай хотя бы попробуем. — И не дожидаясь моего ответа, первым вышел из салона, полез в багажник. Я уж подумала — за щёткой что ли? Уже решила, может, и правда к своим родителям привёз? Но он вернулся ко мне налегке и, держа руки в карманах, оттопырил локоть, предлагая ухватиться: — Идём?

Ох, как хотелось спросить, в чём всё-таки дело! Но в то же время я была настолько охвачена болезненным волнением, что ещё больше хотелось просто молчать.

И что пугало меня сильнее — возможная «встреча» с Денисом, или то, что Лёшка может оказаться таким циником?

Здесь, в отличие от совершенно пустынного Разгуляевского кладбища, были люди. Кто-то расчищал снег, кто-то куда-то шёл. Навстречу нам проехал катафалк, следом за ним автобус и вереница машин. И, как ни странно, это было самым ярким свидетельством того, что жизнь продолжается. Несмотря на праздники и выходные, несмотря на солнечный день и грандиозные планы на будущее — одни уходят, другие занимают их место, а потом, в свой срок, тоже уходят, уступая его очередным другим.

«Жизнь продолжается в любом случае»  — как давно я не вспоминала эти слова!