— Напугала я тебя?

Он усмехнулся:

— Я спасатель Люд. А кроме того, инструктор по выживанию и экстремальному туризму. Меня не так уж просто испугать. У тебя на лицо эмоциональный шок... — помолчал, опустив голову, и, наконец, не глядя отшвырнул остаток своей сосульки. — Если ты, конечно, случайно не беременна.

Глава 18

Про беременность Лёшка ляпнул от балды, а на самом-то деле и мысли такой не было. До этого момента. Но Людка вдруг так испуганно распахнула глаза и мгновенно порозовела, что... Правду говорят — меньше знаешь, крепче спишь.

Мигом прихлопнув какую-то стремительно зарождающуюся в душе хрень — то ли ревность, то ли зависть, Лёшка как можно беззаботнее подмигнул:

— Угадал?

А Люда только опустила голову и ничего не ответила. Ну и что оставалось думать?

* * *

Разгуляевское кладбище располагалось в трёх километрах от бывшей окраины села. Дорога естественно не чищена. Хорошо, что Людке не хватило времени ехать сюда самой. Тут ведь и местные старики особо не помощники, и связи нет ни хрена. Это ей пришлось бы либо самой идти, либо гонца посылать в соседнее село, там совхоз ещё живой, есть и мужики и трактора...

Неужели и правда, беременная?..

Первые минуты мысли упрямо возвращались к этому вопросу. И не то, чтобы он был прям на разрыв или на этом заканчивалась жизнь — Лёшкина или Людкина, — но в корне всё меняло. Вернее, возвращало к исходной — к тому, что Люда, во-первых, не женщина для разовых отношений, а во-вторых, замужняя, а теперь, вот, ещё и, возможно, беременная.

Параллельно с этим у Лёшки наклёвывалась какая-то пока ещё мутная и невнятная стратегия на перспективу, обдумать которую стоило вдали от источника помех здравого смысла — Людки. И мыслишка эта, как ни странно, появилась благодаря охренеть какому «очень спокойному и выдержанному» херу Трайберу.

А Люда всю дорогу до погоста задумчиво молчала и теребила обручальное кольцо.

* * *

Несмотря на то, что кладбище было занесено снегом, делавшим все холмики и надгробия плюс-минус одинаковыми, искать не пришлось. Людмилкино семейство, все четыре могилы рядом, покоилось в третьей линии, если считать от края объездной дороги, да плюс ко всему у них, у единственных, был навес.

Под навес, конечно же, тоже намело снега,  хотя и значительно меньше, чем под открытым небом, но расчищать его в зимнюю пору и смысла не было, и договорённости такой с Анной Сергеевной, одной из Разгуляевских женщин, тоже. Она честно выполняла свою работу: могилы были ухожены и даже украшены букетами ярких искусственных цветов, на счёт которых тоже не было ни договорённости, ни дополнительной платы на расходы. Видно просто добрососедская инициатива. Надо будет отблагодарить.

Люда сначала молча стояла и смотрела. Просто впала в ступор. А потом наклонилась вдруг и стала ладонью сгребать снег с мраморного основания захоронения — единого на всех четверых.

— Подожди, — остановил её Лёшка, — у меня щётка есть.

Сходил в машину, принёс автомобильную щётку со скребком на другом конце ручки.

— Я сама, — удержала его от попытки начать расчистку Люда. — А ты можешь... погулять пока? — Встретились взглядами. — Я нормально, Лёш, серьёзно!

Кивнул:

— Я в машине буду.

Она вернулась минут через двадцать — разрумянившаяся, перчатки облеплены снегом, а глаза заплаканы. Значит, всё-таки прорвало. И это хорошо, намного лучше, чем показное спокойствие снаружи и тёмная бездна боли внутри.

— Это ты им могилы сделал? — наконец заговорила она, когда они снова проезжали мимо Разгуляевки, но на этот раз чуть поодаль, по прямой дороге, ведущей на трассу. — Спасибо Лёш. Очень красиво, я не ожидала, если честно. Частенько думала, как они тут, совсем одни? Представляла покосившиеся кресты и бурьян-траву... А тут мрамор, навес, чистота. Я компенсирую тебе все затраты, ладно?

— Нет, не ладно! — оборвал он её. — Я это делал не для того, чтобы ты меня похвалила, и тем более не в долг. И всё, закрыли тему.

— Лёш, но это глупо! Ты нехило потратился, я хочу компенсировать. Что такого? Это просто деловой подход.

— Закрыли тему, я сказал, — упрямо отрезал он.

Люда помолчала и накрыла вдруг его, лежащую на рычаге переключения передач руку своей.

— Спасибо, Лёш. И не обижайся. Просто я даже не знаю, как тебя отблагодарить.

— Останься ещё на пару дней? — он откровенно, с нажимом погладил большим пальцем её мизинец, но Люда, словно испугавшись, тут же убрала руку и сцепила их груди. — Ну хотя бы на один?

— Я не могу, Лёш, я тебе уже объясняла. У Алекса учёба. К тому же, он и сегодня-то не в восторге был, ты сам видел.

— То есть, дело только в нём? А если он согласится?

Люда усмехнулась:

— Это вряд ли. Ты даже не представляешь, какой он упрямый!

— Ну а всё-таки? Если ему вдруг понравится на базе, и он согласится, ты как?

— Нет. Даже если он согласится, есть закон и устав гимназии, по которому он не может пропускать уроки.

— Ну, блин... Люди иногда болеют. Простуда, там, не знаю, понос. Хочешь, вообще оформим его в стационар на две недели? Он за это время как раз пройдёт полную смену на базе, а выйдет — дадим вам справочку с печатями. Зато, я тебе гарантирую, что у него впечатлений на весь год будет!

— Ты с ума сошёл, какие две недели?


— Ну ладно, два дня? Ну один, Люд?

— Нет.

— Пфф... Ну слушай, — Лёшка медленно, но устрашающе решительно мотнул головой, — ты меня прям вынуждаешь к завтрашнему утру колёса тебе попробивать!

— Ты-ы-ы! — игриво возмутилась она и шлёпнула его по плечу: — Только попробуй! Интерпол на тебя натравлю!

Лёшка тоже рассмеялся. Потом немного помолчали.

— Ну почему, Люд? Всего один день? С бумажкой и печатями?

— А мужу я тоже печати твои покажу? Просто если он узнает, почему мы задержались, он будет, мягко говоря, недоволен, потому что отпускал нас на совершенно других условиях.

А, ну да... Муж. Чёрт. Наваждение какое-то, но Лёшка постоянно про него забывал.

— Ну... Тогда действительно справка, почему нет? Если человек заболел, то он заболел, хоть ты верь справкам, хоть нет — твои проблемы. В смысле — мужа.

— Ну знаешь... Одно дело немного соврать директору школы, и совсем другое — мужу. Да ещё и Алекса в это втягивать. Нет, Лёш, даже не уговаривай. Не получится.

— Слушай, это конечно не моё дело... — он замешкался, слегка взволнованно взъерошил волосы. — Так ты беременна или нет? Нет, если не хочешь говорить, то не надо, я как бы...

— Я не знаю, Лёш. Может быть.

— Понятно...

***   ***   ***

Не знаю, что там было понятно ему, но до меня вдруг тоже кое-что дошло: время уходит, а я трачу его на сомнения и попытки договориться с совестью.

В какой момент человек считается изменившим — когда уже произошло соитие или только возникло намерение? Если второе, то я уже безнадёжно виновата. А если так, то чего мне терять?

Невесело беззвучно рассмеялась. Краем глаза заметила, как удивлённо глянул на меня Лёшка. Если бы он только знал, о чём я сейчас думаю!

Просто когда-то, перед тем, как залезть в постель к Нику, я тоже задавалась этим вопросом: «А чего мне терять?» И тогда же нашла ответ: «Ничего, кроме женщины в себе, если так и не решусь» Тогда мне было остро необходимо почувствовать себя живой и желанной. И вот, прошло почти двенадцать лет, Ник теперь мой муж... А я всё ещё так и не почувствовала.

И дело ведь не в самом сексе, а в том, что меня даже не торкало ни от Ника, ни от Олега. Я просто не хотела их с самого начала! Не жаждала их прикосновений, не сгорала от ожидания безумств. Не томилась влажным предвкушением.

Так может, дело не в мужчинах, а во мне? И в том, что подсознательно я так и не выбралась из того подвала, где насиловали не просто моё тело, но природную сексуальность? Где уродовали врождённое доверие к партнёру и возвращали в подростковую, навязанную матерью вину за свою чувственность? Может, дело в страхе, что желание получать удовольствие после всего, что со мной было — это постыдная извращённость? И в стыде за неё?

Я думала об этом сотни раз, слушая, как сопит во сне получивший свой законный оргазм муж, и давно уже пришла к выводу, что так оно и есть. Просто я — сексуально поломанная женщина, и ничего с этим уже не сделаешь...

Но почему же тогда вчера вечером, когда я возвращалась в гостиницу под руку с Лёшкой, меня вдруг повело? Я уж молчу про то, что происходит со мной сегодня, начиная с того самого момента, как он появился на пороге нашего номера...

Вот и сейчас я готова была орать мартовской кошкой от желания. Чего уж говорить о мокнущем белье или о долбаных бабочках, защекотавших меня изнутри почти до истерики?

Всё, абсолютно всё резонировало сейчас во мне желанием: Лёшкины взгляды, манера иронично вскидывать бровь, взъерошивать волосы. Сами волосы его, в которые так и хотелось запустить пальцы! Жуткий шрам на шее. Смех, голос. Походка. Имя его, фамилия. Профессия. Покрытые мелкими ссадинами руки на руле. Острые шуточки. Уверенное спокойствие. Его запах...

Я просто хотела его со страшной силой, и всё тут! И от одной только мысли об этом кружилась голова. Но при этом я уже сейчас понимала, что одноразового секса мне будет мало. Я хотела всего его. Себе. Отношений с ним, свиданий, общих тем и друзей, совместную жизнь. Горестей и радостей. Поддерживать его, ждать его с работы, для него создавать уют. Пробовать строить семью.

Размечталась.

Мне бы бежать от него не глядя, и начинать уже пытаться забыть, потому что он конечно охрененный, но конкретно чужой мужчина... Но вместо этого я сидела в его машине и спрашивала себя: «И всё-таки, что я теряю, согласившись хотя бы на один раз?» И понимала, что ничего, кроме, разве что, душевного покоя на ближайшие месяцы. А если отказываюсь? Тогда я теряю единственную возможность хотя бы один раз за последние полжизни раствориться в мужчине, которого по-настоящему хочу. А если окажется, что я всё-таки беременна, то, возможно и последний раз за всю оставшуюся жизнь.