Пронзительно, подзывая Алекса сквозь рокот двигателя, свистнул тот незнакомый мужик. И мой страдающий от скуки сынуля, мигом позабыв капризы, побежал к нему! Ну слава Богу.

Я вынула из кармана телефон — связи действительно нет. Плохо. В Гамбурге сейчас около шести, и хотя и не хотелось сегодня никаких объяснений и нравоучений, надо было обязательно позвонить Нику.


— Ну что, рванули?

Сердце тепло ёкнуло. Лёшка подошёл незаметно и стоял теперь, готовый ехать, у своей тачки. Совсем другой, даже смотреть на него как-то неловко. Может, потому что я не смотрела, а пялилась? Но как не пялиться-то, если вчера прощалась с колоритным бородатым дядькой-геологом, а сегодня...

Теперь это точно был он, тот самый Савченко, которого я когда-то знала, только повзрослевший, огрубевший и абсолютно возмужавший. Брутальная бородка сантиметра в полтора длиной вместо недавней лопаты не только возвращала ему его реальные годы, но и украшала. Это было сто процентное попадание в образ! Гармония с чертами лица, мимикой, манерой держаться, комплекцией и даже с голосом! Эстетический кайф для художника и наглядное пособие по классическому славянскому типажу. Да ладно, к чёрту умные речи... Он просто был охрененный! И сегодня с самого утра, как только он появился на пороге номера в Интуристе, мой пульс периодически не по-детски шкалило.

На выезде из леса, там, где дорога делала петлю вокруг какого-то обнесённого высоким забором объекта, навстречу нам ехала колонна: внедорожник с выставленными из одного окна российским, а из другого — чёрно-красным с незнакомым мне гербом флагами. Следом автобус, а за ним  ещё пять внедорожников, некоторые довольно боевого вида — с тюнингом, надписями и опять-же флагами.

Головная машина начала сигналить ещё издалека, это тут же подхватили и остальные, и Лёшка, в приветствии выставив в приоткрытое окно руку, тоже вдавил клаксон. Так и горланили, пока не разъехались.

— И что это было? — едва стих шум спросила я. И без того хорошее настроение теперь, при взгляде на возбуждённую Лёшкину улыбку, совсем уж резко скакануло вверх.

— А это... Движуха началась, помнишь, я обещал? Вот сейчас заедут, разместятся и попрёт! Как раз двадцать семь пацанов в этой смене, это вместе с Мишкой. А Алекс твой будет двадцать восьмым. Там у нас хотя и с шестнадцати лет только, но он по физухе так, смотрю, крепкий. Потянет.

— Что потянет? Лёш, ты мне так и не объяснил, что происходит. — Глянула на него мельком, в который раз цепанувшись взглядом за грубый шрам пересекающий его шею — из-под подбородка и к ключице, через то самое место... для поцелуев. Вспыхнула, неожиданно вспомнив это ощущение — губами на тёплую, пульсирующую жилку — и смущённо отвернулась к окну. — А танк, это вообще, конечно... Неожиданно. Где вы его взяли?

— А, это мужики откопали в лесу. Там овраг есть, и он, видать, когда ещё в шестидесятых дамбу строили, заболотился, ну и затянуло его илом, торфом... Запечатало, короче. Столько лет прошло, грибники всякие там, охотники ходили — и никто даже не заподозрил. А ребятам из «Высоты», это поисковое общество, которое непогребённых солдат Отечественной войны ищет и перезахоранивает, ну понимаешь, да? — глянул на меня, и я снова машинально зацепилась взглядом за шрам. — Им как-то документ попался о том, что в этом квадрате в своё время стычка была с фашистами, и что якобы где-то здесь сгинул советский танк. Ну, стали проверять, и откопали. А он, представляешь, настолько хорошо сохранился, что они его подшаманили и всё, на ходу машина! Он сейчас на балансе у городского музея боевой славы находится, но когда очень надо, мы его берём. — Рассмеялся. — Там просто директор музея сам из нашей банды, собственно, с его лёгкой руки танк и нашли.

—Так ты что, занимаешься военными раскопками?

Мотнул головой:

— Нет. Пару раз выезжал, конечно, но так особо некогда. Надо же семью кормить.

— Жена не работает?

Мне показалось, или повисла мимолётная пауза?

— Нет.

— А, ну да, у вас же тут до трёх лет можно... — да я и сама неожиданно засмущалась темы жены... — Так, ладно, ты меня запутал. Значит, ты не копатель, а они копатели. Это понятно. И? Что там у вас вообще намечается?

— Да не все там копатели, двое всего, те, которые на танке приехали. А так ребята военные — действующие и ветераны. Как тебе сказать... Есть такая организация «Ассоциация ветеранов спецподразделений», так вот, они на общественных началах реализуют программу по допризывной подготовке молодёжи. Вот сегодня как раз заезд на одну из смен. Это как... — помолчал, подбирая слова, цепко скользя при этом взглядом по дороге, — как двухнедельная армия, только в условиях приближенных к боевым. Физподготовка, стрельбы, тактика, караулы, ночные вылазки, диверсионная деятельность, летом — прыжки с парашютом, зимой — лыжные кроссы... Ну, всё такое, понимаешь, да? Полезно для пацанов, которые хотят попробовать себя в военном деле и для тех, кто уже собирается идти служить и хочет быть в теме. Ну и вообще для пацанов. Это же лучше, чем в танчики играть, согласись? К тому же, кроме военного дела, они проходят охрененный тренинг на командообразование и большой практический курс выживания в чрезвычайных ситуациях. — Лёшка, иногда бросая на меня быстрые взгляды, увлечённо рассказывал о малопонятных мне вещах, а я каждый раз начинала улыбаться. Как блаженная дурочка какая-то... — Не все, конечно, выдерживают. Вот, например, сегодня заехало двадцать семь, им пока всё нравится. Романтика, предвкушение. Сейчас инструктаж, размещение, оружие пощупать дадут, в танк залезть, на лошадях покатают... ну, детский сад, короче. После обеда вообще мечта — пейнтбол. Знаешь что это? Ну вот. Короче — развлекаловка. А вот с завтрашнего дня их начнут прижимать. Дисциплина, физуха, коллективная ответственность и всё такое, по нарастающей. Кто-то уже завтра и сбежит, кто-то через неделю. И если человек пятнадцать до финиша дойдут — то прям круто.


И я  моментально примерила всё это на Алекса. Поняла, что он, пожалуй, мог бы и слиться и именно из-за своего гонора. Представила, какой бы это оставило осадок в его душе... И жалко стало сыночка.

— А смысл? Может, разумнее программу полегче сделать, чтобы все доходили до финала? Все же дети разные, кто-то сильнее, кто-то слабее, кто-то выносливее или терпеливее, кто-то нет.  А кто-то, может, просто не готов к тому, чтобы на него орали? Но это же не повод их сливать, как будто они... Не того сорта?

Лёшка рассмеялся и, не отрывая взгляда от дороги, обронил:

— Женщина.

Но сказано было так ласково, что я вдруг не просто услышала то, что он сказал, а почувствовала. Его, Лёшку, — слегка выше себя: по силе, по ответственности, по надёжности и особым умениям, которые для меня как другая планета. Он мужчина, я женщина. Он на амбразуре, я — словно чуть сзади, за его плечом. Он — крепостная стена, я — его тыл... Мужчина и женщина так, как это задумано природой. И это было приятное ощущение. В эмансипированном европейском обществе, где за галантно открытую пред женщиной дверь или заботливо поданную ей на выходе из автобуса руку, мужчина рисковал попасть под суд за неуважительное отношение, а потому чаще всего и не подавал, и не открывал, я, пожалуй, не чувствовала этого ни разу.

— Просто, понимаешь, не всем дано быть военными, да и не всем нужно. — Наконец тепло глянул на меня Лёшка. — Но пацан в любом случае должен быть воином в душе́, должен чётко понимать про себя — кто он и на что способен, а не витать в фантазиях, наигравшись компьютерных стрелялок. Должен стремиться к бо́льшему. И те, кто сбегает на второй же день всё равно молодцы, потому, что они хотя бы приехали. У нас ведь тут не государственный призыв, тут дело добровольное. И как правило, те, кто не выдерживают всё равно возвращаются к нам в следующие смены, и тут уже есть о чём говорить. Если у пацана есть характер, значит, с ним можно работать по-мужски.

И я подумала вдруг о том, что Лёшка наверняка мечтает о сыне. Нет, даже не так... Я подумала, что ему обязательно нужен сын! И даже не один. Нет, ну в самом деле, разве не такие отцы должны растить пацанов? Интересно, сколько Олесе лет? И хочет ли она ещё детей?

— А кстати, твой-то чего такой надутый был? — хитро улыбаясь, спросил Лёшка. —  Не хотел?

Я вздохнула.

— Да нет, не в этом дело. Он вообще фанат всего, что связано с армией. Ну, может, не в плане воевать, но вот это всё, типа оружия, амуниции, техники... Это его страсть. Видел, как он на танк повёлся? — Помолчала, пытаясь сообразить, уместно ли говорить дальше или это наша с Алексом тайна? И не удержалась. — Просто он с девочкой одной дружит, а она ему вдруг писать перестала. Сутки уже динамит. Вот он и психует.

Лёшка рассмеялся:

— Да-а-а... Девчонки это любят! Динамить и мозг выносить... Очень знакомо! — И глянул на меня так красноречиво, что я даже не успела опомниться, как моя рука сама игриво шлёпнула его по плечу. —Это совсем другое! Она старше него на два года, Лёш! А то и больше, там ведь такая девочка, что... Всё при ней. В жизни не поверю, что они просто за ручки держатся!

Лёшка беззвучно ржал. Нет, он пытался, конечно, сдержаться, но у него не получалось.

— О-ох... Люд... Ну по этому поводу мне тоже есть что сказать, серьёзно! В контексте своей, так сказать, юности... И... кхм.. не только своей, да? — снова глянул на меня, снова получил шлепок по плечу. — Но я не буду. Что-то как-то жить пока хочется. — А сам всё ржёт.

— Очень смешно! — деланно надувшись, отвернулась я к окну. — С вами, с мужиками, бесполезно об этом говорить! У вас всегда всё зашибись... Смейся, смейся. Ага.

А у самой аж голова кружилась от нехватки кислорода! Сердце билось как сумасшедшее, дыхания не хватало и, как там... Бабочки в животе, да? Вот всегда считала это сравнение дурацким, и заявляла, что бабочки в животе могут быть только дохлыми, в виде полупереварившейся массы, но блин... Оказывается, действительно похоже! Щекотливое, томное касание. Теплое — словно кто-то целует изнутри.