Стася Андриевская - Верность.

Потом, правда, пытался и поговорить и сначала начать, но, видать, косяк с Ленкой оказался слишком тяжёлым. А потом мама умерла. И снова накрыло. Не хватало теперь уже двух самых любимых женщин. Зато свободы – хоть жопой жри. Но толку-то с неё?

Пытался забыться, пробовал методы знакомых пацанов — побольше секса, поменьше мыслей... Но всё равно грызло — а вдруг в том клубе реально вовсе не Людка была? Практически убедил себя в этом. Но уж когда этот хер домой к Лёшке припёрся... За Людкой, ага... Тут картинка окончательно и сложилась.

Реально, хотел даже поначалу ствол нарыть где-нибудь и грохнуть ублюдка. Хер бы с ним, сел бы потом, но... С-сука... Когда думал о том, что он, вот этот старпёр, его Людку, с которой он с восьмого класса пылинки сдувал и от дебилов защищал... Что он её... С-сука...

Так и швыряло из стороны в сторону и пускало во все тяжкие... А потом закалённый спортивный дух победил, и Лёшка взял себя в руки. Попытался выправить злость и обиду, убедить себя в том, что Людка обычная девчонка. Сколько ещё таких будет?

Жил дальше. Академ взял, в армию решил пойти. В Чечню. Вот уж где точно не до тупой любви будет! А пока ждал призыва — на работу козырную устроился. К Зойке.

И ведь смог бы, пожалуй, забыть... Но Людка, как проклятие какое-то, постоянно появлялась в его жизни! То эти звонки телефонные, то в блатной Зойкиной тусовке, то на рекламе вдоль дорог, то просто на улице... Как будто город сжался до грёбанной горстки людей!

А братки, что пасли самого́ Лёшку? Они-то точно не давали ему забывать про Людку! Сколько раз ему морду били — и просто для профилактики, и после того, как он случайно – случайно, сука! – оказывался на Людкиной траектории. Она даже не знала об этом, а Лёшке регулярно мяли рёбра и передавали очередное настойчивое пожелание от «серьёзного человека» даже на одной стороне улицы с Людкой не появляться. В ответ Лёшка передавал ему приветы и надежду в следующий раз увидеть их крутое сиятельство лично, мол, не комильфо за баб через холуёв перетирать, но только получал дополнительную порцию пиздюлей за дерзость.

Сука, он реально думал, что Лёшку это остановит? Да это только злило и подмывало сделать поперёк! Но всегда останавливала мысль — а что Людка? Она-то чего хочет? И Лёшка как параноик держал её в поле зрения. Не следил, конечно, но регулярно узнавал о ней через третьих лиц. И не потому, что боялся Машкова, а просто не хотел создавать напрягов самой Людке.

А у неё, похоже, всё было кудряво. Во всяком случае, ни замученной, ни запуганной она точно не выглядела. Ездила на иномарке с личным водителем и даже не замечала Лёшку в толпе простых смертных. Красивая, дорогая. Недостижимая.

Ну и ладно. Дай Бог ей счастья, если она видит его в такой жизни. А то, что Машков бесился и не оставлял своим вниманием Лёшку — только забавляло и подтверждало, что старпёру-то, видать, есть от чего нервничать...

В тот день, когда Лёшка должен был уйти в армию, но отъезд отложился на две недели, случилось чудо. Соседи передали, что к нему домой приходила девушка. Вернее приезжала, на большой иномарке. Это могла быть только Людка, и вот теперь-то точно плевать Лёха хотел и на Машкова, и на его шестёрок! Она сама пришла!

В тот же вечер Лёшка рванул в Олимп, но вместо Людки застал там Зойку... И так и оказался с Москве с Людкой. Спасибо Башкатову, что так удачно заболел!

И здесь, в Москве, всё было на грани. Пожалуй, так не бывает с женщинами, которые определились?

Да, Людка не была с Лёшкой, но и с Машковым до конца тоже не была. Зато было ощущение, что она сама ни хрена не понимает, чего ей надо, и это грозило затянуться ещё надолго. И кому в их долбанной тройке от этого хорошо? Вообще никому.

Лёшке же уже просто нужно было понять — либо он уходит в армию и за эти два года окончательно избавляется от своей зависимости, а там, может, и по контракту остаётся служить дальше, либо Людка  говорит, что будет его ждать, и он живёт этой мыслью весь срок службы.

Или — или. Без всяких «если» и «но»

Радикально, да. Но и тянуть эту хрень дальше — просто тупо.

* * *

Весь день, пока Людка была на этом своём финале, Лёшка слонялся по Москве. Чего ждать не знал, но был готов ко всему — и к драке с Машковым, если тот всё-таки заявится и полезет на рожон, и к разговору с Людкой, если папик не приедет. Не имело значения, согласится она на ресторан или нет, Лёшка готов был поговорить с ней хоть на ступеньках между этажами, хоть в лифте...

Машков так и не приехал, и Люда была этим убита. И это было красноречивее любых слов, хотя и чертовски царапнуло Лёшкино самолюбие. И когда он пригласил-таки её в ресторан, он уже понимал, что проиграл. Поэтому и предложил просто отпраздновать их «выпускной». Забить последний гвоздь в их отношения. Поставить току. И честно держался своего намерения весь вечер...

Но ужин неожиданно закончился страстным поцелуем. Не дружеским, не в щёку... И не с Лёшкиной подачи, хотя он и не устоял против того, чтобы ответить на него.

И снова к чертям понимание происходящего! Снова эта маленькая женщина, настоящая ведьма швыряет его из крайности в крайность, да и сама мечется там же... Ладно. Значит, разговору всё-таки быть.

И разговор случился. Лёшка сказал всё что хотел и дал Людмилке право определиться. Здесь и сейчас. Окончательно.

Она выбрала не его, и он принял её решение. Больно было обоим, смотреть на её слёзы было невыносимо... Но капризные детки в магазине игрушек тоже плачут, когда хотят сразу всё, а им дают только что-то одно.

Нет, правда, хватит.

Он был счастлив ею три года — то детское время, кода казалось, что спешить некуда и всё ещё впереди. Но начиная с минувшего октября отношения внезапно превратились в болезнь. В патологию, мешающую жить нормально — и ему, и, похоже, ей.

Кто-то должен был взять на себя смелость это прекратить. И это сделал Лёшка.

* * *

В пятом часу утра неожиданно позвонила Зойка, вызвала к себе.  Когда он поднялся, она в приказном тоне  велела сейчас же собрать шмотки и валить на Павелецкий, на девятичасовой поезд. Лёшка спросил, в чём дело, и получил сухой ответ:

— Милаха сказала, ты себя вчера плохо вёл? Знаешь, дорогой, я не готова отгребать за тебя перед Машковым. Поэтому просто исчезни, ясно?

* * *

Июнь 1995 года.

«А знаешь, я всё равно не держу на тебя зла, хотя честно скажу — когда я их только увидела, мне захотелось сдохнуть. Никто и никогда не предавал меня так жестоко, как ты, Лёш. И тем больнее, что для меня этот поцелуй был настоящим. И мне казалось — что и для тебя тоже.

Так и хочется спросить: «Тяжелы ли тридцать сребреников?», но мне это, на самом деле, не интересно. Просто обидно, что ты не видишь всей картины. Ты ведь не услугу Зойке оказал, Лёш, ты меня ей в рабство продал. Но я-то выкручусь, а вот каково теперь тебе?

А хочешь правду? Всё чего мне не хватило в тот вечер — это ещё немного времени. Самой малости, может, пары минут, чтобы решиться. Ты не дал мне их... и сейчас я безумно благодарна тебе за это!

Я всё думала, почему ты так со мной поступил? И что было бы, если бы я вдруг ответила тебе тогда «Да»? Как бы ты жил с этим грузом на сердце, как бы в глаза мне смотрел? А потом поняла, что ты же, наверняка, и не собирался быть со мной. Да? Так что же это было — месть за нелюбовь? Смешной ты, Лёш, потому что я тебя любила. Не так, как хотелось бы тебе, но по-своему. Я и сама не понимаю, как именно.

Да, ты устал, я тебя измотала. Но я ведь и сама измоталась! А вот теперь, наконец-то спокойно. Ты отрубил меня от себя, и раньше я этого боялась, мне казалось, это будет больно, но знаешь... Оказалось, что это прекрасно! Это свобода. Надеюсь, ты тоже чувствуешь это?

Я люблю Дениса, и именно ты, своим предательством, дал мне понять это окончательно. И я благодарна тебе за это, потому что теперь я точно счастлива.

И я от всего сердца желаю и тебе обязательно найти свою любовь и счастье! Обязательно, Лёш! Прощай!»

Оглушённый, Лёшка сидел за столом на маленькой кухоньке съёмной квартиры и раз за разом, снова и снова, по кругу, пересматривал фотографии. Перечитывал письмо. Шок и непонимание стремительно сменялись желанием убить. С-сука... Тварь... Голыми руками придушить... А как мягко стелила, когда кидала эту свою подачку — столик в ресторане... Гадюка!

И он ведь поверил тогда, что это Людка нажаловалась на него Зойке, слила его с глаз долой, от греха подальше... Решил  — ладно, если ей, Людке, будет так спокойнее, то пусть будет так...

И вспомнилась вдруг встреча с Людкой на остановке, неделю назад, когда он сделал вид, что знать её не знает... Деби-и-ил...

Остро, пронзительно заболело в груди. Оно, по совести-то сказать, и не переставало, и то, что вроде бы расставили все точки, ни хрена на самом деле не помогло, и он всё это время как манны небесной ждал, когда же, наконец, в армию. И вот дождался — уже завтра! Но теперь...

Людку надо найти! Обязательно найти и поговорить! Объяснить! Но она наверняка и слушать не захочет... Ладно, её можно понять. Пусть не с первого раза получится, не со второго, но с двадцатого, с пятидесятого!

Чёрт! Завтра армия!

Вскочил, ломанулся в комнату, натянул джинсы, и в этот момент в дверь осторожно постучали. Не задумываясь, открыл и охренел. Меньше всего он ожидал увидеть на пороге Машкова. А с ним этот тип, что увёз Людку с остановки на тойоте. И ещё один, с глазками-буравчиками, похожий на шакала...

— Мам?

— М? — я вынырнула из мыслей о том, какая странная получилась поездка. Какое неоднозначное ощущение после себя оставила. С одной стороны — глобальный сдвиг вперёд. Я теперь хотя бы знаю, где можно найти Ленку с Максом. А там и Лёшку, если будет нужно. Но с другой... Всё стало только хуже. Огромная незавершёнка начала тяготить уже сейчас, аж под коленками зудело от неё. Как-то всё по-дурацки получилось, прям хоть срочно возвращайся обратно к Машковым, хватай Макса за химо и спрашивай, спрашивай, спрашивай...