Лора Бекитт - Верность любви

— Вам так дорого ваше имя?

— Да. И честь дворянина.

— Едва ли вы сможете передать свое имя сыну, если он появится на свет. Конечно, если ваша индианка примет христианство и вы обвенчаетесь…

— Тулси ни в чем мне не откажет. Она и без того немало для меня сделала. Противопоставила себя всему и всем! Она не понимает, какие преграды рухнули в ее душе за время нашего знакомства! Так что с этим лучше подождать.

— Что ж, Анри де Лаваль, — Жак Верне тяжело поднялся с места. — Подумайте до завтра. И если останетесь тверды в своем решении, приходите снова. И помните: обратного пути не будет.

Когда Анри вернулся в дом мадам Рампон, Тулси спала. Ее лицо выглядело усталым, но светлым. Лежавшая рядом Амала уже проснулась, но не плакала, а шевелила маленькими смуглыми ручками и таращила на Анри большие темные нездешние глаза. Молодой человек осторожно взял ребенка на руки и поцеловал.

Тулси права: порой в душе человека живут такие желания, которые невозможно уничтожить, как нельзя повернуть реку вспять. Да, Амала может вырасти без него, но если он завещает дочери мужество жить так, как велит сердце, смелость чувств и стремление оставаться прямым и честным и в тайном, и в явном, этого будет достаточно.

Весна была холодной и дождливой; ветер с утра до вечера гнал по небу черно-лиловые тучи, и запряженные в экипажи мокрые лошади уныло брели по вязкой грязи. Парижане жались к блестящим от дождя фасадам зданий.

Тот год выдался тяжелым для Франции: шла война с Англией, впоследствии получившая название Семилетняя[23], и государственный долг возрос более чем на тысячу миллионов ливров. В столице появлялись листовки, в которых осуждалась бездарная политика Людовика XV; они исчезли только после того, как на жизнь короля было совершено покушение. Вести с колониальных берегов не радовали — там тоже развернулась борьба, причем с явным перевесом англичан.

Когда экипаж остановился и Жак Верне сошел на землю возле ворот Бастилии, у него появилось ощущение, что в его душе перекатываются тяжелые волны. Он с трудом сдерживал себя; ему казалось, что у него вот-вот остановится сердце. Женщина, которая приехала вместе с ним, выглядела удивительно спокойной — Верне не уставал поражаться ее выдержке. Создавалось впечатление, что ее не тревожат ни лишние страхи, ни пустые надежды.

— Пожалуйста, подождите в экипаже.

— Я погуляю по улице.

— Там сыро.

— Это не имеет значения.

Она вышла вместе с ним, держа за руку ребенка, — без зонтика, с ненапудренными волосами, в небольшой шляпке, которая, как ни странно, удивительно хорошо сидела на ней. Лицо выглядело бесстрастным, но из темных глаз струился радостный свет.

Жак Верне показал охране пропуск и не без содрогания вошел в обитые железом ворота. Вот он, ад на земле, прибежище страшных человеческих ошибок! Тех, кто вышел отсюда с непокалеченными душой и телом, сохранившим себя и волю к жизни, можно пересчитать по пальцам!

Его проводили в камеру. В помещении было темно, сыро и холодно. При виде Жака Верне узник встал и сделал шаг вперед. Он держался с непринужденным достоинством, несмотря на тюремную одежду и изнуренный вид. Бледное от недостатка света и воздуха лицо, синева под глазами, но сами глаза… В них были все те же спокойствие души, тайная мятежность сердца и несгибаемая надежда.

— Здравствуйте, Анри. Давайте присядем.

— Здравствуйте. Садитесь. Понимаю — опять неудача! Я слышал, было покушение на короля? Понятно, что при таких обстоятельствах…

Взгляд Жака Верне был полон внимания и участия.

— Сколько вы еще сможете выдержать?

— Не знаю. Сколько потребуется. К счастью, я пока еще молод. Главное, что Тулси согласна ждать.

Жак Верне кивнул.

— Да, она согласна, Анри. — И прибавил: — Я получил письмо от Урсулы.

— Что она пишет?

— Мне кажется, она вполне довольна своей жизнью. Из Парижа наконец-то пришло решение о разводе, так что Урсула смогла выйти замуж за своего нового избранника. Им удалось отыскать могилу ее матери, и прах Луизы Гранден перевезли в Калькутту. А недавно у них родился сын. Первый муж Урсулы уехал из города, когда началась война. Она выполнила вашу просьбу и написала о том, как живут ваши друзья. — Мсье Верне улыбнулся. — Я слишком стар, чтобы запомнить столько труднопроизносимых индийских имен, потому прочитал письмо Тулси. Она очень удивилась и обрадовалась.

— Я тоже хочу знать!

— Она вам расскажет.

Молодой человек насторожился. Он сознательно отказался от каких бы то ни было свиданий, дабы это не было использовано против него, и они с Тулси не виделись около двух лет.

— Что ж, ждать придется довольно долго. Но я подожду.

— Анри! — Глаза Жака Верне наполнились слезами. — Как это ни странно звучит, покушение на жизнь короля сыграло положительную роль в вашей судьбе. Роялистски настроенные дворяне попросили правительство пересмотреть дела тех, кто более года томится в Бастилии. Они думают, что это поможет восстановить авторитет короля. Ваши бумаги подписаны, Анри. Вы свободны и можете с честью носить ваше имя. Правда, вас приговорили к внушительному денежному штрафу, но что поделаешь — страна нуждается в деньгах!

Молодой человек встал, и его глаза засверкали — то был блеск радости, счастья, торжества и свободы.

— Тулси знает?

— Она ждет вас у ворот тюрьмы вместе с вашей дочерью.

Жак Верне сдержанно улыбнулся. Вряд ли бы он смог так долго и упрямо бороться. Он бы не выдержал просто потому, что в мире существует закон: бери то, что здесь и сейчас, и не мечтай о большем. Но возможно, тем, кто рискнул перейти невидимую грань, и достается большее, великое, самое главное?

Анри де Лаваль вышел на вольный воздух — в ненастье и дождь. Возле Бастилии стояли какие-то женщины, но он не заметил среди них Тулси. Она подошла сама, со сверкающими, как алмазы, каплями дождя на иссиня-черных волосах и посмотрела на него все теми же преданными, доверчивыми, любящими глазами. На ней было перламутрово-розовое, отделанное бесчисленными гофрированными оборками европейское платье и шляпка в тон.

— Я хотела сделать тебе сюрприз, — сказала она и засмеялась. Анри был уверен — впервые за два бесконечно долгих года.

Он обнял ее, и она будто обессилела от счастья, разом переложила на его плечи все то мужество, какое понадобилось ей, чтобы так долго надеяться и ждать.

Рядом стояла темноглазая, смуглая, не по возрасту серьезная девочка; она строго спросила на чистейшем французском языке:

— Ты кто?

Анри не смог сдержать слез.

— Я твой отец, Амала!

Он поднял девочку на руки, поцеловал и крепко прижал к груди. Потом воскликнул:

— Тулси! Я не знаю, куда идти и что делать! У меня кружится голова! Я задыхаюсь от счастья и любви!

Молодая женщина вернула его в реальность.

— Нас ждет мадам Рампон. Мсье Верне тоже обещал приехать. Нужно отпраздновать нашу победу! Еще я должна рассказать тебе об отце и остальных…

— О да, я слушаю!

Они шли к экипажу по мокрой площади, под печальным парижским небом. Анри нес на руках свою дочь.

— Кири больше не танцует на улицах. Их с Аравиндой приглашают в богатые дома и очень хорошо платят. Правда, сейчас Кири сидит дома. Догадайся почему?

Анри с улыбкой пожал плечами.

— Не знаю.

— Она скоро должна родить.

— Кири и Аравинда?!

Тулси захлопала в ладоши.

— Да! Они поженились! Но это еще не все! Кайлаш вышла замуж за моего отца и родила сына, которого назвали Рамчандом!

— Кайлаш?!

— Да, ей за сорок, и отец страшно переживал, но все обошлось. Кайлаш жива, ребенок здоров, мой отец счастлив, и теперь у меня появился брат! Сейчас мой отец занимается торговыми делами, которые унаследовала Кайлаш после смерти Рамчанда.

Тулси засмеялась так звонко и счастливо, что у Анри защемило сердце.

— Тулси! — Он снова сжал ее в объятиях. — Я долго думал и принял решение. Думаю, ты согласишься. Теперь, когда все позади, я хочу вернуться в Индию, страну, которая подарила мне тебя и Амалу.

Молодая женщина смотрела внимательно, радостно и серьезно.

— А как же Франция, Париж?

— Париж будет стоять долго и подождет. А мы не можем ждать. И нас ждут те, с кем нас невольно разлучила судьба. Я знаю, что ты безумно тоскуешь по родине. А я… Мне все равно где жить, лишь бы ты всегда была рядом со мной. Ты и Амала.

Они стояли обнявшись под нескончаемым сумасшедшим весенним дождем. Бегущие по улицам потоки бурлили и смешивались, как, бывает, бурлит и безудержно стремится вперед противоречивая, непредсказуемая, сложная и все-таки счастливая жизнь.

Спустя три месяца они отплыли в Индию. Анри де Лаваль не жалел о своем решении.

То, что есть во Франции, можно увидеть и в других странах, но многоцветная, дикая, неповторимая Индия — одна во всем мире, эту страну не спутать ни с чем, как не спутаешь ее музыку, танцы, храмы и красоту ее женщин. Нигде нет такого ослепительного солнца, таких ярких звезд и такой царственной луны! Здесь из глубин земли исходит древняя сила, а с огромного неба — божественная благодать. Все это не измеришь обычной меркой и не постигнешь рассудочным знанием. Здесь нужна память далеких предков и почти первобытные чувства.

Он любил Индию так, как любил женщину, которая стояла рядом с ним на палубе корабля и с надеждой смотрела в будущее.