Лора Бекитт - Верность любви

Бокалов не было, и молодой человек наполнил глиняные чашки.

— За наше будущее, Тулси, за нашу новую жизнь! Для меня путь к свободе открылся, когда я встретил тебя. Кто я такой, чтобы просить женщину разделить мою судьбу? Но я буду счастлив, если ты останешься здесь, со мной. Сейчас ты единственный человек, которого я хочу видеть рядом с собой.

Тулси ничего не ответила. Куда она может уйти, если он почти что создал ее заново, вдохнул надежду в ее отчаявшуюся душу и исстрадавшееся сердце! Она была и остается вдовой, а вдова не имеет права любить другого мужчину, носить цветную одежду и украшения, пить вино, есть соль и мед.

С Анри она словно переместилась в иной мир, туда, где законы и правила диктовали его слова и суждения, ее вера и чувства.

Потускнели последние лучи солнца, в палатку заползли сумерки, потом наступила тьма. Анри зажег масляную лампу — и на стенах заплясали колеблющиеся тени. Он боялся сделать решительный шаг: мешали неуверенность в себе и сомнения в чувствах молодой женщины.

Тулси сняла верхнюю часть сари, по привычке легла у стены и завернулась в покрывало. Анри скинул камзол и тоже лег. Прошло несколько мгновений, прежде чем его рука скользнула по плечу Тулси, потом осторожно легла на грудь, и он произнес срывающимся голосом:

— Если ты не хочешь, то я…

Она повернулась, обвила его шею теплыми гибкими руками, и ее губы нежно коснулись его губ. Он ответил жадно, ненасытно и на мгновение испугался чудовищного, неудержимого порыва. Они соединились почти мгновенно, неистово, бешено, изнывая от неутоленной страсти. Анри боялся показаться грубым; когда Тулси застонала, испуганно вздрогнул и только потом понял, что она стонет от наслаждения. А после услышал свой собственный стон. Их чувства и желания слились воедино, стали похожи на горячий расплавленный воск, и это было прекрасно.

Потом они поняли, что впереди целая ночь, много ночей, вся жизнь, и уже не спешили. Сняли с себя остальную одежду и продолжили наслаждаться друг другом. И Анри, и Тулси всегда окружало множество мелочных предрассудков, нелепых и непонятных табу. Но сейчас для них не существовало запретов; потаенные желания и мысли выплескивались наружу и превращались в безумные ласки, в волшебную страсть.

Поразительная чувственность, сказочная близость — такое познаешь только раз в жизни!

Анри уснул, крепко обняв Тулси, прижав ее голову к своей груди. Их ноги и руки переплелись, как лианы, а тела будто стали единым целым. Рамчанд никогда не оставался на всю ночь — таков был обычай, говорящий о том, что разъединение мужского и женского неизбежно так же, как необходимо слияние. Мужчина должен и может беречь женщину, но никогда не поставит ее на первое место. Существует долг земледельца, который обязан вспахать землю, чтобы заронить в нее семя и чтобы жизнь продолжалась вечно, но есть великие, непонятные женам дела, оставляющие их за невидимой гранью, превращающие в тень мужчины. Даже имена индийских богинь звучат эхом имен богов: Индрани — супруга Индры, Брахмани — жена Брахмы.

Тулси надеялась, что доставила Анри такую же радость, какую он принес ей — радость почувствовать себя единственной. И когда он открыл глаза, в них была такая горячая, безудержная любовь, какая способна придать существованию человека настоящий, глубокий, истинный смысл.

— Я люблю тебя, Тулси! Я счастлив. А ты?

Она задумчиво произнесла:

— Я не знаю, Анри. Только чувствую: если ты исчезнешь из моей жизни, для меня это будет страшнее, чем сгореть на том ужасном костре!

— О нет, нет, никогда!

И было неспешное, но глубокое погружение в страсть, а после — сладкая истома. Они были открыты друг другу, своим желаниям, взаимной любви. Анри впервые постиг, что значит, когда тебя по-настоящему желает женщина. Тулси поняла, как много может дать искренняя, безрассудная любовь к мужчине.

До рассвета оставалось немного времени, и Тулси спросила:

— Для тебя не важно, что я принадлежала другому?

Анри улыбнулся и погладил ее волосы.

— Главное, что отныне ты принадлежишь мне. Ты так много дала мне, Тулси! Я научился понимать твой язык, любить твою страну, почти позабыл о прошлом и снова стал уважать самого себя.

— Скажи, а если бы твоя невеста приехала сюда?

— Бывшая невеста, — уточнил Анри и с усмешкой добавил: — Урсула — в Индии? Это невозможно. Такие женщины созданы для жизни в Париже!

— Ты ее… любил?

По лицу молодого человека скользнула мимолетная, почти незаметная тень, но он сумел справиться с чувствами.

— Любил. Но уже забыл. А ты любила своего мужа?

Тулси вспомнила, как они были близки в последний раз — в день его убийства. Она навсегда запомнила глаза Рамчанда и его слова. И твердо, почти сурово произнесла:

— Я должна была исполнить свой долг, долг жены, женщины. Но не успела. Мой муж очень хотел, чтобы я родила ребенка. Наследника, сына.

Анри помрачнел. Он не подумал о естественных последствиях их отношений.

— А вот я не хочу иметь детей. Как я объясню своему сыну то, что не могу объяснить никому, разве что… только тебе. Что передам в наследство? — И тут же сказал: — Если ты забеременеешь, Тулси, сразу скажи. Ни в коем случае не неси этот груз одна.

«Разве это груз?» — хотела возразить молодая женщина, но вместо этого вновь кинулась в его объятия, взлетела на волшебную вершину, где каждая секунда короткой, святой и грешной жизни наполнена бесконечным наслаждением.

Их жизнь сложилась счастливо, счастливее, чем можно было ожидать. Анри искренне полюбил Индию, ее непредсказуемость, многоликость, многоцветность. В густой головокружительной синеве неба колыхались веерообразные листья пальм, ползучие растения отвоевывали себе место везде, куда только можно забраться, зелень разрасталась буйно, неудержимо, а цветы поражали величиной и красками. То была страна вечного тепла и нескончаемого лета, неисчерпаемая, неистощимая, щедрая.

Анри прекрасно справлялся со своими обязанностями, он был мудрым и добрым учителем, и вскоре сипаи понимали не только его речь, но и команды Майкла Гордона. С последним Анри по-настоящему сдружился; они часто беседовали, иногда вместе пили вино.

Майкл был потомственным военным, сыном полковника, и с пятнадцати лет служил в полку отца. К несчастью, отец был убит во время войны за австрийское наследство[11] и не оставил сыну никакого состояния. К тому времени Майкл имел чин капитана, а колониальные армии нуждались в офицерах, потому он поехал искать счастья в Индии.

Однажды Майкл сказал Анри:

— Если б вы знали, как я устал от войны! Да, я военный человек, но, тем не менее, ненавижу бессмысленное кровопролитие. Все это происки авантюристов, желающих создать колониальную империю и заработать деньги! Сколько гибнет людей, сколько растрачивается средств! Вы знаете, что сейчас творится в Париже?

Анри не знал, он мог только догадываться. Людовика XV не интересовала Индия, его приближенные считали, что колонии должны только давать и ни в коем случае не потреблять деньги. Версаль, которым фактически правили фаворитки короля во главе с мадам Помпадур, жил сегодняшним днем и нисколько не заботился о народе — даже в Париже, что говорить о колониях!

Майкл Гордон уважительно относился к Тулси, хотя и стеснялся спрашивать, кем именно она приходится Анри. Невеста, любовница, жена? Постепенно в лагере привыкли к безмолвной индийской красавице, хотя жены старших офицеров не жаловали Тулси. Она казалась слишком независимой, оскорбительно гордой, видела и замечала только своего француза!

В конце концов Анри решил обучить возлюбленную французскому, а если получится, то и английскому языку. К его изумлению, Тулси оказалась очень способной ученицей.

С тех пор как Тулси и Анри стали жить вместе, они были счастливы так, как могут быть счастливы только грешники, чудом очутившиеся в раю. Однажды молодая женщина решила станцевать для возлюбленного, и он был поражен игрой ее лица, на котором беспрестанно отражались разные чувства: тревога, горе, радость, счастье. Анри заворожили плавные движения, искусные вращения тела, текучие изгибы рук Тулси — непередаваемый, первозданный рисунок танца. Сложные движения в сочетании с бесконечной переменой выражений лица и глаз составляли основу тонкого поэтического языка, обладающего не меньшей силой, чем тайная мелодия речи.

С ними были их страсть, влечение души и плоти, сила молодости и любви. Они отдавались друг другу так часто, как только могли: в жаркой темноте ночи, при свете занимающейся зари.

Однажды Анри спросил:

— Ты ни о чем не жалеешь?

Молодая женщина ответила:

— Мне жаль Кайлаш. Она осталась совсем одна. Индианка не может жить без мужчины. Прежде о ней заботился Рамчанд, а теперь?

— Быть может, вы еще встретитесь? — сказал Анри.

Тулси печально покачала головой.

Однажды она шла по центральной улице палаточного городка и услышала за спиной разговор офицерских жен. Эти дамы изнывали от скуки: мужья целый день занимались военными делами, и на их долю не выпадало никаких развлечений. Они мирились со своим положением лишь потому, что надеялись на богатую добычу в виде золота, драгоценностей и земель, которую рано или поздно принесет их супругам пребывание в варварской стране.

Им было интересно посудачить о странном союзе француза и индианки, возбуждавшем их ревность, потому что они находили Анри весьма привлекательным мужчиной.

В те годы войска еще не имели специальной колониальной формы, в любую погоду солдаты и офицеры ходили в наглухо застегнутых мундирах и напудренных париках. Анри де Лаваль не считался военным; он давно отказался от парика и плотной одежды и в своей светлой рубашке с расстегнутым воротом, со слегка растрепанными на ветру, выгоревшими на солнце светло-русыми волосами и загорелым лицом казался дамам очень мужественным и красивым.