Лора Бекитт - Верность любви

Сильно измученный трудностями пути, дикой качкой, плохой водой, скверной пищей, Анри просто не мог поверить, что может быть еще хуже. Палубу корабля, на котором они немыслимо долго добирались до Индии, без конца заливало водой, высушить одежду было негде, кормили один раз в день солониной и сушеным горохом и беспрестанно заставляли работать.

Пондишери был основан как французская колония сравнительно недавно, во второй половине прошлого века, и делился на две части. В первой возвышались дворцы генерал-губернатора, его приближенных и местной знати, во второй теснились хижины индийской бедноты. Корабли бросали якорь в полулье от берега, ибо здесь никогда не стихал ветер, а дальше пассажиров везли на плоских индийских суденышках.

В лагере вновь прибывшим позволили вымыться, выдали чистую одежду, накормили вареным рисом и пресными лепешками. За время пути Анри познакомился с товарищами по несчастью. Среди отправленных в Индию осужденных не было закоренелых преступников и отъявленных негодяев, и молодой человек надеялся, что не найдется и таких, кто выдаст его тайну.

Рано утром будущих солдат выводили на плац и целый день обучали военному искусству. Заключенных содержали отдельно от остальных, им не платили жалованья и на ночь запирали под охраной французов или индийских наемников — сипаев. С одним из них, толковым, улыбчивым индийцем по имени Чарака, Анри почти подружился.

Чарака успел выучить несколько десятков французских слов и мог с пятое на десятое понять Анри. Уму и памяти молодого человека требовались занятие и пища. У него возникла мысль изучить новый язык, и он решил почаще беседовать с индийцем — в основном по ночам, под шум бесконечного дождя, когда другие спали.

Вскоре Анри удалось постичь логику и строй хинди. У него был живой ум, великолепная память и врожденная способность к языкам. Молодой человек понимал: для того чтобы насладиться красотой нового языка, ему понадобятся мучительное трудолюбие, большое напряжение, работа воображения и рассудка. Восемь падежей, три числа, богатейшие синонимические ряды! Этот язык был гибким, как лоза, и певучим, как музыка![6]

Чарака рассказал, что он родом из деревни под названием Бала, где остались его жена и две дочери. Как ни странно, больше всего он волновался не за них, а за племянницу, красивую и скромную девушку по имени Тулси, которой нелегко жилось в родной деревне. Насколько понял Анри, дело было в каких-то религиозных предрассудках. В целом Чарака был доволен своим нынешним положением, хотя платили значительно меньше обещанного, да и война оказалась вовсе не героической, а непредсказуемой и жестокой штукой.

Вскоре Анри тоже предстояло отправиться воевать, и он думал об этом с тяжелым сердцем. Он оставался преступником, отбывающим наказание, так им и говорили, а еще предупреждали, что за малейшее нарушение приказа, за трусость, попытку уклониться от сражения или бежать в стан врага им грозит смертная казнь.

Жизнь простых людей за пределами французского военного лагеря была не менее тяжела: налоги, расправы, грабежи, самоуправство колонизаторов и местных властителей. Мало кто из французов пытался понять индийцев, изучить их обычаи и культуру, многие считали их низшими существами, «обезьянами», не способными испытывать нормальные человеческие чувства.

Однажды, когда Анри, как обычно, встал на рассвете и вышел на плац, он увидел четверых индийцев, которые сидели на земле возле тел погибших товарищей. За ночь плац превратился в море жидкой грязи, и трупы лежали на покрытых тканью широких досках.

На коричневых лицах индийцев, которые бдели над усопшими, застыло безмолвное горе.

Оказалось, ночью привезли много раненых и убитых после очередной стычки с англичанами на пути от Пондишери к Аркату. Офицер по фамилии Жантиль, которому было поручено организовать похороны умерших, нервничал; он проявлял нетерпение, пытаясь перенести тела сипаев туда, где находились тела французов. Он не понимал индусов, индусы — его. Но французу казалось, что сипаи и не хотят его понимать. Он стоял рядом и осыпал их оскорблениями и угрозами.

Анри не выдержал, подошел и сказал:

— Оставьте их. У них свои обычаи, пусть ведут себя так, как считают нужным.

Офицер резко повернулся и вскинул голову. В его взгляде промелькнули презрение и жестокость.

— Кто ты такой, чтобы отдавать распоряжения! Немедленно вернись в строй!

— Я не отдаю распоряжения, просто пытаюсь объяснить, — твердо произнес Анри.

— Они солдаты и должны подчиняться приказам. Если в их обезьяньих мозгах слишком много упрямства, я выбью его ударами палок!

— Это не обезьяны, а люди, и они заслуживают не наказания, а сочувствия. Вы обязаны уважать их скорбь по погибшим товарищам.

Анри говорил спокойно, но в его глазах были гнев и боль. Странно, но до этого случая он думал, что под гнетом пережитого огонь его души погас и никогда не разгорится вновь, он был уверен, что больше не сумеет проявлять простых, неудержимых человеческих чувств — таких, как стремление к справедливости и желание защитить того, кто слабее.

Жантиль, встретив его полный неуловимого превосходства и нескрываемого вызова взгляд, едва не задохнулся от возмущения.

— Я пока что не научился уважать падаль!

Неожиданно столь долго сдерживаемые эмоции хлынули на волю, и Анри в гневе произнес:

— Сами вы падаль!

Жантиль занес руку и ударил Анри по лицу. Молодой человек ответил. Завязалась драка. В душе Анри внезапно проснулась ярость, он был одержим неистовым желанием отомстить — за себя, за индусов, за покинутую им и Господом мать. Он сам поразился тому, сколько злобной силы скопилось в его, на первый взгляд, ослабевшем, измученном теле.

Другие осужденные — кто с нескрываемым восторгом, кто с благоговейным страхом — наблюдали за схваткой.

Наконец солдаты разняли дерущихся. Анри заперли в сарае, служившем карцером. Жантилю предложили написать рапорт.

На следующее утро Анри вывели на плац. Ему было назначено двадцать палочных ударов. Юношу заставили раздеться до пояса, и тогда все увидели страшное и позорное клеймо убийцы.

Во время наказания Анри не издал ни звука, хотя боль была подобна взрыву, обжигала огнем до самых костей, тогда как душу терзали уязвленная гордость и стыд.

— За что, черт возьми, осужден этот парень? — спросил командующий. — Кто-нибудь видел его бумаги? Как он сюда попал?

В тот же день ему показали документы, и полковник сказал:

— По-видимому, произошла ошибка. Этот человек должен отбывать наказание на галерах. В рядах нашей армии не место клейменым каторжникам!

— Прикажете отправить обратно во Францию? — произнес один из офицеров, на что командующий ответил:

— Дешевле и проще будет повесить. Заодно покажем пример тем, кто считает, что можно безнаказанно нарушать дисциплину.

Анри лежал в холодном, сыром помещении, почти утопая в грязи, воде и собственной крови. Он не знал о приговоре и только догадывался о том, что с ним могут сделать. На дворе по-прежнему лил дождь, а с океана наползал туман, такой густой, что ничего нельзя было разглядеть на расстоянии вытянутой руки.

Когда Анри услышал тихий голос, ему показалось, что это происходит во сне.

Он из последних сил подполз к дверям и снова услышал, на сей раз наяву:

— Индра, ты здесь? Послушай, тебе нужно бежать!

Молодой человек невольно улыбнулся. Чарака! Как он здесь оказался?

— Как ты меня назвал?

— Индра. Так зовут нашего бога грома и молнии. Он одерживает победы над демонами, сокрушает неприступные крепости и спасает мир от гибели. Многие называют этим именем своих сыновей. Мальчики вырастают мужественными и смелыми.

— Но мое имя Генрих. Анри.

— Я и говорю — Индра. Я слышал, тебя хотят убить. Ты не должен сдаваться. Беги!

— А как же охрана?

Чарака засмеялся.

— Спит. Я жил в деревне и знаю много разных растений. Кое-что прихватил с собой, и теперь пригодилось — подмешал им в вино!

— Тебя могут наказать!

— Чарака не так глуп, как думают белые люди. Я спал, не мой караул. А эти ничего не вспомнят. Вспомнят — будет хуже. Нечего пить на посту! Я взял у них ключи, потом положу на место. Сейчас открою дверь. Выходи.

Анри выполз в черную ночь, под упорный, ударяющий по земле дождь и ветер, который, казалось, несся по невидимому бесконечному туннелю в такой же бесконечный рай или ад. Он с трудом поднялся на ноги и сказал:

— Куда я пойду? Кругом джунгли, дикие звери, враги — и французы, и англичане. И этот дождь! У меня нет ни оружия, ни надежды, ни сил!

— Надежда есть. В душе. Оружие — в сердце. Силы тоже появятся. Вперед, Индра, ты сможешь, — уверенно произнес Чарака. — Иди вдоль берега, туда, — он показал на восток, — к Гангу. Это священная река, на ее берегах ты найдешь спасение от своих несчастий.

— Несчастье, которое случилось со мной, — навсегда! — потерянно произнес Анри. — Вот, смотри! — И показал клеймо на плече.

— Даже смерть не вечна, а уж тем более — несчастья, — убежденно промолвил Чарака. — Твой знак — водяная лилия, лотос, священный цветок. Лотос — это жизнь. Можно думать о прошлом, считать себя проклятым и нести в себе этот груз, а можно увидеть новое, освободиться и идти дальше. Главное, что ты чист перед богом. Поверь, ты еще будешь счастлив, Индра.

В измученной ливнями природе наступило затишье, и теперь можно было любоваться крупными алыми цветами ашока в саду (согласно поверью, особенно прекрасными, если их лелеет рука красивой женщины!), желтыми соцветиями чампака, благоухающим жасмином.

Рамчанд нашел жену на качелях и на мгновение остановился, залюбовавшись чудесным зрелищем: концы сари взлетали, распускаясь, точно хвост павлина, в волосах вспыхивали радужные огоньки каменьев, а на прелестном лице — выражение блаженства, подобное тому, что дарит безвременье и счастливое неведение бед, какое способны постичь только боги.