Сегодня утром он забыл побриться, что случалось с ним чрезвычайно редко.

— Только не говори мне, что человек, который может утихомирить целый офис служащих одним взглядом ледяных глаз, не способен пережить пару волдырей на пятке.

Патриция хихикнула, запихнула карту в карман и уже собиралась опять отправиться в путь, не обращая внимания на страдания Густава, как вдруг он, невзирая на боль, пронизавшую его насквозь, резко вскочил и рванул к Патриции, как умелый спринтер, начинающий дистанцию.

Совершенно ошеломленная этим, Патриция не успела никак отреагировать, лишь озадаченно смотрела на Густава, когда он сбил ее с ног, подхватил в железные объятия, прежде чем она упала, и нежно уложил на мягкую, сладко пахнущую траву.

Его длинные мускулистые ноги пригвоздили ее к земле, его дыхание касалось ее лица, а ее руки оказались запрокинутыми за голову и прижатыми к траве. На его лице играла хищная усмешка, которой пират мог одарить свою пленницу, прежде чем воспользоваться ее слабостью.

Лицо Патриции горело от негодования. Она подняла колено, намереваясь нанести ему удар в самое чувствительное место, но он разгадал ее замысел и увернулся.

— Так тебе нравится мучить меня? — прохрипел Густав.

— Я никого не мучаю! Разве я виновата, что ты напялил эти дурацкие кроссовки?

Глаза Патриции сыпали зеленые злые искры. Она попробовала вырваться, но все ее попытки освободиться были обречены на неудачу, как она быстро поняла. Густав состоял из сплошных мускулов и значительно превосходил ее по физической силе. Он поразил ее и, помимо ее воли, волновал, хотя она и не забыла о своих клятвах больше не позволять ему играть с ее сердцем… или с ее телом.

— Наверное, твоя сидячая работа сделала тебя слишком нежным для таких прогулок, — насмешливо сказала Патриция, поражаясь собственной дерзости.

Улыбка медленно сползла с лица Густава, и его глаза потемнели.

— Нет, детка, — совсем тихо сказал он, так тихо, что Патриция скорее догадалась, чем услышала его слова, и ее тело покрылось мурашками. — Нет, это ты такая нежная… мягкая, как шелк….

Его рука скользнула под ее рубашку и легла ей на грудь, и ее переполнила жажда, древняя и вечная, как сама жизнь. От тяжести и жара его руки у нее перехватило дыхание. Он так давно не прикасался к ней! Она боялась продолжения, но чувствовала, что просто умрет, если он остановится.

Густав расстегнул пуговицы и распахнул рубашку Патриции, обнажив нежную плоть ее грудей. Его пальцы трепетно коснулись розовых вершинок.

— Нет!

Это слово вырвалось из уст Патриции помимо ее воли.

Проклятие! Густав медленно убрал руку, а затем скатился с Патриции и поднялся на ноги. Горечь разочарования пронзила ее насквозь, оставшись неприятным привкусом на губах. Она не сразу смогла встать, просто лежала на мягкой траве, без всякого выражения взирая на безразличное голубое небо над собой, всей душой желая умереть сию же секунду.

Легкий ветерок коснулся ее тела, она запахнула рубашку, застегнула пуговицы и через секунду уже была на ногах. Мельком взглянув на Густава, она лишь пожала плечами и тронулась в путь.

— Надо торопиться, может пойти дождь, — бросила она через плечо.

Она услышала тяжелый вздох за спиной.

— Теперь ты берешься и погоду предсказывать?

Патриция улыбнулась, у нее отлегло от души. По крайней мере, Густав не потерял чувство юмора. И не затаил на нее зла.


Патриция ушла принимать душ. Густав отправился в просторную гостиную и встал у окна, созерцая бесконечность воды, неба и песка за окном, тщетно пытаясь выбросить из головы соблазнительную картинку, представшую перед его внутренним взором, — стройное обнаженное тело под теплыми дразнящими струями. Он сложил руки на груди и тяжело вздохнул. Не глуп ли он был, пестуя надежды на что-то большее? Не слишком ли мало времени прошло, чтобы залечить старые раны? Разве мог он надеяться на то, что Патриция найдет в себе силы дать ему еще один шанс? Разве она сможет забыть о погибшем ребенке?

При мысли о ребенке Густав вспомнил свой сон. Ребенок плакал так отчаянно… Боль, которая отступила при пробуждении, опять вползла в его душу. Неожиданно он обнаружил, что его глаза наполнились слезами.

Раздраженный тем, что не справился с эмоциями, при том, что он всегда великолепно владел собой, Густав вышел в небольшой внутренний дворик. Он оперся на каменную изгородь, отделяющую дом от моря зелени, бушующего вокруг, и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Неожиданно несколько капель упали на его лицо. Он поднял глаза и, к своему изумлению, обнаружил, что начался дождь. Всего несколько минут назад на небе не было ни облачка. Сейчас над его головой зависло несколько клоков серой ваты, а издалека надвигалась целая армия темных туч. Надо же, она оказалась права, эта маленькая нахалка.

При мысли о Патриции и их утренней прогулке, Густав почувствовал, как потеплела его кожа. Он поторопился вернуться в дом, укрываясь от дождя, который припустил что есть мочи. Крупные капли стучали по каменным плитам дворика, по широким листьям растений. В комнате сразу похолодало. К счастью, у Дэвида было припасено немного дров и они смогут вечером разжечь камин, что совсем не помешает при такой погоде.

— Как твоя нога?

Патриция появилась в дверях в белых джинсах и голубой рубашке навыпуск. Ее волосы были завернуты в тюрбан из полотенца.

— Стал инвалидом по твоей вине, — печально пожаловался Густав.

Он посмотрел на свою босую ногу, которая была украшена основательными волдырями на пятке и на большом пальце.

Патриция наклонилась над его ногой, внимательно осматривая ее.

— Ничего страшного… Будешь жить, — весело сказала она и отошла от Густава к большой софе с множеством маленьких и больших подушечек на ней. Она уютно там расположилась, развернула мокрое полотенце и начала вытирать им волосы.

— Неужели я не дождусь даже сочувствия? — осведомился Густав.

— Ты как маленький! — сердито сказала Патриция, разбирая мокрые пряди волос. — Почему мужчины ведут себя как дети? Если бы тебе пришлось пережить хотя бы десятую часть того, что приходится испытывать женщинам, тогда бы ты мог претендовать на мое сочувствие.

Как ни странно, ее слова вовсе его не обидели, хотя именно этого, видимо, Патриция и добивалась. Но она ведь была права. Он представил с горечью, как ей пришлось перетерпеть муки вынужденных, искусственно вызванных родов, зная, что ее ребенок, который шесть месяцев был частью ее тела, уже мертв.

— Густав?

Патриция положила полотенце на подлокотник дивана и озабоченно посмотрела на мужа.

— Что случилось?

Он выглядел так, будто только что увидел привидение или погрузился в тягостные воспоминания, которые давались ему тяжело.

— Как ты похоронила ребенка? — спросил Густав осипшим голосом.

Патриция вздрогнула, словно от удара. Она сразу не смогла говорить, спазм перехватил ее горло. Некоторое время она молчала, нервно покручивая тонкое платиновое обручальное колечко.

— Я назвала его Даниэль, — сказала она наконец, поднимая грустные глаза на Густава. — Мы похоронили его вдвоем, я и тетя. Мы даже положили на могилу надгробную плиту с его именем.

— Мне бы хотелось сходить к нему, — прошептал Густав. Он поразился, как ему удается что-то сказать, когда горло пересохло словно пустыня. — Жаль, что теперь нельзя ничего исправить. Я ведь совсем не хотел покидать тебя, но наши отношения складывались непросто…

— Непросто? Да это был просто ад, а не совместная жизнь! Наверное, ты поступил правильно. Кто-то должен был решиться. Я сама была слишком наивной и бесхарактерной, а ты положил конец нашему общему несчастью.

— Но, к сожалению, счастье после этого не наступило, так ведь? Ты была беременна и одинока. А потом ребенок, которого ты так ждала, умер.

Густав медленно прошел по комнате, будто его ноги налились свинцом и с трудом держали его. Он остановился у окна и невидящим взглядом посмотрел в него. Его лицо было лишено какого-либо выражения.

— А тебе разве не стало легче, когда ты ушел? — почему-то спросила Патриция.

Ее вопрос потряс его. Неужели она и вправду верила в это? Все эти пять лет он тянулся к ней каждой клеточкой тела. Поначалу было совсем невыносимо. Особенно ночью. Он так привык ощущать ее стройное гибкое тело рядом с собой, что испытывал настоящий шок, когда просыпался и обнаруживал, что он один. Каждое утро он переживал острый приступ тоски. Ему казалось, что он осиротел, пока спал.

Когда-то он прекрасно засыпал, стоило ему только коснуться головой подушки. Теперь бессонница стала его частой гостьей. Он стал принимать снотворное, чтобы хоть немного поспать перед изнуряющим трудовым днем. Густав выглядел и чувствовал себя ужасно. Только чувство невыносимого одиночества могло побудить его связаться с Эстер…

— Нет, легче мне не стало, — процедил он сквозь зубы.

Все, что он не договорил, Патриция прочитала в его глазах. Она все никак не могла выпустить из рук мокрое полотенце и продолжала машинально вытирать волосы, думая про себя, почему же люди, которые когда-то любили друг друга больше, чем саму жизнь, смогли так легко растоптать свое чувство.

Ответ Густава был для нее откровением. Она-то была уверена, что страдает только она, а его жизнь пошла как обычно, после того как он ушел от нее. И даже лучше, благополучнее и веселее. Она каждый день умирала заново, представляя всех женщин, которые могут быть с ним. Она думала, что он сразу же забыл их страстные ночи, глядя на другое хорошенькое личико. И от этих мыслей Патриция страдала еще больше. Сейчас она узнала, что он тоже страдал. Он не ушел от нее к кому-то, он просто пытался найти выход из невыносимой для них обоих ситуации.

— Я пойду к себе, посушу волосы феном. Давай вместе подумаем, что мы будем делать вечером. Может, поищем какое-нибудь уютное местечко, где танцуют? Как ты думаешь?