Мейв Хэран - Вернись, бэби!

Голос у Пэт сорвался от волнения.

– Он открыл глаза и сказал: «Привет, мам». Но я – не его мама, правда же? Больше – нет. Вы отняли его у меня, и я вас за это ненавижу. Для вас он просто красивый мальчик, с которым можно ходить по премьерам. Это льстит вашему самолюбию. Вы его не любите! – Пэт хлестала словами, как плетью. – Вы не знаете, что такое любить.

Стелла молчала. Одеревенелой походкой она подошла к книжной полке и сняла рамку с детским носочком.

– Да что вы обо мне знаете? Многие месяцы после того, как я его отдала, я спала вот с этим носочком. Подносила его к лицу. Вдыхала запах, чистый запах младенца. – Она втянула воздух, словно старая вещица могла хранить запах двадцатипятилетней давности. – Без него я не могла уснуть. Я его ни разу не стирала. Ни разу за двадцать пять лет!

Пэт слушала и не верила.

– Но если вы были к нему так привязаны, зачем же вы его отдали?

– Я поняла это уже потом, когда дело было сделано.

– Но у вас было три месяца, чтобы изменить свое решение. О, как я помню эти три месяца! Худшие во всей моей жизни! Каждый раз, когда стучали в дверь, я была готова к тому, что это вы пришли забрать его у меня.

– Поначалу было не так ужасно. Я целиком отдалась игре. Мне как раз предложили роль Джульетты. Первой в истории театра нагой Джульетты. – Она улыбнулась при воспоминании. – Это очень в моем духе. Мой первый настоящий шанс. Когда я сделала эту роль, то осознала, что натворила, но было уже поздно. Джозеф был у вас. А мой брак с Энтони разваливался на глазах. И я примирилась с жизнью. Работы было хоть отбавляй. Никаких простоев. Пустоту, оставшуюся после Джо, я заполняла игрой.

– Я вам кое-что привезла. – Пэт порылась в сумке и достала фотоальбом. – Хотела ткнуть вас носом во все, что вы потеряли. Его первые шаги. Каждый день рождения. Вот он учится плавать. На школьной сцене. Он был чудесный мальчик, моя радость и гордость.

– И я его у вас отняла.

Пэт взглянула Стелле в глаза. Пэт ощущала себя как первые христиане среди римских язычников. Она чувствовала свою правоту.

– Так, может, лучше отдать назад? Не мне, а Молли и Эдди. Они – его будущее. Мы с вами остались в прошлом. В них все его счастье. Молли знала, что искать его мать рискованно, что я ее за это буду проклинать. Она была права, я ее прокляла. Но у нее хватило любви к Джо, чтобы пойти на это ради него. Теперь наш черед. Вот, – она протянула Стелле альбом, – возьмите себе.

Стелла была потрясена.

– Но вы же не можете мне это отдать! Здесь же все его детство!

– Не забудьте – у меня оно было в реальной жизни. Мы все пережили вместе с Джо. Уж фотографии-то вы заслужили? Ну, мне пора.

Стелла отвернулась к стене. Ее пронзила такая боль, что она не могла говорить. Пэт собрала вещи.

– Можете не провожать.

Когда за ней закрылась дверь, Стелла стала листать страницы детства Джо, которое прошло без нее. Перевернув последний лист, она медленно поднялась, чувствуя себя совершенной старухой, и прошла в соседнюю комнату.

Повсюду были вещи Джо. Она нашла его сумку и стала укладывать. Носки, белье, джинсы, стопка трикотажных рубашек. Она подняла ярко-синюю, цвета его глаз, и, как тот детский носочек, поднесла к лицу. Странно, она мокрая. Только тут Стелла поняла, что плачет.

В последний раз вдохнув его запах, Стелла услышала звук открываемой двери. Это был ее смертный приговор.

Джо стоял на пороге квартиры и в изумлении смотрел на мать.

– Постирушку затеваешь? С трудом представляю тебя в этой роли.

– Между прочим, – Стелла улыбнулась в ответ, хотя внутри у нее все обрывалось, – твои вещички собираю. Пора тебе возвращаться домой, дорогой. Приятно было играть в дочки-матери, но мне кажется, ты уже понял, что мать из меня неважная. Я не того склада.

Ее пронзил его обиженный взгляд, и она отвернулась, продолжая укладывать его вещи.

– Кроме того, звонил Боб. Мне предлагают гастроли. – Она поискала в памяти что-нибудь поубедительнее. – «Как важно быть серьезным» – удачная пьеса. Эдинбург, Скарборо, Бристоль и Гилдфорд. Хорошие деньги предлагают. Слишком хорошие, чтобы отказываться.

Ее вдруг пронзила мысль, что, не найди ее Джо, она так никогда и не узнала бы, чего ей недостает. Так и жила бы своей отлаженной, хорошо обеспеченной жизнью, наполненной цивилизованными удовольствиями и восторженным, но пустым почитанием. Ей не пришлось бы испытывать всю эту боль, каждодневную тоску по Джо, стремление стать частицей его жизни, начать стирать его вещи и покупать его любимую еду, открывая дверь, видеть его улыбку вместо красивой, но такой холодной квартиры.

Собственный эгоистичный поступок на все эти долгие годы лишил ее этих бесхитростных радостей, простого взаимопонимания между матерью и сыном. И некого в том винить, кроме себя.

Хуже всего, что Джо пришел к ней, чтобы поверить и даже простить. А сейчас она все это снова ставит под удар.

– Когда едешь?

– Вечером. Все так неожиданно! Исполнительница главной роли слегла со свинкой. Бедняжка, как это некрасиво! Меня попросили ее заменить. Ричард приезжает приглядеть за квартирой. – Это она добавила специально для Джо, на случай если он решит пожить здесь после ее отъезда.

– Так, значит, это все? – Ее ожгло горечью его слов.

– На какое-то время, Джо. Послушай, пока ты еще здесь, я хотела с тобой поговорить.

– Ты меня пугаешь.

Они вышли на балкон. Жасмин отцвел, и в воздухе появился грустный запах осени. Стелла прикрыла глаза, впитывая в себя последние мгновения счастья.

– Ну, – начал Джо обиженным тоном, – так о чем ты хотела поговорить?

– Я еще не все тебе рассказала.

– Опять какие-то мрачные тайны? – насторожился он.

– Всего одна. Я, со своим эгоизмом, надеялась, что мне не придется в ней сознаваться, но один журналист начал копать. Я не хочу, чтобы ты узнал это из газет. – Она взяла его руку и крепко сжала в своих ладонях. – Джо, я тебя люблю и хочу, чтобы ты всегда это помнил.

– Так что намерен откопать этот журналист?

– Что когда я от тебя отказалась, я не была малолетняя мать-одиночка. – Она внутренне сжалась, словно приготовившись к удару. – Мне было двадцать два года, и у меня был муж.

– Муж? То есть мой отец?

– Да. Хотя к моменту беременности я уже понимала, что брак рушится. Он с самого начала был трагической ошибкой.

– А я – еще большей трагической ошибкой! – с горечью бросил Джо. – Ребенок, который заставил бы тебя сохранить семью.

Она кивнула, боясь поднять на него глаза.

– И ты решила от меня избавиться? А что сказал он, мой отец? Не пытался тебя остановить? Ведь он бы мог этого не допустить?

– Он хотел сохранить брак. И был готов исполнить любую мою прихоть.

– И даже отдать ребенка?

– Даже это. Но злодейкой была я, а не он. Я была молода и несчастна. Мне просто хотелось вырваться оттуда. Из этого Дичвелла. От Энтони. Единственное, чего я хотела, это играть. Сейчас я бы все отдала, чтобы повернуть время вспять, самой вырастить тебя и дать тебе всю любовь, какую ты заслужил.

Она хотела заглянуть в глубину его синих глаз – таких же синих, как у нее, заглянуть ему в самую душу, искать там прощения, но Джо резко отвернулся. Но ничего, важно уже то, что он слушает ее слова. Важно не для нее, а для его будущего счастья.

– Джо, послушай меня. Я видела вас с Молли. Ты никак не можешь поверить в ее любовь, все время заставляешь ее что-то доказывать. Я понимаю, что в этом я же и виновата. Я отвергла тебя, и теперь ты никому не веришь, даже Молли. Но подумай вот о чем. Подумай, какой она взяла на себя риск, когда стала меня искать. А ведь она это сделала ради тебя! Джо, Молли любит тебя, тебе надо вернуться домой. Ради нас обоих не делай ошибок, которые совершила я и которые привели меня к этой пустой, одинокой жизни.

– Но у тебя есть Ричард.

– С которым я никогда не свяжу свою судьбу.

– Молли что-то не делала попыток меня вернуть…

– Потому что это ты должен предпринимать эти попытки! Ради бога, пойми это! Правда не на твоей стороне. Возвращайся домой и умоляй ее тебя простить! Пока не поздно. Джозеф, я тебя люблю, и как мне это ни горько, надо признать, что никто не будет любить тебя так, как Молли.

Вот теперь Джо наконец взглянул ей в лицо, и она увидела его глаза, полные слез.

– Я ее тоже люблю, но ужасно боюсь, что она меня бросит раньше, чем я ее. Поэтому и ушел первым.

– Если в этой жизни и можно быть в чем-то уверенным, – сказала Стелла убежденно, – так это в том, что Молли тебя никогда не оставит. – Она погладила его по щеке и подумала, стоит ли говорить то, что она собиралась сказать, ведь Молли ее за это убьет! – Особенно теперь, когда она снова ждет ребенка.

Стелла не была уверена, услышал ли он ее последние слова. Ничего не говоря, он сгреб сумку и рванулся к двери, словно боясь задержаться здесь лишнюю минуту. Она схватила его за полу куртки. Пока у нее не прошел запал.

– Одно последнее признание. Письма, что я тебе отдала. Я не писала их все эти годы. Я написала их ночью накануне нашей встречи. В этом я тебе солгала, но каждое слово в них – правда.

К ее изумлению, Джо расхохотался. Глаза его просияли, как море после бури.

– Знаешь, кого ты мне напомнила? Русскую матрешку. Только подумаешь, что вот она, настоящая Стелла, как вылезает еще одна. Зачем же ты насочиняла, что писала по письму каждый год?

– Мне нужно было как-то тебе доказать, что я тебя не забыла, что любила и помнила о тебе.

Мгновение он смотрел ей в глаза, словно желая отпечатать их в своем сознании.

– Ладно. Сейчас я чувствую, что меня любят.

Стелла просияла от радости и облегчения.

– И позволь мне тебя заверить, что ты наконец добрался до самой маленькой матрешки.

– Ну, слава богу! Прощай, Стелла…

Не дожидаясь лифта, он сбежал вниз по лестнице.