– Энтони? Он в сортире. У него в лавке своего нет, если не считать белого с синим викторианского горшка, да в нем у него герань растет. Ей, конечно, немного удобрения не повредит, я ему это все время твержу. – Молли постаралась не вникать в смысл его слов. – Вон там его выпивка стоит, если надумаете дождаться.

Молли оглянулась. На небольшом круглом столе из дерева на тяжелых кованых ножках стояла недопитая пинта биттера, а рядом – непочатая вторая кружка. Этот человек явно жил под девизом: «Ни часа без выпивки!»

Молли уже почти набралась смелости, чтобы задать свой вопрос бармену, но тут вернулся Энтони Льюис.

Он вопросительно оглядел девушку:

– Привет, красавица. Ко мне или за моим комодом?

– Похоже, это вы учили попугая говорить? Я на вас пожалуюсь в полицию нравов за совращение птичек.

Энтони оценил шутку:

– Неплохо. Совсем неплохо для лишенной юмора жительницы Лондона.

– Вообще-то, – продолжала Молли, – мне ваш комод ужасно нравится, но я вряд ли могу его себе позволить.

– И даже по цене для собратьев по профессии?

– Видите ли, если честно, я не совсем вашей профессии.

– Если вы не за комодом, то чем могу быть полезен?

– Вы мне сказали, что не знакомы с Амандой Льюис, но мне почему-то кажется, раз вы носите ту же фамилию, то должны ее знать, только говорить не хотите.

– Разве все Смиты между собой знакомы?

– В такой маленькой деревушке? Да.

– Чушь. Здесь одни Смиты другим Смитам даже времени не подскажут. А зачем вам сдалась эта Аманда Льюис?

– У меня есть все основания полагать, – начала Молли, не вполне уверенная, что стоит разглашать эту тайну в пабе, который, в конечном итоге, всего лишь современный аналог приходских посиделок, ну, да шут с ним, – что Аманда Льюис приходится бабушкой моему сыну Эдди.

Энтони Льюис так резко отхлебнул из своей кружки, что подавился и закашлялся, обдав биттером попугая с головы до лап.

– Вы сказали – бабушкой? – Он зашелся смехом, раскачиваясь на табурете. Смех у него был резкий, неприятный. Молли не могла отделаться от ассоциации с большущим вороном. Такая потрепанная птица в сумерках одиноко торчит на шесте, зловеще каркая.

– Стало быть, вы с ней все-таки знакомы. – Молли решила извлечь максимум из создавшегося положения.

– Возможно. Когда-то был знаком. Очень давно.

Внезапно реальность существования Аманды стала такой явной, что у Молли перехватило дыхание. Она собиралась спросить, как ей связаться с Амандой, но теперь ей захотелось побольше узнать об этой девушке, а ныне женщине средних лет, в чьей власти сейчас было изменить всю их жизнь. В голове вертелись тысяча вопросов.

– Какая она была?

– Аманда? – Энтони Льюис пожал плечами. Это был выразительный жест, означавший, что описать ее словами невозможно. – Она была единственная в своем роде.

– В смысле – замечательная? – подсказала Молли.

Он кивнул:

– И ужасная.

– Это как понимать? – Она заметила, что хозяин уже в третий раз трет один и тот же стакан.

– А это зависело от того, получала ли она, что хотела. И как относилась именно к вам. Иметь отношения с Амандой было все равно как у Энди Уорхолла: имеешь свои пятнадцать минут славы, а в ее случае – любви, и тебе на всю жизнь хватит.

Удивительное дело, но Молли догадывалась, что в случае с Энтони Льюисом это так и было. Ему пятнадцати минут любви с Амандой действительно хватило на всю жизнь. Увы, это, кажется, была жизнь, исполненная горечи. Господи, мелькнуло у нее, так, может быть, он и есть отец Джо? Но спросить впрямую она не решилась.

– Что, если мы пойдем к вам в лавку и поговорим там, чтобы никто не мешал?

– Ну, покупатели нам точно не помешают. – Опять эта горькая улыбка. Он прихватил свою газету. – Пока, Трев.

Хозяин паба был явно разочарован.

– Эн-эс-вэ, – проскрипел попугай.

– Это еще что значит? – удивилась Молли.

– На сегодня все, – пояснил хозяин извиняющимся тоном. – Боюсь, шутки у этого тупицы несколько устарели.

– Как и у его хозяина, – осклабился Энтони.

Преодолевая те несколько десятков метров, что отделяли их от лавки, Молли ощущала кожей, как колышутся им вслед занавески на окнах, хотя обернись она – ничего бы не увидела. Как с тенью отца Гамлета.

– Пожалуйста, – попросила она, проходя в придерживаемую для нее дверь, – расскажите мне о ней. Все, что сможете вспомнить. Я хочу ее понять.

– А мы будто нет! Но это не так-то просто.

– Когда вы с ней познакомились? Вы вместе росли?

Энтони засмеялся:

– Нет, я городской парень. Аманда выросла здесь. Но она сюда не вписывалась, она не из этих деревенских клуш. Она везде не от мира сего. И в этом часть ее шарма.

Молли подумала про Джо, который тоже всюду чувствует себя чужаком. Может, это заложено у него в генах?

– Чем же она выделялась?

– Родители у нее были с заскоками. Воображали себя благородными, мол, мы не чета этим местным занудам. Люди это быстро почувствовали и перестали с ними общаться. Аманде это нравилось. Она всегда была фантазерка. Или, как она говорила, у нее был богатый внутренний мир. Коллекционировала кукольные домики. Их у нее было штук двадцать, и в каждом – свой маленький и причудливый мир. Аманда командовала всеми, причем без малейших эмоций, так что все было в полном порядке. – В нем проснулась профессиональная жилка. – Они, должно быть, стоили целое состояние, эти кукольные дома. Интересно, неужели она их до сих пор хранит?

– А ее родители так и живут здесь?

Энтони Льюис смерил ее долгим тяжелым взглядом.

– Так вы в самом деле ничего не знаете?

– Не понимаю, о чем вы говорите?

– Вы же встречались с ее матерью. Вы мне сами рассказывали.

– Должно быть, вы меня неверно поняли, – недоуменно произнесла Молли.

Но Энтони Льюис улыбался с видом сводника, знакомящего удава с молодой хорошенькой козочкой.

– Неужели Беатрис Мэннерз? – еще не успев произнести свой вопрос, Молли уже знала, что попала в точку. В поведении этой дамы было что-то действительно необычное. Молли она ужасно понравилась, но встреча их была такой странной и оставляла ощущение недосказанности.

– А Аманда была очень красива?

– Думаю, что есть женщины намного красивее ее. – Он снял с полки изящную статуэтку, которую Молли раньше не заметила. Молли сразу поняла: это самая дорогая вещица во всем магазине. – Вот, привязался к этой штучке. Чем-то она мне ее напоминает. – Статуэтка изображала высокую девушку со светящейся белой кожей и блестящими черными волосами под шляпкой. – Хотя надо признать, что Аманда отнюдь не походила на пастушку мейсенского фарфора. Вы, поди, читали эти бесконечные статьи в наших газетах, пытающиеся объяснить, что такое сексапильность и чем она отличается от красоты? Так вот, это все – про Аманду.

Было что-то неожиданно трогательное в этом слегка потрепанном человеке в старомодной черной кожаной рубашке и слегка полинялых джинсах, ищущем уединения в лавке без покупателей. Особенно сейчас, когда он держал в руках эту изящную статуэтку.

Молли взглянула на часы. Пора ехать, отпустить Пэт.

Внезапно раздался страшный звон – и фигурка, разбитая вдребезги, оказалась у ее ног на цементном полу. Молли была уверена, он это сделал нарочно.

– Ой, кажется, уронил. Пожалуй, пора кончать жить прошлым и начинать жить сызнова, в настоящем.

Молли решила выбираться отсюда. Не то чтобы она боялась Энтони, но разве не признак съехавшей крыши – вот так разбить невероятно ценную вещь, только чтобы кому-то что-то доказать?

– Вы, наверное, не знаете, где теперь ее можно найти?

В глазах Энтони Льюиса сверкнули бесовские искорки.

– Чтобы сообщить ей радостную новость, что она уже бабушка?

– Среди прочего.

Он опять залился смехом, заставив Молли еще раз, и даже сильней, чем прежде, усомниться в состоянии его рассудка.

– Почему бы нет, черт возьми? – Его вопрос был обращен не столько к Молли, сколько к самому себе. – Почему бы, раздери тебя, нет? Пора бы жизни с нею немного посчитаться. – Он вынул истрепанный блокнот и вырвал чистую страницу. – Вот ее телефон.

Сердце у Молли забилось часто-часто.

– Только зовут ее теперь иначе.

– И как же?

Он опять зашелся от смеха.

– Скоро сами узнаете, – прохрипел он, заметая осколки изысканного фарфора и отправляя их в мусорное ведро.

Возбуждение владело Молли вплоть до самого вокзала Виктория, пока она не вспомнила, что забыла, как было обещано, оставить в холодильнике две бутылочки сцеженного молока для Эдди. Пэт ее убьет. В ужасе она не поехала на автобусе до своей линии метро, как собиралась, а поймала первое же такси и приготовилась услышать рев Эдди за два квартала.

К ее изумлению, в подъезде царила безмятежная тишина. Она взлетела по лестнице и ворвалась в квартиру.

Патриция сидела на диване, подставив под ноги вместо скамеечки корзину для бумаг, и смотрела сериал. Эдди не плакал. Он лежал животиком на коленях у Пэт, на нем были только распашонка и подгузник. Свесившись под опасным углом, он безмятежно спал.

– Господи, Пэт, простите меня. Я только сейчас вспомнила про молоко, когда добралась до… – Она чуть не проболталась, но вовремя прикусила язык, – …когда добралась из центра. Как же вы обошлись?

– Вышла в магазин и купила молочную смесь.

– Но я его еще не отнимала от груди.

– Ну, вот и отняла, – объявила Пэт, не скрывая торжества. – Считай, что я оказала тебе услугу.

Молли ощутила, как болезненно рвется невидимая нить. Впервые Эдди обрел от нее некоторую независимость. Было бы безумием обвинять Пэт в том, что она поступила единственно разумным образом. Торжествующий вид был другое дело, но Молли, чувствуя за собой вину за подлинную цель сегодняшней поездки и эффект, который она могла произвести на ее свекровь, когда тайное станет явным, заставила себя проявить великодушие.