Заданный в такой форме вопрос ни в коем случае не был хамством в адрес присутствующих, кстати сказать, семи человек. Вопреки тому что большинству сотрудников либо около тридцати, либо, как мне и Людмиле, за тридцать, специфика диктует: молодежный сленг звучит не только на полосах нашего издания, но и бытует в каждом уголке, на каждом повороте многочисленных коридоров, от кулуаров до радиовоплей дежурных редакторов, сотрясающих контору призывами немедленно объявиться в «дежурке» тому или иному сотруднику, отвечающему за очередной номер от имени своего отдела…

На вопрос Оболенского Кирилл, впрочем, ответил на языке вполне человеческом, как и положено не слишком удачливому мэну — сорокапятилетнему отцу семейства:

— У тети Вали день рождения, юбилей… Ребята скинулись, она ж с их отделом не разлей вода. А меня…

— Стоп! — оборвал его Корнет, тоже переходя на литературный русский. — Если повод таков, где сама тетя Валя?..

— Ее нету… — растерянно развел Кирилл руками. Я посмотрела на его жалкое, почти плачущее лицо с мокрым от пота лбом и, сделав над собой усилие, вмешалась. Зная манеру Кирюши мямлить, нетрудно предположить, что на разъяснения он потратит минимум полчаса.

— Тети Вали нет, — просипела я, — потому что ее срочно вызвали по телефону к сестре — у той снова приступ… Так что тетя Валя тут абсолютно ни при чем, понимаешь? Это… случилось после ее ухода. Мы только-только сели — и звонок… Ох, нет, она сама позвонила — после первого тоста. Если ты не в курсе, у нее, кроме этой больной сестры, никого нет, она все время о ней тревожится… Сегодня, как выяснилось, волновалась не напрасно.

Оболенский задумчиво перевел взгляд с Кирилла на меня, потом на остальную компанию, так и сидевшую за столом: тихо всхлипывающую Анечку, самую молоденькую и глупую в нашем отделе, на закрывшего ладонями лицо Рудика, затем по очереди на Колю с Василием, наших, можно сказать, лучших корреспондентов, действительно крепких профессионалов, сидевших, как обычно, рядом — с одинаковыми серьезно-недоумевающими лицами.

— Значит, тетя Валя… — пробормотал он и, очевидно отметив всеобщее недоумение, отразившееся, несомненно, на наших физиономиях, счел нужным пояснить: — Да нет, вы меня не так поняли. Разумеется, она тут ни при чем, это я о своем… Если с сестрой что-то серьезное, вряд ли она завтра появится… Плохо!

Тут я должна наконец пояснить все насчет тети Вали и ее дня рождения. Действительно юбилейного, поскольку Валентине Петровне, старшей наборщице нашего компьютерного цеха, исполнилось в тот роковой день пятьдесят лет. Валентина Петровна, которую вся контора звала тетей Валей за ее уникально добрый, какой-то по-особенному домашний характер, была в своем деле не только асом, но еще и асом безотказным… Что это означает, любому газетчику понятно. Особенно если трудится он в ежедневном, таком, как наша «молодежка», издании.

Наверное, ни один номер в таких конторах не выходит в свет без пожарных ситуаций: до сдачи материала считанные минуты, а у тебя ну ни в какую не желает складываться финальная фраза, последний абзац, а то и вовсе торчишь бессмысленно, как законченная бездарь, в середине горящего материала, который еще предстоит специфическим образом перенабрать в наборном цехе, затем подверстать в уже готовую полосу… Которая именно из-за твоей тупости и горит в данный момент синим пламенем… А с ней безнадежно «садится» и весь очередной номер вообще. Ждет компьютерный цех, ждет разъяренная дежурная бригада, ждет типография, а спустя какое-то время уже не будут ждать уходящие по своему железнодорожному расписанию почтовые поезда дальнего следования, и самолеты, к которым должен быть доставлен разгонными грузовиками положенный им тираж.

Господи, сколько же раз именно в таких ситуациях не только меня, но буквально каждого из нас, включая, между прочим, даже самого Корнета, именно тетя Валя и выручала?! Столько, что нам всем кажется, что работает она у нас минимум с момента основания газеты в 1918 году… На самом деле Валентина Петрашова проработала ко дню Милкиной гибели года три, не больше. Но буквально с первых дней была незаменимой палочкой-выручалочкой в пожарных ситуациях. Как правило, за спиной несчастного виновника очередной «посадки» номера она возникала, покинув для этого собственное рабочее место, почти бесшумно. Несколько слов, произнесенных тихим, домашним голосом, несколько мягких и ласковых движений, которыми она незаметно вытесняет из-за компьютера попавшего в ловушку внезапной тупости, несколько удивительно дельных вопросов к нему же и… По неясным причинам все начинает идти своим чередом, как по маслу! Включая специфический набор со скоростью, подвластной исключительно тете Вале, который можно не трудиться отдавать в корректуру, поскольку он с гарантированным отсутствием ошибок… А замаявшемуся корреспонденту только и остается, сидя рядом, диктовать суть материала, поскольку выправит и подгонит все в стиль тетя Валя сама.

Не знаю, где она, будучи бездетной, обучилась нынешнему сленгу, составляющему основу стиля любой «молодежки». Но не сомневаюсь, что в случае надобности тетя Валя вполне могла бы заменить по этой части Гришаню-Грига…

Точно так же я не знала тогда, почему именно наш отдел, специализирующийся на сплетнях, пользовался особой симпатией Валентины Петровны. А в нем несомненной ее любимицей была Людмила… Людке, между прочим, довольно заносчивой и часто вовсе несносной по отношению к «низшему классу» — технарям, обслуживающим контору, — прощалось тетей Валей все, даже откровенное хамство под горячую руку. Было и такое — что греха таить? Тем не менее в итоге победительницей в их взаимоотношениях стала Валентина Петровна, которая, как древняя христианка, отвечала на проявления дурного Людкиного характера добротой, мягкой улыбкой, всепрощением, взглядом, преисполненным восторженного обожания и — пирожками домашней выпечки… И поэтому, сидя под градом вопросов, которыми продолжал в ожидании ментов сыпать Оболенский, я мрачно и неотступно думала еще и о том, как, в каких словах сообщить об этом кошмаре Валентине Петровне? Как сказать ей, считающей Людку почти дочерью, что ее любимицы больше нет на свете?..

— Ты как?.. — Мягкая и горячая рука Кирилла тяжело опустилась мне на плечо, в голосе его угнездилась почти неправдоподобная бездна сочувствия. И я в ответ покорно опустила глаза, промолчав и невольно прерывисто вздохнув, засвидетельствовав таким образом глубину своего горя… В глазах ребят по части необходимой доли сочувствия я находилась, несомненно, даже впереди тети Вали… Я не собиралась развеивать этот миф. Ведь именно я потеряла в тот день не просто ближайшую подругу, а человека, которому была обязана если не всем, тс главным в моей сегодняшней жизни.

2

Я родилась и выросла в провинции, в те самые времена, которые теперь совершенно справедливо называют застойными. Наверное, поэтому я и сама в некотором смысле тоже застойная… В значении не тупая, а инфантильная, как, между прочим, подавляющее большинство моих ровесников.

Во всяком случае, решительно все события, составляющие мою биографию, применительно к возрасту происходили позднее, чем у других. Например, у нормально развивающихся личностей первая и, естественно, глупая любовь приходится на старшие классы средней школы (если не на младшие). Меня же она настигла в девятнадцать лет и, конечно, обернулась кратким, как весенняя гроза, первым браком. Ни своего первого мужа, типичного кухонного певуна-гитариста, намного старше меня, ни нашего скоротечного брака и лишенного трагизма развода я, как ни странно, почти никогда не вспоминаю. Вообще, если говорить об эмоциональной стороне, не помню — столь ничтожный след в душе все это оставило. Возможно, причина и в том, что вся моя жизнь, в сущности, расколота надвое: до Москвы и после, уже в Москве, куда я приехала, отпраздновав свой двадцать четвертый день рождения, с целью осуществления давней мечты — поступления на журфак МГУ…

В данном случае застойность выражалась еще и в том, что еще в седьмом классе, в анкетах, которые тогда были в большой моде в школах, при ответе на вопрос о будущей профессии я аккуратным почерком хронической отличницы писала слово «журналист». Одноклассники хихикали над столь экзотическим для провинции выбором, но не очень. В конце концов, ведь это именно я побеждала на всех конкурсах на лучшее сочинение (в классе, школе, городе, а однажды даже в области), и это я писала примерно за половину из них домашние опусы: многочисленные вариации на заданную тему. Ну а реально до МГУ я добралась, как уже упоминала, только к двадцати четырем годам, когда нормальные люди готовятся к защите диплома, а не предпринимают попытку осуществить свои школьные, наполовину позабытые розовые мечтания. Да еще в ста случаях из ста — провальные.

И только благодаря Людмиле мой собственный естественный провал не привел к конечному пункту под названием «панель». Несмотря на полновесные двадцать четыре, выглядела я от силы на восемнадцать, так что шансы свалиться в упомянутую пропасть были… Тем более, что возвращаться домой после провала я не собиралась. До сих пор до конца не знаю, что именно толкнуло тогда абсолютно несклонную к альтруистическим поступкам Милу подойти ко мне в частично уже рыдающей толпе неудачливых абитуриентов, застывшей перед списками немногочисленных счастливчиков, среди которых меня, естественно, не было. Если бы не она, у моей провинциальной мамы никогда не возникла бы сегодняшняя возможность изо всех сил гордиться тем, что ее дочь — единственная из всего класса — действительно осуществила свое намерение. Выходит, зря хихикали, позабыв, кто именно смеется «хорошо» в соответствии с популярной народной пословицей!

Позднее выяснилось, что Людмила заприметила меня еще во время экзамена по русскому устному. По причине необычного стечения обстоятельств Милка сидела в экзаменационной комиссии, по ту сторону стола: кто-то там внезапно заболел, и ее посадили «для численности» как уже защитившуюся да еще работающую в популярной «молодежке» дипломницу. Я же во время экзамена от волнения не только Людмилу, но вообще ни одного члена комиссии, включая председателя, толком не видела и, конечно, не запомнила. И, как уже говорила, понятия не имею, чем ей так понравилась, что даже запомнилась. Сама Милка совершенно серьезно уверяла, что исключительно внешностью.