— Он истечет кровью, — сказала женщина, по-видимому, миссис Ларсен.

— Ему обязательно нужен врач.

Миссис Ларсен посмотрела на Кэтрин.

— В такую погоду никто не поедет даже к Ральфу Труиту. До врача несколько миль — хоть в одну, хоть в другую сторону. Да и слишком поздний час. К тому же вряд ли его отыщешь. Пьянствует, скорее всего. Что с пьяного толку?

— Принесите, пожалуйста, мой чемодан, — попросила Кэтрин; она уже совершенно успокоилась — Из  повозки. Серый чемодан. Согрейте воду и дайте полотенца и йод, если он у вас есть.

Ларсены неуверенно замялись. Труит лежал на диване, закрыв глаза.

— Принеси ее чемодан, — наконец распорядилась миссис Ларсен — И возьми ружье. Для мерина.

Ее муж дернулся и покинул комнату. Миссис Ларсен захлопотала вокруг раненого. Труит неожиданно пришел в себя. Его глаза покраснели от боли. Кэтрин и Ральф уставились друг на друга.

— Вы не умрете, — заверила она.

— Надеюсь.

В комнату ворвался ветер: это слуга Ларсен вышел во двор. Кэтрин и Труит ждали. Она хотела взять его за руку, но не решилась.

Со двора послышался выстрел. Кэтрин подскочила к окну. Она отодвинула тяжелую бархатную занавеску и увидела на снегу огромную лошадь, под головой которой растеклась лужа крови.

Ларсен вернулся нескоро. В одной руке он держал чемодан, в другой — револьвер. Поставив чемодан к ногам Кэтрин, он с ненавистью взглянул на нее, словно все случившееся — ее вина, которую невозможно простить.

Она же расстегнула ржавые дешевые застежки, открыла чемодан, пошарила под черной одеждой и под простым бельем и нашла коробку с нитками и иголками. Повернувшись, она нечаянно наступила на подол своей юбки, раздался треск. «Господи, украшения!» —

подумала Кэтрин. Быстро нагнувшись, она ощупада подол. И правда потеряла. Черт возьми!

Миссис Ларсен, вернувшаяся с миской горячей воды и полотенцами, переброшенными на руки, взглянула на гостью и ее юбку.

— Ничего страшного, — заверила Кэтрин, выпрямляясь, — Порвалась. Посеяла кое-что, когда произошло это несчастье.

— Что ж. Теперь уже до весны.

— Неважно.

«Все пропало, — пронеслось в голове у Кэтрин, — Пропали мои драгоценности, теперь мне отсюда не выбраться». Она взглянула на Труита.

— Будет больно.

— Уже болит, — отозвался он, выдавив слабую улыбку.

— Есть что-нибудь выпить?

— Я не притрагиваюсь к спиртному.

— Тогда крепитесь. Можете сесть? Приподняться?

Ральф стонал, пока все они поднимали его с дивана.

Кэтрин опустилась на диван и положила его голову себе на колени. Кровь капала ей на юбку. Ее ноги почти мгновенно промокли.

Миссис Ларсен держала тазик. Кэтрин опустила полотенце в горячую воду и начала осторожно промывать рану. Она знала, что Ральфу больно, но под ее рукой лицо его успокоилось, дыхание замедлилось. Он не закрыл глаза, не проронил ни звука, хотя слезы текли по его щекам.

— Я плачу как ребенок, — заметил он.

— Сейчас можно. Мадам? Йод.

Из кармана передника миссис Ларсен вынула флакон Кэтрин потрясла его и наклонила так, чтобы на рану, идущую от брови до линии волос, полилась тонкая струйка. Затем пальцами распределила йод. Труит закрыл глаза и сморщился от острой боли. По комнате распространился резкий запах.

«Та бедная лошадь, — подумала Кэтрин, — Тащила нас всю дорогу, а теперь лежит в снегу. Завтра Ларсен на оставшейся лошади отвезет беднягу подальше от глаз».

— Подайте мою коробку. Мне понадобится ваша помощь, миссис…

— Ларсен, мисс.

— Миссис Ларсен. Попрошу вас очень осторожно соединить края. Вот так.

И Кэтрин продемонстрировала, как соединить края раны. Процедура напоминала защипывание теста. Она разгладила пальцами кожу, и порванные края сошлись. Рана была неровной. Останется шрам, ничего не поделаешь.

Найдя самую крепкую нитку, гостья опустила иголку в йод, затем осторожно дунула на иглу и на рану, которая сейчас кровоточила сильнее.

Вставила нитку. А когда сделала первый стежок, мистер Ларсен отвернулся и пробормотал:

— Пойду уберу повозку. Если только…

— Пожалуйста. Мы справимся.

Иголка вошла и вышла из кожи. Рука Кэтрин была твердой и спокойной. Дверь снова открылась и, когда Ларсен вышел, закрылась.

Рана медленно затягивалась, поток крови ослабел.

— Вы медсестра, мисс?

— Мой отец был врачом. Я наблюдала за его работой.

Это была ложь, как бы непринужденно она ни звучала. Ее отец, пьяница и врун, не имел профессии. Кэтрин знала только одно: она приехала в такую даль не для того, чтобы Ральф Труит сразу умер.

— Значит, вы никогда…

— Никогда. Но я много раз видела, как это делается. Иного способа нет.

В какой-то момент она почувствовала, что Труит ускользнул от нее — потерял сознание. Его голубые глаза, побелевшие от боли, закрылись, и Кэтрин, отвлекшись от раны, впервые разглядела его кожу так близко, словно смотрела сквозь увеличительное стекло. Его борода походила на черную стерню на высохшем поле. Кожа была светлой; на расстоянии она казалась моложе, вблизи Кэтрин заметила тысячи мелких морщин. Перед ней предстало будущее собственного лица и кое-что еще: когда его мышцы ослабли, на сильных крупных костях кожа обвисла. Она поняла, как сложно ему держаться, и заметила в нем недостаток жизни и печаль под маской стального спокойствия.

Ее тонкие пальцы работали быстро, следуя за руками миссис Ларсен. Наконец дело было сделано. Что ж, неплохо.

Ральф открыл глаза; его голова покоилась на коленях у Кэтрин.

— Вот и все, — улыбнулась она.

— Благодарю.

— Необходимо положить вас в постель. Вы не могли бы?.. Постарайтесь какое-то время не спать. Так долго, как сможете.

Она застенчиво притронулась к его лицу. Тут появился Ларсен.

— Мы заберем его отсюда, мисс. Отведем наверх. Я побуду с ним, а вы с миссис Ларсен поужинаете. Я справлюсь.

Слуга подсунул руки под хозяина и поставил на ноги Тот покачнулся, но устоял. Кэтрин наблюдала, как они поднимаются по лестнице. Миссис Ларсен суетливо семенила за ними.

Когда они ушли, Кэтрин впервые огляделась по сторонам. И удивилась. Перед поездкой она представляла себе простые безупречно чистые помещения. Сейчас перед ней была обыкновенная квадратная комната, но некоторые предметы мебели — их, правда, было немного — странно не соответствовали обстановке, словно явились из другого мира и другого места. Яркие цвета. Дорогие материалы. Изящная и красивая мебель рядом с приземленными фермерскими предметами: буфетом, простыми напольными часами из сосны.

Диван под ней относился к редким предмётам — с позолоченными подлокотниками, резными лебедями. Дамаст цвета заката был теперь запачкан кровью Труита. Казалось, в такой комнате человек не знает, куда можно сесть: помещение было в таком ослепительном порядке, словно им вообще не пользовались.

Был здесь, правда, крепкий дубовый стул. Кэтрин решила, что вечерами хозяин курит на нем сигару. На низком простом столике имелись пепельница и коробка для хранения сигар. Там же лежали фермерские журналы, альманахи и гроссбухи. Рядом с ними стояла лампа; она ярко светила из-под абажура из цветного стекла с изображением осенних листьев и птичек в полете. Эти лампы Кэтрин видела только в отелях. Она никогда бы не подумала, что такой приземленный человек, как Ральф Труит, купит себе подобную вещь

«Судя по всему, он очень богат», — сделала вывод Кэтрин. Эта мысль согрела ее и вызвала улыбку. «0н не умрет. Что ж, это начало». Ее сердце сильно забилось, словно она собиралась украсть из магазина лайковые перчатки.

Сверху раздались тяжелые шаги. Один ботинок ступил на пол, другой. «А, это его раздевают, — поняла Кэтрин, — А меня не пустили, чтобы я не видела его слабость». В этом она была неправа — они не желали показывать его тело.

Часы мерно тикали. Ветер завывал и явно не собирался стихать. Кэтрин погрузилась в себя. Интересно, знает ли хоть одна душа на земле, где она сейчас? Может ли представить, как она сидит, сложив руки на коленях? Пальцы перепачканы кровью, подол порван, драгоценности потеряны.

Ей хотелось сигарету. Сигарету в маленьком серебряном мундштуке. И бокал виски, всего один бокал — унять дрожь. Но на новом месте другая жизнь. Сейчас она в доме Ральфа Труита. И поэтому просто сидит, сложив руки на коленях.

Здесь их четверо, каждый перемещается по комнатам этого дома. Она держала на коленях его голову, ее одежда промокла от его крови, тем не менее она одна. Всю жизнь одна.

Бывали моменты, когда она выбрасывала все из головы и смотрела на круговорот пылинок перед зрачками. В детстве это ее забавляло. Сейчас она видела эти пылинки как отражение собственных бесцельных движений по миру. Временами она так же сталкивается с другим человеком и плывет дальше, свободная и одинокая.

Кэтрин не знала, может ли быть иначе. Вдруг ей показалось, что ее планы — лишь пустые фантазии, неясно представленные, дурно воплощенные и, как всегда, обреченные на провал.

Она поднялась и пошла по комнатам. Их было немного, но все они были похожи: безупречно чистые, обставленные той же смесью деревенской и модной мебели. Столовая была крошечной, а стол накрыт на двоих. Она взяла со стола нарядную вилку, очень длинную и страшно тяжелую. Вилка сверкнула под светом лампы, когда Кэтрин перевернула ее, чтобы прочитать название фирмы-изготовителя: «Тиффани и K°, Нью- Йорк». Никогда еще она не видела такой красоты. Вдруг раздался голос миссис Ларсен:

— С ним мой муж.

От неожиданности Кэтрин уронила вилку. Стоявшая на пороге миссис Ларсен продолжала:

— Я приготовила ужин. Надеюсь, он еще не остыл, и вы можете поесть.