Поглотив несколько порций мороженого с лимонным сиропом, они вышли из кондитерской и отправились обратно в «Королевскую Голову». Улица была запружена народом и им пришлось разделиться. Теофания и Пейшенс ушли вперед, увлеченно обсуждая новинки моды, а Линдет учтиво предложил свою руку мисс Трент. Его внимание вскоре привлекла картина, которая висела в витрине граверной мастерской. Он сразу узнал, что на ней было изображено – Просачивающийся Родник. Он показал на картину мисс Трент, которая тоже проявила к ней интерес. Пока они рассматривали ее вдвоем, гармония спокойного дня была нарушена истошным криком:

– Держи вора! Держи вора!

Линдет и мисс Трент стали обеспокоенно оглядываться по сторонам и почти сразу же увидели оборванного мальчишку, который, зажав в руке яблоко, несся прямо на них. На его лице было выражение ужаса загнанного звереныша. Он ловко огибал многочисленных прохожих и почти поравнялся с Пейшенс и Теофанией, как вдруг какой-то средних лет джентльмен сунул свою трость ему под ноги. Результатом этого, естественно, явилось драматическое падение. Упавший парнишка, увернувшись от охваченного охотничьим азартом господина, рванулся вперед, но не на устланный плитами тротуар, а прямо на вымощенную булыжником проезжую часть. Отчаянный крик вырвался из груди Пейшенс. Свертки с покупками, зонтик и кошелек тут же полетели на землю, а сама мисс Чартли прямо на глазах охваченной ужасом мисс Трент ринулась на дорогу. В следующую секунду она буквально выдернула мальчишку из-под копыт высоко взмахивающей ногами лошади, которая была запряжена в одноместный экипаж и во весь опор неслась по улице. На какую-то страшную секунду всем показалось, что она сейчас раздавит девушку, но лошадь вдруг встала на дыбы, фыркнула и в следующее мгновение каким-то чудом повернула в сторону и там встала. Управлял лошадью молодой джентльмен, по одежде которого и по тому, как он ехал, было видно, что он занимает относительно высокое положение в обществе. Он присовокупил к поднявшемуся общему гулу пару крепких словечек лично от себя.

Линдет рванулся на дорогу мимо оцепеневшей мисс Трент и довольно бесцеремонно оттолкнул по дороге Теофанию. Он подбежал к Пейшенс и склонился над ней, стремясь немедленно оказать требуемую помощь.

– Боже! О, боже! Мисс Чартли! Вам больно?!

Она стояла на коленях и все еще не отпускала спасенного ею мальчишку. Она смотрела на него с ужасом. И было от чего: у него на лбу была ссадина, из которой струилась кровь. Она подняла глаза на Линдета и воскликнула:

– Со мной ничего! Но у этого бедняжки!.. Надо как-то остановить кровь!.. Платок!.. Все что угодно!.. О, прошу вас!..

– Вот! Берите мой! – сказал Линдет, подавая ей в руку свой носовой платок. – Негодный мальчишка! Что натворил, а? – Он встал, поднял глаза на того, кто управлял лошадью и сухо проговорил: – Прошу прощения, сэр! Я благодарен вам за то, что вы так ловко избежали аварии. Надеюсь, ваша лошадь не пострадала?

К этому моменту молодой джентльмен уже осознал, что под копытами его скакуна едва не оказалась юная и очень хорошенькая девушка, причем благородного происхождения, что было по всему видно. Он густо покраснел и, запинаясь, проговорил:

– Нет, нет! Что вы!.. Умоляю вас принять мои извинения, мэм! Я так разволновался… Потерял над собой контроль… Клянусь Юпитером! Вас же могло задавить! Что за беспримерная смелость, свидетелем которой я становлюсь впервые в своей жизни! Клянусь Юпитером!

Она подняла на него глаза и сказала:

– О, что вы! Я так вам признательна! Неудивительно, что вы рассердились… Но вы же видите… Я не могла поступить иначе!..

Мисс Трент, которой удалось, наконец, пробиться к своей подопечной сквозь быстро собиравшуюся толпу, склонилась над ней и тревожно спросила:

– Он сильно пострадал, дорогая?

– Не знаю… Вот видите, головой ударился о мостовую. Я должна отвезти его в больницу.

– Да. Боюсь, что рана нуждается в том, чтобы ее зашили, – проговорила мисс Трент, свернув носовой платок и прижав сделанную из него аккуратную подушечку к ссадине на лбу мальчика. – Держите его голову так, чтобы я могла обвязать вокруг нее платок лорда Линдета.

В эту минуту на месте происшествия загремел новый незнакомый голос. Появился владелец украденного яблока, крепкий и запыхавшийся от бега лавочник, который громогласно заявил, что намерен позвать констебля, чтобы юного негодяя привлекли к суду. Ярость просто выплескивалась из него, как вода из раскачиваемого ведра. Довольно грубо он сказал Пейшенс, что мальчишке самое место не в больнице, а в тюремной камере.

Она взглянула на него и проговорила:

– Умоляю вас, не сдавайте его констеблю! Он поступил гадко, своровав у вас яблоко, но вы же видите, что это совсем еще ребенок! Смотрите, какой он жалкий! К тому же ранен!

– Да что это за рана! – заорал лавочник, зло усмехаясь. – Вот если бы он сломал себе шею, тогда я понимаю! Это было бы по справедливости! Он и ему подобные совсем уже обнаглели. Только и ждут подходящего момента, чтобы стащить чужое! Клянусь Богом, я преподам урок этому чертенку!

– Эй ты, мошенник! Ты не смеешь разговаривать в таком тоне с дамой! – воскликнул раздраженно молодой человек, владелец экипажа. – Более того! Я готов побиться об заклад, что ты вор еще похлеще этого мальчишки! Я-то знаю, по какой цене вы продаете дрянные свечи!..

Не было ничего удивительного в том, что результат этого вмешательства в разговор был не самым удачным. Оскорбленный лавочник обратился за помощью к собравшимся зевакам. И хотя кто-то из людей также посоветовал ему простить воришку, несколько человек заняли его сторону. От горячего спора, казалось, воздух еще более накалился. И тогда на первый план вышел Линдет. Прежде ему ни разу не доводилось быть в центре столь драматической сцены, но сейчас он собрался с мыслями, приосанился и спокойным, властным голосом приказал лавочнику назначить цену за украденное яблоко.

Поначалу тот решил было не сдаваться так быстро, но спустя еще несколько минут ожесточенных споров, в которых приняли участие шесть-семь новых человек, он согласился взять протягиваемую ему монету и тут же ушел, сопровождаемый несколькими своими сторонниками. Толпа начала потихоньку расходиться. Маленький воришка оправился от шока и заревел, прося отвезти его домой к маме. И пока Пейшенс утешала его обещанием, что она немедленно доставит его домой и что никто не посмеет сдать его в тюрьму или на руки судебному чиновнику, – мальчишка мелко задрожал от ужаса при одном упоминании об этом, – мисс Трент, лорд Линдет и джентльмен в спортивном одеянии, который сошел со своего экипажа, чтобы принять участие в споре с лавочником, держали короткий совет.

Во время всех этих событий Теофания стояла одна. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Обида была столь велика, что девушка просто оцепенела. Ее постоянно толкали какие-то невоспитанные субъекты, которые хотели поближе взглянуть на воришку и его спасительницу. Ее отпихнул в сторону лорд Линдет. Мисс Трент, оглянувшись на нее раз или два, довольно резко приказала ей не стоять столбом, а поднять с тротуара вещи Пейшенс. Ее оставили без опеки и мужской защиты те люди, для которых эти вещи должны были стоять на первом месте! Даже спортивного вида джентльмен не обращал на нее никакого внимания!

Пейшенс… Пейшенс! Она стояла на коленях прямо на дороге. Ее платье было запачкано кровью. Она прижимала к своей груди грязного и отвратительного маленького оборванца. Она… Она… Она была центром всеобщего внимания, она была героиней разыгравшейся несколько минут назад сцены… И это в то время, когда красивая мисс Вилд была брошена всеми на произвол судьбы, стояла на обочине дороги и, как могла, держала два зонтика, два кошелька и черт знает сколько свертков!

Она слушала, – в груди у нее клокотала ярость – как совещались между собой мисс Трент, лорд Линдет и молодой человек спортивного вида, какие планы они предлагали. Джентльмен спортивного вида, который сказал, что его зовут Бэлдок и что он умоляет, чтобы они располагали им по своему усмотрению, предлагал отвести Пейшенс и маленького грязнулю в лазарет. Линдет уверял Пейшенс, что он сам отправит их к дому мальчишки. «Какая-нибудь собачья конура в трущобах», – подумала про себя Теофания. А мисс Трент предлагала тут же пешком отправиться в лазарет и там уже оказать Пейшенс всю помощь и поддержку, на которые она, мисс Трент, была способна. Ни у кого из них даже мысли не возникло о ней, о Теофании! Она утомилась, хотела поскорее попасть домой. Чисто из доброты сердечной она позволила Пейшенс, – которую, кстати, всегда недолюбливала, – составить ей компанию во время поездки в Лидс. Весь день ее таскали по городу в поисках какого-то дурацкого розового атласа – она не сказала ни одного слова против! А ее гувернантка, которая должна была заботиться в первую очередь о ней, не только не увела ее подальше от всего этого вульгарного и некультурного сброда, но полностью сосредоточилась на Пейшенс и ее благополучии! А теперь они с Линдетом спокойно обсуждали – без малейшего намека на то, чтобы спросить ее – вопрос перевозки этого гаденыша домой на ее коляске! На ее коляске!

– Похоже, я сейчас упаду в обморок, – заявила она пронзительным голосом, который не придал веса ее заявлению.

Линдет, который в этот момент как раз брал мальчишку из рук Пейшенс, не обратил никакого внимания на Теофанию. Мисс Трент, которая помогала Пейшенс подняться с мостовой, только мельком глянула на свою подопечную и сказала:

– Сейчас не могу подойти к тебе, Теофания! Наконец, господин Бэлдок тоже оглянулся на девушку и проговорил:

– Честно говоря, не понимаю, мисс, вам-то с чего в обморок падать? Я бы не удивился, если бы в обморок упала эта леди, но она и не собирается этого делать. – Он опять перевел свой взгляд на Пейшенс и сказал: – Не уловил вашего имени, мэм, но позвольте сказать, что вы славный малый! Хотя, что же это я?.. Так ведь не принято обращаться к дамам!.. Прошу прощения, просто я никогда не был дамским ухажером и не знаю всех этих нежных словечек… Я хотел сказать, что вы… что вы…